Я и не знал, что Ан-2 еще летают. И Ан-24 летают, и многое другое, что находится в хороших рабочих руках. Наша «двоечка» поднимается с аэродрома. Внизу карандаши уснувших военных бортов, которым уже не подняться. В другом углу поля – то, что еще доживает по своей специальной надобности. Едва пролетаем над слиянием двух речек, дающих жизнь реке великой и прекрасной, на рыжей, выцветшей на солнце равнине вижу черное пятно. Недавно тут горело. С нами лесник в кителе со значком налета и золотыми «веточками» на рукаве.

У хребта, где, несмотря на жару, лежит снег, виден дым. Делаем круг и видим фигурки огнеборцев, завершающих свое дело. А впереди, над зеленым откровением – белый столб, разминаемый легким ветром.

Показался поселок Запруда, недалеко от которого замечен пожар. Лесник высматривает какие-то знаки, говорит по рации, снова велит делать круг, наконец, удовлетворенный, позволяет нам идти вверх. Даже километрах в двух от земли машину потрясывает потоками воздуха от горящего леса. В салон проникает дым.

– Не боись – комментирует Коля, – тут все схвачено у начальников, и люди есть, и везде бы так…

– А чего под Рязанью не было? Людей или денег?

– Рязань близко к вождям и подвождкам. Потому и горит. И притом, где у них лесники, где мелиорация? А у нас недобито. Я думаю, это сам МЧС поджигает и рушит, чтобы фронт работ был.

– Ну, это ты хватил.

Но в целом я удовлетворен ответом. Медведь, соболь, лось. Главные начальники далеко, а местные еще дальше. Авиагородок. Раньше меня бы и до лесопункта добросили. Теперь только на винтокрылом. На полосе… а нет теперь полосы. Склад. Летим назад. Теперь можно посмотреть сверху на хозяйство Коли. Вижу «Аннушки», Як-40, два винтокрылых и что-то под брезентами, ангары без признаков обветшания, заправщики. Николай – рачительный хозяин законсервированного аэродрома. Может своим ресурсом помочь выиграть небольшую войну, если не очень далеко и не очень долго. Мы садимся.

Потом мы сидим в номере с Николаем, пьем местное пиво в банках, по вкусу неотличимое от «Балтики», и говорим о всякой чепухе.

– А на большой земле у тебя есть нора? – спрашиваю я.

– Откуда? Все, что было, первая жена освоила. Родители свое сестре оставили. Я тут хотел бы родиться и умереть. Родился в Запорожье, а умереть все равно тут хочу. Умрет аэродром – и я с ним.

– Чего ты занудил?

– Да ничего. Тут рыба, дичь, тут даже бобры. Надо тебе бобровую шапку?

– Не надо мне бобровой шапки. Мне бы фуражку, как у тебя.

– Эту не могу подарить. Она талисман. Завтра новую закину. На заготовку, значит?

– Ну да. По балансу ничего там не происходит. А пока шел, товарный продукт, вижу – везут.

– Да. Работают пилорамы. И сушилка работает. И соляру недавно просили.

– Дал?

– Как не дать?

– Там вот нормальная жизнь. На заготовке. Поселок – не чета нашему. Тайга от околицы. По склону поднимешься на взгорок, а внизу – котловина. На горизонте хребет. Мы над ним пролетали сегодня. Ландшафт альпийский – чудо. А в поселке дома из лиственницы и тротуары. Там кирпичный заводик, потому и жизнь. Спорткомплекс не погубили. Гостиниц – аж две в свое время отстроили. И в обеих жизнь теплится.

– Это как?

– Туризм. Семья одна выкупила. Бизнес не пошел, а здание живо. Надзирают. Другое что придумают. Вот юрты, например. Отличное жилище. Легко разбирается, собирается. Пробуют продавать. И что ты думаешь? Получается.

– Вот так. Под боком расцветает чужой бизнес, а мы не знаем.

– Да парень ваш все знает. Ты начальник, сам соображай.

– Что ты, Коля, намеками да междометиями говоришь?

– Ты лучше расскажи, пивнушка-то на «Маячке» есть еще?

– Да нет ничего. Ни одной. Пива везде много, а посидеть негде.

– А чебуречная на Майорова?

– Ничего нет. Никель, стекло. И кабаки какие-то ненастоящие. И медведи при входе, в смысле чучела, с подносами и половые в рубахах. Есть, конечно, местечки, а того, что ты в молодости метил, нет. Кончилось.

– Вот. Поэтому никуда не хочу.

– А что? Молодость из пивнушек состояла?

– Да нет. Но как-то они больше запомнились. Я в Киеве училище заканчивал. «ГВФ». Гражданского Воздушного Флота.

– Был я в Киеве недавно. Там еще хуже.

– Чем там хуже?

– Там хохлы.

– Без комментариев. У тебя планы какие?

– Нет у меня никаких планов. Денег надо со счета снять. Зарплату свою.

– Не. С тобой не соскучишься. Так ты сюда за зарплатой приехал?

– Ну да. Я ехал в офис, а мне донесли, что моя там меня ждет. Замиряться.

– А у вас что, война?

– А у тебя как на этом фронте?

– Я свои войны отломал. Уехала война. А у тебя план хороший. Ты, главное улетать не спеши. Найдем тебе невесту, – уходит он от ответа.

У нас с шефом свой кругляк есть, по мурманской дороге, в половине дня пути. И карьер есть, и многое другое, помельче. На нашем кругляке я отбывал трудовую повинность, так что и здесь не предполагал каверзы от Ваньки Каина. Кто Ванька и кто я…

Квартал, где сейчас начинали работать, был вытянутым с севера на юг, в плане километров двенадцать на три. Это я слушал бригадира и смотрел в тот самый план. Лес – ельник полуторастолетний, покрупнее, помельче, но «валом» – годняк. Посреди квартала сохранился давний визир, еще советский. Спустя двадцать лет снова умелые руки дошли. А добрые или нет, время покажет. Тогда отмеряли шнуром, сейчас лазером. Метровый визир шириной в метр зарос кустом и малолеткой. Природа не терпит пустоты.

Но снова найдена метка на другом конце просеки, в полукилометре, и работяги опять зачищают все, что проросло сквозь время перемен. До квартального просека, до вешки. Есть на участке и модельные деревья, которые шли раньше на экспорт, хотя трудно теперь понять, если все продано, что с ними делать?

– По другой цене пойдут. Пуля дырочку найдет, – говорит бригадир Емельянов, не старый еще дядя, хотя и со старостью нынче не все понятно. Кирза, ватник, кепарь и сумка полевая. Лет с полста. Бригада помоложе, и с миру по нитке. Других уж нет, а те еще далече.

– А купец кто?

– А это вам известней, начальникам.

– А начальник-то здешний каков? Не балует?

– Что ж вы меня спрашиваете? Вы уедете, а он останется.

– Иван-то?

– Иван Сергеич.

– Дражайший! Вы мне обязаны ответить. Я генеральный директор. А он по доверенности.

– Директор тот, кто на месте сидит. Говорит речи, будущее сулит. Приказы пишет. А все беды у нас от того, что сало одни топят, а на допросы другие ходят.

– Какие допросы?

– Да так. К слову пришлось.

– Ладно. В чужой монастырь с песнями не ходят. А чего еще достопримечательного, кроме лесоповала, здесь есть?

– Лесозаготовка. Нижний склад. Пятьдесят четвертые и пятьсот девятые. Задние мосты и коробки. Пилорамы вологодские и даниловские. Вот рамки пильные подорожали опять. Коренной подшипник нужен на вологодскую. Стучит.

– А механик где?

– А я и есть механик. И многое другое в одном флаконе. Пойдемте перекусим.

– Да пойдемте. Чайку бы хорошо.

– Чайку всегда хорошо. Мне на сегодня ясна диспозиция. Если вопросов нет, пойдемте к конторе. Там поосновательней будет. Там столовая. Напрямки пойдем. Транспорта сегодня не будет до вечера.

Я ждал тропу, а ее не было. Не было признаков следов вообще. Время от времени попадались затесы.

– Три версты. Мимо болота, после ветровала совсем близко.

– А чего так забрались?

– А ближе все выбрано. Срублено по-легкому.

– Кем?

– Вашими предшественниками. Большевики планово двигались. Стратегически. А эти по-легкому.

– А Иван?

– А при чем здесь Иван? Он должность исправляет. Ему сказано бежать, и он бежит.

Бригадир-механик внешней добротой и доброжелательностью не отличался.

– А про транспорт говорили…

– Лесовоз здесь транспорт. Пятьсот девятый. Слыхал?

– Вроде того.