Из-за того что Хрущев обращался к ограниченной аудитории, его выступление стали называть «секретным докладом», однако сам он никогда не собирался делать из него ничего секретного. Вечером следующего дня доклад был прочитан перед иностранными делегатами съезда, причем читали его очень медленно, так что они могли делать заметки. Говорят, что именно в результате этого мероприятия получил сердечный приступ и вскоре умер польский лидер Болеслав Берут. Стенограммы закрытого заседания распространяли по всему Советскому Союзу и зачитывали их перед миллионами членов партии. Некоторые люди шли дальше Хрущева в порицании прежнего режима, другие не видели смысла в том, чтобы копаться в старой грязи, а кое-кто агрессивно защищал Сталина. Так, на его родине, в Грузии, вспыхнули беспорядки, которые продолжались четыре дня.

Благодаря израильской разведке доклад Хрущева просочился из Советского Союза и 5 июня был опубликован в New York Times. На протяжении многих лет после этого немногие выжившие в ГУЛАГе пытались повысить осведомленность Запада о зверствах Сталина, но без визуальных свидетельств, подобных тем, которые впечатались в сознание человечества ужасами нацистских концентрационных лагерей, все сообщения узников ГУЛАГа можно было легко представить как истерию. Большинству людей не было никакого дела до другого чудовищного преступления против цивилизации, особенно если оно было совершено союзником во время войны против нацистского зла. В то же время коммунисты и им сочувствующие не могли представить себе, что общество, построенное на принципах равенства и братства, может быть виновно в совершении преступлений, которые по своей чудовищности приближались к тем, что совершил Гитлер. Теперь, когда сам советский лидер подтвердил худшие из опасений, многие из апологетов Сталина отпрянули от него, дав жизнь особому течению еврокоммунизма.

На съезде Хрущев также похоронил положение ортодоксального марксизма-ленинизма о неизбежности войны. Социализм восторжествует, уверенно предсказал он, потому что это лучшая из существующих систем; в то же время СССР должен жить в мире с Западом, ибо альтернативой этому может быть только «самая разрушительная война в истории человечества»[137]. В Соединенных Штатах политики отреагировали на это событие крайне настороженно. Большинство предсказывало раскол в советском руководстве и полагало, что этот раскол будет в интересах США. Глава ЦРУ Аллен Даллес, строгий брат известного плейбоя Джона Фостера Даллеса, считал Хрущева пьяницей и предупреждал, что эмоциональность сделала его «самым опасным человеком из всех лидеров Советского Союза после Октябрьской революции». В конце концов они решили ничего не делать и просто наблюдать за происходящим. Тем не менее, чтобы прощупать почву, Государственный департамент в сентябре направил на гастроли в Россию Бостонский симфонический оркестр.

Эффект от этой поездки оказался потрясающим. «Обычно чинная элита советской столицы на этот раз просто обезумела» [138], – сообщала газета New York Times и добавляла, что американцев в зале встречали лучше, чем любой советский оркестр, даже если он играл государственный гимн СССР. «Слово “культура” больше не является синонимом изнеженности»[139], – объявил Чарльз Дуглас Джексон, ведущий советник президента по психологической войне. Но радость была недолгой. Когда Сол Юрок попытался привезти в США Ансамбль Игоря Моисеева с великолепными номерами, поставленными на основе танцев народов СССР, переговоры провалились, так как американцы потребовали, чтобы иностранные гости сдавали при въезде отпечатки пальцев. Хрущев зло ответил, что советские граждане никогда не смирятся с этой унизительной процедурой, «которую применяют только к преступникам»[140]. Далее произошло следующее: за те нескольких недель, пока продолжались триумфальные гастроли Бостонского оркестра, в Венгрии студенческие демонстрации постепенно переросли в общенациональную революцию, направленную против советского господства. После падения прежнего режима сначала Красная Армия не вмешивалась в события, но, когда новое правительство объявило о своем выходе из Варшавского договора, то есть системы безопасности советского блока, сформированной в 1955 году как противовес НАТО, Хрущев, хоть и неохотно, но приказал ввести танки. Его надежды на то, что страны будут выбирать коммунизм по собственной воле, таяли с каждым днем. В результате этих событий погибли тысячи людей, сотни тысяч бежали из страны. Все культурные обмены были прерваны.

Президент США Эйзенхауэр, обращавшийся к миру с сияющим и простодушным лицом, проводил бессонные ночи, с тревогой глядя в потолок, но никогда не собирался вмешиваться в события в Восточной Европе и рисковать новой войной. К тому же его критика советского вторжения в Венгрию не могла быть острой в силу того, что по невероятному совпадению израильтяне, французы и англичане выбрали точно тот же момент, чтобы начать внезапное вторжение в Египет и захватить недавно национализированный Суэцкий канал, причем сделали это без консультаций с американцами. Разозлившийся Айк полагал, что Советы «могут оказаться готовы предпринять любые дикие авантюры. Они так же страшны и яростны, как Гитлер в последние дни своей жизни»[141]. Его опасения казались оправданными: Хрущев пригрозил ввести свои войска на Ближний Восток и забросать Египет ракетами с ядерными боеголовками. Эта угроза в значительной степени повлияла на прекращение огня, о котором на следующий день объявила Великобритания. Президент Египта Гамаль Абдель Насер публично поблагодарил Советский Союз как спасителя своей страны и назвал СССР настоящим другом. В частном порядке Насер был хорошо осведомлен о том, что его спасли согласованные дипломатические действия и финансовое давление США, тем не менее он сделал это заявление, и престиж Советского Союза на Ближнем Востоке и в странах третьего мира заметно вырос, в то время как влияние Америки и ее недалеких союзников упало.

Таким образом, Хрущеву удалось превратить катастрофу в триумф. Конечно, у него не было ни малейшего намерения выпускать ракеты по кому бы то ни было, но, как оказалось, самаугрозаприменения силы смогла волшебным образом остановить наступление крупных западных держав. Сильно ободренный случившимся Хрущев поставил свою карьеру и будущее своей страны в зависимость от сооружения гигантской ракеты, которая могла бы долететь до Нью-Йорка или Вашингтона, прежде чем американские бомбардировщики сумеют подняться в воздух. Такая ракета-монстр уже находилась на стадии разработки в сверхсекретном ракетном научно-исследовательском центре, расположенном к северу от Москвы. Ракета «Р-7», махина высотой с десятиэтажный дом, представляла собой расширяющуюся книзу конструкцию с четырьмя огромными ракетными двигателями стартовой ступени. Она могла достичь восточного побережья Соединенных Штатов менее чем за полчаса.

Идея строительства ракет имела как тактические, так и практические корни. Советская бомбардировочная авиация и ее ядерный арсенал значительно уступали американским, а Хрущев стремился сократить военный бюджет, отказавшись от новых дорогостоящих программ. За счет сэкономленных средств он планировал профинансировать два грандиозных проекта, которые, по его убеждению, должны были продемонстрировать, что советская система способна к развитию. Первый представлял собой программу массового строительства блочных домов на окраинах больших городов. Такая программа была призвана избавить советских граждан от сталинских коммуналок с их запертыми шкафами в общих кухнях и висящих рядами сидений для унитазов в общих ванных комнатах. Вторым был смелый проект по превращению восьмидесяти миллионов акров целинных степей Центральной Азии в пригодные для обработки сельскохозяйственные угодья – для этого требовалось переместить туда около трехсот тысяч сельскохозяйственных рабочих и пятьдесят тысяч тракторов.