Улица Петрозаводская совсем махонькая. Гена ведет меня к спрятанному где-то авто, а я вижу мини-корт. За сеткой рабицей пацаны рубятся в футбол на искусственном газоне. Я останавливаюсь, прижимаюсь лицом к проволочной границе, смотрю. Играют яростно, по-весеннему, но неумело. Примерно седьмой класс. Мимо проплывает облако юного девичьего мата. Значит, рядом школа. И тут происходит наконец-то то, что и есть промысел Божий. Мяч, отрекошетив от перекладины ворот, плавно падает за моей спиной. Я беру его, родного, осматриваю, глажу. Белый, в весенней грязи, в царапинах, но еще новый.

– Бросьте, пожалуйста, – раздается из-за сетки.

Я не просто бросаю. Подкидываю так, чтобы точно на взъем, и с полуоборота делаю свечу. Белый шарик улетает куда-то высоко, потом возвращается, опять подскакивает высоко, потом ниже и наконец, попадает под остановку внешней стороной стопы длинного парня в красной майке под номером девять. Грамотно остановил. Это радует. Опять футбол, однако.

Я снова в салоне, Гена за рулем. Гене звонят с базы. Спрашивают, уже снялся ли он или еще поработает.

Гена говорит что-то служебное и лживое.

– Пробивают, – комментирую я.

– Точно. Куда едем-то?

– Давай-ка домой. Заберу кое-что быстренько, а потом – в Пулково.

– Лететь куда?

– Ну да. В отпуск.

– Хороший план. Время все исправит. Все спишет.

– Ты про что?

– Про работу.

– Родину и работу не выбирают. В наше время и в нашей стране.

– Так страна, что – не Родина?

– Не всегда…

Гена молчит. Переваривает сказанное, а мы очень удачно продвигаемся к шоссейке, почти не простаивая в пробках. Вот он тоннельчик, вот она развязка, вот муринская церковь, и накатывает уже Медвежий Стан, в народе – Медвежка, у меня – Медведка, и мой небоскреб чуть подале. Временное место жительства.

– Подожди, Гена, я скоро.

– Как скажете.

Беда состояла в том, что этаж свой я помнил нетвердо, но от этого вышла польза. Поднялся выше на лифте, стал спускаться и услышал голос, вроде бы знакомый. Выглянул осторожно, и точно – пацаны карлушины сидят на ступеньках и шахматы на маленькой доске передвигают. Им это вовсе не в радость, но у вождя помутнение мозгов сейчас в этом направлении. Чтобы получить премию, нужно в турнире корпоративном участвовать. Боулинг был, и дайвинг. Теперь рихтуем умственные способности персонала. Что это может означать? Первый вариант. Гена все-таки меня сдал. Второй. Сели с утра и ждут до победного. Третий. Нашли по мобильнику. Корпоративная услуга «Маячок». Не подумал. Может быть, и подключились. Сидят на полпролета выше моей квартиры. Зачем я им дался? Вождю? Баба, понятное дело, всех достала, проела всем мозги в грамотных направлениях. Но чтобы до такой степени? Чтобы под дверью посадить мужиков-бездельников? Один, Санек, из ментов.

Второй, Игорь – офицер отставник. На войне был. Людей наверняка убивал. А может, и Санек кого завалил. Вождь его лично принимал на работу. А я-то причем?

Я присел на свою ступеньку и задумался. Дело в том, что я решил дать себе отпуск. Никуда уезжать я не собирался. Просто хотел сидеть на временной жилплощади, винцо попивать, пиво, морепродукты замороженные таскать килограммами из супермаркета, что внизу, и смотреть фильмы по пятнадцать часов в сутки. Кино люблю. А теперь, получается, сидеть и смотреть не позволят. Но и я им не палочка для трудодня. То есть сейчас произошла материализация желания уехать из города вообще. Я сейчас за деньгами приезжал. У меня с собой было-то на такси и на обед. На карточках держать не привык. Зарплата налом, понятно каким. Там, за дверью примерно две тысячи «бакинских комиссаров». Это проблему не решает. Паспорт с собой общегражданский. Общечеловеческий – там же, под «комиссарами», не на виду для стороннего человека. Денег можно занять в дружеской среде. А что потом? Не возвращаться же в офис за авансом? А никто возвращаться и не собирается. Я вновь становлюсь пассажиром лифта. Потом иду вдоль стены, так, чтобы не оказаться в зоне видимости «топтунов». А что они бы со мной сделали? Да ничего. Они посажены, чтобы меня отследить и вождя проинформировать лично. Вождь он и есть вождь. Вождю не откажешь. А потом – дура, потом – шампанское из ушей. Потом подарки богатые. Покажись я, они нудить начнут и про шефа, и про то, что им приказали. Как вообще можно второе лицо предприятия, уважаемого в городе человека отслеживать с топтунами? И это за счет дольщиков? Это на затраты посадят? А с другой стороны – мужикам радость. Не в офисе, а на вольном воздухе лестничной клетки. И без ушей и глаз кости промыть руководству снизу вверх. До самого Кремля, а, может быть, и выше.

Гена ждет. Не бросил.

– Ну что, Геннадий Федорович? Как оно?

– А у вас?

– А меня там пасут.

– То есть?

– Все пытаются на застолье вывезти.

– Да езжайте вы, выпейте, закусите…

– Закуси ты сам. Езжай давай.

– Куда?

– Угол Будапештской и Бухарестской.

Я еду без звонка. Мне сегодня везет.

«Кто бы ты ни был, я боюсь, ты идешь по пути сновидений…»

– Чего?

– Да я книжку пока пролистал. Как это у травы листья могут быть?

– Очень просто, могут у травы быть листья. Ты кто по образованию?

– Никто. Харей не вышел.

– А лет тебе?

– А годами стар. «И все, в чем ты крепко уверен, уйдет у тебя из-под ног и под руками растает…»

– Хорошая у тебя память. Ты на дорогу смотри.

Ничего не бывает случайного в этом мире, даже попавшаяся на глаза водителю такси строчка поэта, любимого Корнеем Ивановичем.

– А ты «Мойдодыра» читал?

– Не. Не довелось. Только «Муху-Цокотуху»…

День уже как-то клонился к вечеру, когда мы добрались до двери без вывески. С виду – фанерка для полета над Парижем, а не дверь, слева от нее – пластмассовые ящики штабелем, справа – бомжи на скамеечке. Торговая зона в обычном формате, при дворе жилого дома. Никто не догадывается, какой бизнес ворочается за дверкой и как она прочна.

– О-о-о!!! Заходи.

Я зашел.

У Саши всегда для меня стоит «маленькая». То есть ноль семьдесят пять «стандарта». «Маленькие» эти у меня из ушей лезут. Но у Саши никакого дела нельзя начать и закончить без маленькой, и при этом все дела эти продвигаются успешно.

На кухоньке вечный чай, слоеные ушки и сыр. Проглатываю обязательную стопку и тут же получаю вторую.

– А ты?

– За рулем. Хотя могу и без руля. Нет, лучше за рулем.

– Я по делу.

– Нет бы просто так. Поговорить. Какие планы на отпуск?

Мы с Сашей собирались в отпуск в монастырь. Получить по мозгам и отлежаться. Огород пополоть, покрасить чего, тачку покатать, постоять в храме, со знакомыми монахами покалякать на послушании, когда начальство далеко.

– Вождь, гаденыш, – начинаю я.

– Чего он?

Вождь наш общий знакомый, когда-то один паркет топтали.

Потом Саша на свое хозяйство ушел, а я остался на сладких коврижках. Саша Вождя не любил никогда, а меня жалел.

– Денег мне дай!

– В отгул собрался?

– В него, родимого. У меня сегодня «днюха». Столы накрыли, а я не просил. Там моя возбудилась, под дверью на Медведке – пацаны. Карлос землю роет. Выслуживается, ловит… Погоди ж ты…

– А я и забыл про день такой. Как же так? И занят в хлам. Или отменить все? Сколько тебе? У меня «евреи». Больше никаких. Могу еще рублями тысяч пять.

– Мне, если в «евреях», то штуки три.

– Однако. Счас…

Саша уходит, перемещается по помещениям, изымает наличность у сотрудников. Приносит пачечку. Начинаем считать, получается маловато.

– А ты куда собрался? Езжай ко мне в Сиверскую. Протопишь там. Расконсервируешь. А в пятницу и я нагряну.

– У меня другой план. Проверю-ка я, как филиал живет. По словам шефа – в консервации. А я там генеральным. Был раз и давно. Чего ездить, если в консервации. Баланс нулевой.

– Так это ж в Сибири!

– В ней, родимой. Там по доверенности Ванька Кайнов. Каином зовем. Засяду там. Тогда денег сколь хошь.