Аккуратно отодвигаю калитку, держащуюся на одной петле, и захожу во двор. Маша предпочла подождать меня на улице. Набираюсь смелости и стучу в дверь. Нет ответа. Стучу сильнее, со скрипом дверь приоткрывается. Что-то жутковато, как в фильме ужасов. Проверяю интерфейс — Татьяна точно жива. Еще не хватало найти чей-то хладный труп. Распахиваю дверь и вхожу помещение.

В нос бьет резкий запах мочи, перегара, грязи и пота. Закрываю рот рукой, чтобы сдержать рвотные позывы. Ну да, не труп, но близко к этому. Татьяна Мирошникова валяется на панцирной койки в глубоком высокоградусном забытье. О чем говорят валяющиеся повсюду пустые бутылки. По углам комнаты тонны мусора, который, похоже копился в течение многих месяцев или даже лет.

Слышу хриплый стон из соседней комнаты:

— Танька, ты очухалась? Принеси мне пива, — голос настолько грубый, что непонятно мужчина это говорит, или женщина.

Любопытство пересиливает, аккуратно заглядываю в соседнюю комнату, которая по «чистоте» своей, как брат-близнец, похожа на первую. На затертом, замшелом диване лежит гора тряпья — видимо компаньон(ка) по уничтожению выпивки.

Не выдерживаю больше. Выбегаю на улицу. Все равно ничего от нее не добьюсь. Там, похоже, праздник надолго затянулся. Отдышавшись на крыльце, подхожу к Маше, спрашивая совета: «Что делать?»

Маша, оценив мой вид беглым взглядом, морщится:

— Все понятно. От тебя этим смрадом за километр теперь несет. Пошли, я знаю, кто нам все расскажет, — направляется вглубь деревни, побуждая идти за ней.

Давненько я такого не видела, но подобные картины, болезненным отпечатком застывшие в памяти, останутся со мной навсегда. У отца есть сестра-алкоголичка, а может уже и нет ее на этом свете, пропала она лет десять назад. Ох, и попила же она кровушки родителям. Сколько боли за родного тебе человека, сколько было пролито слез и произнесено пустых обещаний. Но змий манил и искушал своим ядом, несколько раз даже вытаскивали мы ее с «того света». Хорошо хоть спилась она, когда сын ее был уже взрослым и жил собственной жизнью.

Ведь алкоголичка не видела всей беды своего положения. На обвинения в том, что она больна, она смеялась в лицо и стучала пальчиком у виска.

Алкоголь незаметно затягивает в свои сети всех без разбора — это факт! По-моему, абсолютно в каждой семье есть алкоголик, которого спасают «всем миром» или пытаются вычеркнуть из жизни навсегда. И нет безразличных, как не кичись, и от раза к разу обещаешь, что проигнорируешь, двери ему больше не откроешь, а сама все равно пытаешься вытащить его за волосы из этой бездны, ведь ты помнишь его, когда он еще был Человеком.

Особенно женский организм настолько быстро привыкает к чувству эйфории, легкости и убаюкивающего комфорта, что важные вещи, постепенно, отходят на второй план и происходит смена приоритетов. Все, что отличает женщину от мужчины: достоинство и гордость, забота о родных, внешность — всё это становится неважно для нее. Разумом зависимой женщины завладевают совсем другие ценности, чувство собственного достоинства, как в мужском застолье: «ты меня уважаешь», совершенно другое понимание женской красоты: «некрасивых женщин не бывает — есть мало водки». Но когда она начинает замечать, что теряет всё, чем дорожила и жила раньше, то уже, как правило, поздно. Алкоголизм изменяет женщину не в лучшую сторону, говорят же, что «у женского алкоголизма — не женское лицо».

Зачем я ввязалась во все это? Я вспоминаю цель своего приезда, и хочется выть и рвать волосы — я беспомощна. Я пообещала, некому-то — себе, что спасу. Но я сдаюсь. Эти мальчишки никогда не познают теплоты материнских объятий. Они никогда не позволят себе минутной слабости, греясь под маминым бочком. Никогда не будут блаженно щуриться, подставляя висок маминым теплым губам.

Зачем детям такая мать? Именно тот редкий случай, когда лучше вовсе никакой не надо. От безысходности хочется плакать, кричать, драться и искать утешения одновременно.

Не помню, как мы ходили в местный магазин, собирая сплетни. Продавщица поведала, что семья Мирошниковых всегда была непутевой. Еще в школе девка где-то нагуляла и брюхатая ходила, двоих в подоле принесла. Детей у нее органы опеки практически сразу отобрали. Куда им детей растить без кола, без двора? Оба родителя Татьяны всегда были не прочь приложиться к бутылке и доченьке наливали грусть-печаль утопить. А после того, как похоронили траванувшегося самогоном отца, пять лет назад, и вовсе, не просыхали, и который год кряду, от пенсии до пенсии пребывали в хмельном забытье.

Не помню, как возвращались домой, как прощались и обменивались контактами с Машей.

Пустота. В душе кровавая рваная рана — выстрел насквозь — смотришь в дыру и видишь лишь безнадегу. Зачем я в это ввязалась? Как же мне обидно и больно за детей.

Всхлипывая, набираю Льва. Так хочется, чтобы он приехал, хочется прорыдаться на его груди, сесть к нему на колени, прижаться в его горячему телу, быть убаюканной, и забыть обо всей этой грязи. Звоню и слышу лишь длинные гудки.

Накопленная за день усталость, горечь осознания суровой действительности, дают о себе знать. Я прижимаю к лицу подушку, кричу в нее и рыдаю навзрыд. Я уже много лет не плакала вовсе. И ощущение, что с этим потоком слез из меня выходит все: моя неуверенность, боязнь мира, разочарование, страх, боль, — оставляя после себя вакуум.

Такой длинный день, если Лев не смог перезвонить, почему хотя бы смс не отправил, чтобы я не волновалась? Так обидно. Не мальчик же уже — должен понимать. Женская сущность и гражданская ответственность борются в моем сознании. Чем он там таким занят? Жизни спасает, или играет в героя, спасая планету от вселенского зла? Хочется ерничать и ругать Льва за невнимательность к моей персоне, и тут же одёргивать себя, выгораживая и превознося его заслуги перед человечеством.

Тяжесть прожитого дня придавливает меня к кровати полуторапудовой гирей, мои веки закрываются, проваливаюсь в темноту забытья.

В голове раздражающим звоном дребезжит будильник. Просыпаюсь с ясной головой, но тяжёлым сердцем. «Прекрасно» отдохнула в выходные — ничего не скажешь. Запрещаю себе об этом думать. Обещала себе попробовать разобраться — «разобралась». В данной ситуации я помочь ничем не могу. Я не всесильна. Пока. Но это не повод складывать руки; сидеть обтекать, кляня несправедливый мир, и тихонько пускать одинокую соплю в платочек. Нужно развиваться, нужно расти! И когда-нибудь придёт тот день, когда я скажу себе: «Я могу!»

Выходной день, на улице много народа — все гуляют, радуются жизни. Я же бреду еле волоча ноги. Ну что я опять нос повесила? Говорю же себе в сотый раз: работает человек! Отстань от него — займись делом! Прячу телефон на дно сумки, запрещая себе его вытаскивать. Мысли так и кружат стаей воронов, всё время возвращаясь ко Льву.

Что там вчера говорил Лев о начислении ему опыта? При мысленном упоминании его имени по телу разливается приятная истома.

Сколько уровней он поднял за то время, что у него интерфейс? Был у него восемнадцатый уровень, а теперь тридцать второй. Если попытаться рассчитать сколько очков опыта потребуется, чтобы его догнать, то выходит… примерно… триста пятьдесят тысяч очков опыта!? Шутка ли? Четырнадцать уровней примерно за сто восемьдесят дней. Это уровень в неделю, даже чаще. Что же нужно для этого делать? Явно же не от одной лишь прокачки репутации с пациентами такой резкий подъём. Я в шоке! Мне даже не страшно, я просто в растерянности. Если он сделал, то реально и мне. Пусть я не стану тридцатого уровня, но двадцатого я быть обязана! Иначе просто перестану себя уважать. Это мой единственный шанс — и я его не упущу!

Сколько мне нужно очков опыта до двадцатого уровня? Примерно сто шестьдесят тысяч очков. Страшно даже представить! Если я продолжу хватать крохи по триста очков — это не реально. Нужно делать минимум десять тысяч очков в неделю, тогда за четыре месяца будет мне счастье — двадцатый уровень.