– А куда же мы направимся?

– Это мы решим по выходе в море. Можно будет начать с Южной Африки, оттуда в Индию, в Индо-Китай… затем в Океанию… По-разному можно! Впрочем, теперь еще рано говорить об этом. Господа и дорогие мои друзья, пью за наше путешествие и в особенности за прочность вашего намерения… Dixi[3].

– Итак мы едем охотиться. Это решено.

Андре Бреванн и его гости сели в поезд, проходивший через Монервиль в четыре часа дня, и поехали в Париж.

Охотники были шумно-веселы. О своей неудаче они не вспоминали, утешившись принятым решением. Как люди праздные, они были в восторге от того, что им предстоит участие в грандиозной экспедиции чуть не по всему белому свету. Мысленно они уже проносились по таинственным неведомым землям и участвовали в богатырских охотах. Андре, радуясь воинственному настроению своих друзей, которые за два часа пути до Парижа только еще больше укрепились в своих намерениях, крепко пожал им всем руки при выходе из вагона и простился, еще раз напомнив об обещании. Затем он кликнул извозчика, сказал ему на ухо несколько слов, и тот сразу же без лишних разговоров пустил фиакр на большой скорости, что вообще-то не характерно для возниц.

От Орлеанского вокзала ровно за три четверти часа фиакр доставил Андре на улицу Лепик, № 12. Андре прошел длинным коридором и вступил в хорошенький садик с деревьями и цветами. В глубине его находился уединенный павильон. Андре вошел в цветник и по усыпанным песком дорожкам дошел до павильона. Там он отворил двустворчатую дверь и очутился в большой комнате, которая служила, по-видимому, и рабочим кабинетом, и мастерской.

Андре, должно быть, была хорошо знакома эта комната, потому что он не обратил никакого внимания на ее обстановку. А обстановка была замечательна своей разношерстностью.

Во-первых – два громадных библиотечных шкафа, набитых книгами. Затем большая черная доска, исчерченная геометрическими фигурами и исписанная алгебраическими формулами – следы решения какой-то задачи по механике. Наконец, карта полушарий и множество деревянных и гипсовых моделей каких-то странных инструментов. Справа стоял верстак из вязового дерева, точильня для металлов и целая серия слесарно-механических инструментов. Наверху висела клетка со скворцом. Напротив верстака – большой дубовый письменный стол, заваленный бумагой и разными папками, хаотично набросанными одна на другую. По стенам – экзотические безделушки, шкуры животных, трофей из пары ружей, абордажной сабли и салакко, а посередине, напротив дверей, портрет самого Андре Бреванна во весь рост и в натуральную величину.

Звонок, прикрепленный ко входной двери, пронзительно зазвенел. Скворец прекратил свою болтовню и стал подражать его металлическому звуку. Из большой плетеной корзины вылезла, махая хвостом, некрасивая собака со слежалой шерстью, но с живыми и добрыми глазами, влажным носом, черным, как трюфель, дотронулась до руки вошедшего гостя.

Отворилась боковая дверь. В комнату вошел молодой человек в синей блузе, как у Андре, и с непокрытой головой.

Уже в самой манере приветствия чувствовался истинный парижанин, типичный гамен, который всегда остается верен себе.

– Monsieur Андре!.. Вы!.. Вот здорово!

– Здравствуй, Фрике́! – отвечал Андре, крепко пожимая руку юноши, который ответил ему таким же сердечным пожатием.

– Какой это добрый ветер вас занес?

– Очень странное приключение, даю тебе слово.

– Не может быть! Наш запас приключений давно уже исчерпан. Ах, да! У вас сегодня должно было состояться открытие сезона охоты.

– Вот с этого-то и начинается приключение, могущее завести нас с тобой очень далеко.

– Ну, нам не страшно. Мы у черта на рогах побывали и домой вернулись.

– И опять, пожалуй, попадем к черту на рога.

– Что ж, я готов. А что, действительно предстоит постранствовать?

– Месяцев восемь или десять.

– А когда отправляться?

– Мне и тебе – завтра.

– Стало быть, будут и другие?

– Вечером расскажу тебе все.

– Значит, вы разделите со мной трапезу?

– Разумеется. Но только заранее предупреждаю: я очень основательно позавтракал и буду тебе плохим сотрапезником.

– Вы здесь у себя дома.

– Ну, а как твои работы?

– Три дня назад я окончил свой механический «промыватель». Настоящий класс! Действует превосходно. Могу ручаться, что при промывке золота не ускользнет ни малейшая частичка. Амальгаматор тоже готов к действию. Я снабдил его аппаратом, делающим невозможной кражу золота и ртути.

– Молодчина!

– Кроме того, я докончил вашу модель металлического патрона, непосредственно соединяемого с капсюлем пистонного ружья. Вот она!

– Превосходно!

– Вы довольны?

– Я в восторге.

– Мне это очень приятно.

– А ты патент на себя оформил?

– Как же я это сделаю? Ведь изобретатель – вы.

– Не говори пустяков. Патент для тебя – деньги, понимаешь? Если даже у меня есть какие-нибудь права, я уступаю их тебе и требую, чтобы ты ими воспользовался. А теперь изволь слушать о нашем деле. Завтра в восемь часов вечера ты выедешь в Брест.

– Ладно.

– Там ты наймешь на один год, с 15 сентября, десять патентованных[4] матросов, корабельного повара и юнгу.

– Раз вы посылаете меня в Брест, значит, вы хотите, чтобы матросы были исключительно бретонцы, не иначе?

– Разумеется. Далее: двух машинистов И двух кочегаров, двух гребцов для лодок, суперкарга[5], канонира, рулевого и боцмана. Всего, стало быть, двадцать одного взрослого и одного юнгу. Капитана, помощника, метрдотеля и повара для пассажиров я подыщу сам.

– Все?

– Пока все. Выбирай людей надежных, проверенных. Полагаюсь на тебя всецело в этом отношении. Объясни, что они будут плавать на увеселительной яхте с очень добрым капитаном, который, однако, не шутит с дисциплиной. Собраться они должны в Гавре через две недели. Я желаю как можно скорее иметь их в распоряжении. Сумму жалованья ты определишь сам. Знаю, что ты проявишь надлежащую щедрость без излишества. По окончании плавания каждому, кроме того, будет награда, смотря по его заслугам.

– Все?

– Теперь все. Надеюсь, ты сейчас же можешь выехать? Препятствий нет?

– Препятствий? Что вы, monsieur Андре! Какие могут быть у меня препятствия? Я вольная птица.

– Пожалуйте кушать, господа, – объявила, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская «одна прислуга».

– Сейчас идем, madame Леруа. Бедняжка! Для нее будет потрясением, когда она узнает о моем отъезде. Впрочем, я обеспечу ее на все время своего отсутствия. Она будет меня дожидаться здесь в компании с моим скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.

На другой день утром Фрике́, все в том же костюме, пешком прошел от своего дома до Монмартрского предместья и повернул на улицу Лафайета.

Было девять часов. Молодой человек шел с обычной развязностью парижского фланера, совершенно не думая о том, что предстоит вечером отъезд в Брест.

Оглядывая трамваи, глазея на витрины, прочитывая афиши, закуривая бесчисленное множество папирос в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице Лафайета, наслаждаясь водоворотом толпы, который так по душе всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.