Молодой человек только улыбнулся на эту тираду и произнес, указывая на мертвых львов:

– За работу, друзья! Освежуем каждый по одному, а тем временем подойдут наши негры и отнесут шкуры в лагерь.

Охотники сейчас же принялись за дело. Работа у них спорилась и не мешала оживленно болтать между собой. В их беседе заметна была большая фамильярность и самое искреннее товарищество, несмотря на разницу в их общественном положении.

– Черт возьми! – говорил Фрике́. – Для начала недурно! Как вы находите, monsieur Андре? Я полагаю, вы довольны.

– Я в восторге и считаю себя счастливейшим охотником.

– Вы теперь вознаграждены за неудачное открытие сезона охоты в Босе. 1-го сентября воротиться в Париж с пустым ягдташем! Это был для вас удар.

– Немудрено, когда как раз перед тем на моей территории несколько дней орудовали браконьеры.

– Неужели браконьерство еще процветает?

– Теперь в особенности, потому что жандармы им все спускают, только что не потворствуют. Слышите, Барбантон? Это в ваш огород.

– Нет, monsieur Андре, не в мой! Я на континенте никогда не служил в жандармерии. Я был жандармом в колониях, а там браконьерствуют канаки, дичью же служат люди. Там охота – источник пропитания.

– Как же, помним! – засмеялся Фрике́. – Нас двоих и еще доктора Ламперьера вы чуть не с вертела стащили.

– Ну, это пустяки. Я хотел только сказать, что жандармы бывают разные и что браконьеры тоже не все одинаковы. А скажите, monsieur Андре, в этой стране, где мы находимся, существует людоедство или нет?

– Здесь, в ста километрах от Сьерра-Леонского берега, – могу положительно сказать, что нет. К тому же здесь британские владения, а англичане очень суровы с неграми.

За беседой работа быстро подвигалась. Охотники работали усердно и старательно, несмотря на жару и духоту в лесу. Через час все три шкуры были содраны с искусством, которому мог бы позавидовать всякий натуралист, и аккуратно свернуты в ожидании негров-носильщиков, которые что-то долго не шли.

Андре в третий раз прислушался к смутному лесному гулу, среди которого он различил вдали нестройные крики.

– Наконец-то! Идут наши горланы.

На поляну выбежали человек двенадцать негров с копьями и ружьями. Они кричали, выли, размахивали руками, точно обезьяны.

– Масса!.. Несчастье!..

– Масса!.. Иди скорей!..

– Ах, какое несчастье…

– О! Бедная мадам!..

– Где мадам? Какое несчастье? – спросил с неудовольствием Андре.

Негры кричали все вместе, так что нельзя было ничего разобрать. Андре приказал им замолчать. Выбрав одного из них, который с виду казался смышленее остальных, он спросил его, в чем дело.

– Масса, там белая женщина.

– Какая?

– Не знаю.

– Нечего сказать – объяснил. Дальше?

– Горилла…

– Какая горилла?

– Из леса…

– Правильно. Верю, что из леса, живая, а не чучело из музея. Ну?

– Она похитила белую мадам… Понимаете?

Андре невольно вздрогнул. Негр, по-видимому, говорил правду, хотя какими судьбами могла попасть сюда, в африканский лес в двадцати милях от Фритауна[2], белая женщина?

Но гориллы часто похищают женщин, и Андре решил проверить этот факт. Крикнув товарищей и зарядив оружие, он во главе своего небольшого отрядика кинулся в погоню.

Идти девственным лесом всегда трудно, а в особенности опушкой или около лесных полян.

В середине леса, под деревьями, высокая трава расти не может, потому что солнце под деревья совсем никогда не заглядывает. Там нет и лиан, один только гладкий мох устилает старую девственную почву, покрытую растительным перегноем. Путнику тут нужно остерегаться не только скрытых трясин, невидимых болот, предательских оврагов и неожиданных бугров, но и стараться не запнуться о сваленное дерево. И все-таки путь по такому лесу не очень труден. Но вот истинное мучение – когда приходится идти лесами, наполовину выгоревшими от тропических гроз, что бывает далеко нередко. Новые деревья с громадными прическами из лиан с необычайной быстротой вырастают на месте погибших, а внизу из девственной, жирной почвы с силой тянутся густая, высокая трава и древовидные растения.

От такого буйства зелени ботаник придет в неописуемый восторг, а путешественник и исследователь – только в ярость, потому что продвигаться вперед тут можно лишь с большим трудом, с каждым шагом расчищая себе дорогу тесаком или топором. Со всех сторон его будут опутывать лианы, начнут спотыкаться ноги о корни, колючки впиваться в тело, задыхаясь от жары, обливаясь по́том, весь искусанный насекомыми, путник измучится вконец и проклянет тот час, когда он забрался в эти непроходимые дебри.

В таком именно положении оказались три европейца, когда покинули лесную поляну, услыхав от испуганных негров весть о похищении гориллой неизвестной белой женщины.

Андре и Фрике́, движимые благородством и великодушием, беспокойно рвались вперед, прокладывая себе дорогу тесаками; старый солдат не отставал от них и тоже энергично работал тесаком, но при этом вспоминал всех чертей и проклинал вместе с гориллами все то, что не принадлежало к сильному полу.

– Женщина – в девственном лесу! Занесет же нелегкая! Если бы не моя преданность к вам, monsieur Андре, и этому мальчишке Фрике́, ни за что бы я не пошел выручать эту особу. Пусть бы общалась со своей обезьяной, как сама знает.

– И это говорит Барбантон, старый солдат, верой и правдой служивший столько лет Венере и Беллоне!

– Верой и правдой, monsieur Андре, в том-то и дело.

– Так неужели же вы оставили бы несчастную женщину в таком ужасном положении?

– А за каким рожном она сюда забралась? Кто ее звал?

– Спасем ее сперва, а разнос ей сделаем уже потом.

– Знаете, monsieur Андре, я не чувствую ни малейшего воодушевления.

– Тем лучше! Хладнокровие – первое дело на войне.

– Я не то совсем хочу сказать! Я хочу сказать, что иду с вами против воли, как бы по принуждению.

– Барбантон, у вас нет сердца.

– Точно так, monsieur Андре.

– У него сердце съела его жена, Элодия Лера́, – не правда ли, жандарм? – спросил насмешливо Фрике́.

– Правда, Фрике́. Старого солдата, кавалера с шевронами и медалями, она едва-едва не ввела в страшный грех…

– Но ведь вы находитесь теперь в тысячах двухстах милях от вашего домашнего бича.

– Тут и десяти тысяч миль мало. Это такая гиена, такая ведьма! Настоящий черт в юбке. Волчица. Тигрица. Змея подколодная…

– Да вы никак всех зверей хотите перебрать, – засмеялся Фрике́. – Назовите ее уж лучше прямо зверинцем – и дело с концом.

– Ведь вы сами знаете, на что она способна.

– Это верно. Вам не повезло. В брачной лотерее вам достался несчастливый номер. Но это все же не основание для того, чтобы мерить всех женщин одним аршином и ненавидеть их всех без разбору.

– Для спасения ребенка я бы кинулся к акулам, в огонь, в расплавленное олово.

– Нисколько не сомневаюсь!

– Но ради женщины – слуга покорный!

– Вы очень жестоки.

– Но справедлив. Я знаю, что, спасая женщину, я невольно приношу вред какому-нибудь мужчине, не причинившему мне ни малейшего зла. А я этого не хочу.

– Не старайтесь изобразить себя чернее, чем вы есть. Я отлично знаю, что вы и сами по себе вырвали бы эту несчастную из когтей чудовища. Не можете же вы отказать в помощи, когда вас о ней умоляют.

– Гм!.. Гм!..

– Так-то, старый ворчун.

– Если еще какая-нибудь незнакомая – ну, может быть…