Достаю деньги, подозрительно рассматривая перспективу «отравления». Торговка, все это время прислушиваясь к нашему разговору и с интересом нас рассматривая, видит мои сомнения, и спешит их развеять, не упустив единственных клиентов:
— Девушка, ты не думай, пирожки отличные. Я сама пеку. Свежие, еще горячие, я пятнадцать минут, как пришла. Вот увидишь — понравятся, еще придешь. У меня и чай есть из термоса. С капустой, с картошкой, какие будете брать?
— А с мясом нету? — расстроено спрашивает Маша, и, получив отрицательный ответ, добавляет, — Три с капустой, три с картошкой. И два чая с сахаром.
— Ты же лопнешь, деточка. — смотрю на Машу с ухмылкой.
Маша, гордо задрав подбородок, выдерживает мой наезд. Купив царский обед, отходим на противоположную сторону от любопытной тетки-продавщицы, присаживаемся на лавочку. Тетка не обманула — пирожки роскошные: горячие и ароматные. С удовольствием вгрызаемся в румяные бока пирожком, набивая пустые животы. Система одобрительно молчит — значит не обманула тетка.
Маша, утолив первый голод и дожевывая четвертый пирожок, не утерпев, начинает приставать ко мне с расспросами:
— Я кстати Маша. Ты че от меня хотела-то? — говорит с полным ртом.
— Женя. Ничего я не хотела, — отвечаю также, жуя ароматную начинку, — Помочь хочу, если смогу.
— Тебе че заняться нечем? — неверяще удивляется девочка.
— А если и так, что откажешься от бесплатной помощи? Вон, даже доплачиваю. Ты где живешь? — меняю тему на интересующую меня.
— С отчимом, — недовольно бурчит девчонка.
— А когда он пьет, тогда где? — предполагаю и попадаю «в яблочко».
— Тогда на вокзале ночую.
Поднявшиеся было настроение и уверенность девочки, опять скатываются в ноль.
Достаю телефон, открываю браузер, якобы собираясь искать работу для Маши. Сама же открываю интерфейс, и начинаю оперативно искать варианты трудоустройства.
— Сколько тебе нужна зарплата в месяц, чтобы съехать от отчима и прокормить себя, и ерундой этой не заниматься, которой ты сейчас занимаешься.
Маша насупленно сопит.
— Сколько? — настаиваю.
— Да че тебе вообще от меня надо? — Маша вспыхивает. — Ты мать Тереза что ли? Взялась на мою голову. Откуда я знаю сколько?
— Ну, сколько у тебя в среднем в день получается заработать?
— Когда двести, когда и пятьсот бывает, но редко, все жадные такие, иногда ничего не дают, как сегодня, — погрустнев, мямлит девочка, — Из них семьдесят процентов отдаю Серому, если совру — побьют. Пару раз удавалось зажать сотку, а бывало, так били, ни за что, три дня потом встать не могла.
— Понятно, — киваю, и утыкаюсь в телефон. Параллельно загружаю в интерфейс, как мне кажется все необходимые данные, вариантов не так много. — Вот слушай какие есть варианты. Можно банщицей устроиться в частный банный комплекс, на Кирова. Требований к образованию никаких. Зарплата восемь тысяч. Можно в ларек с шаурмой на Басманной, посуду мыть, а может в перспективе и до повара дорастешь, а? — подмигиваю, — зарплата — семь. Еще вариант в парикмахерской на Вернадского полы мыть, там три тысячи, но я так полагаю, это один раз после закрытия, можно попробовать совмещать.
Девочка сидит, смотрит на меня круглыми глазами, то ли в шоке от моего участия, то ли от перспективы другой жизни.
— Мне кажется, если зарабатывать около десяти тысяч, можно себе и комнату в общаге снимать позволить. Видишь, вариантов масса. Было бы желание. То, чем ты занимаешься — последнее дело. Ты здоровая, крепкая девка. Ну, ты чего? Плачешь что ли? Да ну ты что, перестань. — Приобнимаю трясущиеся плечи девочки.
«Какая же она маленькая и глупенькая еще. И некому ее образумить, подтолкнуть. Видимо, как с детства научилась зарабатывать, так до сих пор ничего умнее и не придумала».
Маша успокаивается:
— А если они меня не возьмут? — смотрит глазами кота из Шрека.
— Возьмут. Ты просто не пробовала никогда. А будешь хорошо работать — все у тебя хорошо будет. В вечернюю школу пойдешь, доучишься, в техникум поступишь. Человеком станешь. Все у тебя хорошо будет.
Сидим еще некоторое время, думаем каждая о своем.
«Зачем я это делаю? Нет, не ради опыта, смешно даже так рассуждать. Делаю — потому что могу. Потому что мне это ничего не стоит. Потому что так правильно, и мне это нравится. Почему мне так хорошо на душе от каждой маленькой победы и так горько от поражения? Может это мое призвание — помогать людям?»
Вспоминаю о цели приезда в Чебеньки. Встаю с лавки. На непонимающий взгляд Маши, объясняю ей в общих словах цель приезда в деревню. Он смотрит на меня неверящим взглядом, похоже, взвешивая мою вменяемость, но молчит и идет за мной следом.
Пока идем от станции до села, Маша мне рассказывает о тонкостях своей работы в данной профессии.
Современный мир наводнен попрошайками. Мы давно уже привыкли к их неприметному присутствию, и воспринимаем, как должное. Все мы прекрасно понимаем, что мы, давая просящему деньги, возможно, даем деньги его хозяину. Наша неуверенность растет, но, в тоже время наши сомнения и совесть помогают этому человеку пробить стену нашего недоверия. Искусство попрошайки не так уж и легко, как кажется со стороны, ведь нет идеального способа выпрашивания денег, ни один из методов не является абсолютным. Настоящий попрошайка должен быть хорошим психологом и интуитивно, по поведению аудитории подбирать определенный метод воздействия на нее, чтобы разжалобить. Ведь ты думаешь, когда даешь деньги, что они на еду, а на самом деле?
Те, для кого это работа, как для Маши, обычно объединены в группы, которые называются организованными. В эту группу входят в основном люди трудоспособного возраста, дети и инвалиды, пожилых людей практически нет. У группы есть смотрящий, который собирает с попрошаек плату, но за это он их оберегает от наездов конкурентов и правоохранителей закона.
Каждый попрошайка занимает свое место — одних и тех же мы преимущественно видим на закрепленных за ними местах и у каждого свои методы воздействия на публику. Попрошайки — хорошие артисты и мастера перевоплощения. В своей основной массе попрошайки стараются бить на жалость. Главное в этом случае только не «переборщить».
Слушая подноготную такого грязного бизнеса, в который раз убеждаюсь, о несправедливости этого мира, и о нашей незавидной участи во всем этом.
Это система, выстроенная годами, и ее не изменить. Что я могу? Стать суперженщиной, уйти в инвиз, включить режим берсерка и покрошить всю преступную верхушку? Смешно. Ну ладно, я этого сделать не смогу, да и не буду. Допустим, это сделает тот же Лев. Не пройдет и недели, и свято место займут другие злодеи, а уберешь и тех, придут их последователи.
Систему не сломать, мир-утопию, где нет войн и страдания — не построить. Но таким вот несчастным, заблудившимся во тьме детям я могу помочь. Принесет ли мне это проблемы? Несомненно. Откажусь я от этой идеи, струшу? Вряд ли. Не буду загадывать. Время покажет и все расставит по своим местам.
Село Чебеньки встречает нас размытыми сельскими дорогами, лаем дворовых собак, полуразвалившимися домами, запахом коров да солярки. Дома все старые, село вымирает. Точнее жизнь-то еще теплится, но вяло: молодежь вся подалась в город на заработки, и в деревне остались лишь древние бабки, коротать свой недолгий век. По пути нам не встретилось ни души, от этого запустения жутковато. Благо я знаю точное место обитания сбежавшей мамаши.
Дом Мирошниковой особым убранством и новизной не отличается. Покосившийся забор, прошлогодняя сухая трава стоит в огороде по пояс, Крыша с одной стороны у дома зияет приличной дырой. Одно из окон заколочено. Полное ощущение, что дом заброшен, но интерфейс твердит мне обратное. Четко показывает яркую зеленую пульсирующую точку в тридцати метрах от меня, в этой вот развалюхе.
Я ничего умнее не придумала, как запаковать посылку с адресом Мирошниковой, и сказать, что якобы ей просили передать, главное добиться зрительного контакта, а там уж буду думать по ходу дела.
