Сестра Карвер позволила себе маленькое удовольствие улыбнуться от души.

— Если вы не сочтете, что мое место — с финнами и сицилийцами. А вы как полагаете, мистер Биггс? — спросила она Уолтера. Он посмотрел на нее затравленно, но потом тоже улыбнулся: пикироваться с нею было ему привычно и необидно.

— Мисс Карвер, вы получаете увольнение от встречи Нового года на кухне, — провозгласил Роланд. Этим он хотел подчеркнуть, что брат строит из себя главного в материнском доме — или его еще можно было называть отцовским?

Диана издала свой убийственный серебристый смешок.

— Какая прелесть! Вы удивительно действуете на Уолтера, Карви.

Джефф отложил газету и обратил свое недовольство против матери.

— Почему прелесть — нападать на папу? — спросил он. На очки ему нависла черная прядь, но залысины на висках обещали плешь, как у отца. — Ну, хорошо, — поспешил он добавить, чтобы сестра не успела сделать ему замечание, — если это нельзя, тогда почему прелесть — не встречать Новый год на кухне? Уж кажется, не глупее…

— Не могу понять, — Пейшенс, наконец, оторвалась от Левина на покосе и оповестила об этом присутствующих, — не могу понять, почему вообще должен быть Новый год на кухне? Разве нельзя, чтобы они встречали с нами?

— Что ты, милочка, — поторопилась с ответом ее бабка, — у них ведь свои обычаи, иностранные.

— Разве финские новогодние обычаи так уж сходны с сицилийскими? — не уступала Пейшенс.

— Ты слышала, что тебе бабушка сказала, — строго заметил Уолтер. — Она лучше в этом разбирается.

— По-моему, лучше нас никто не может разбираться в иностранной прислуге.

— Как это верно. И как прискорбно, — улыбнулась Диана дочери. — У вас только финны и сицилийцы, дорогая свекровушка. — Леди Омут всякий раз спешила улыбнуться, когда Диана ее так величала. — А у нас были и португальцы, и немцы, норвежцы, швейцарцы, бельгийцы и даже — забыть ли нам ее? — одна лапландка.

— Лапландка была премиленькая, — сказал Уолтер.

Возник Джероламо и объявил, что ужинать подано. Все поднялись. Диана и леди Омут двинулись первыми, вспоминая забавные случаи с иностранной прислугой.

Сестра Карвер осталась посредине просторного пустого холла. Она постояла минуту, улыбаясь своей приятно-скорбной улыбкой, потом фыркнула, положила «Меморандум» лорда Омута на продолговатый тюдоровский стол и ушла наверх, цокая каблучками по широкой дубовой лестнице.

После ужина сели посмотреть телевизор. Пейшенс опять погрузилась в «Анну Каренину».

— Она много смотрит телевизор дома, — извинилась Диана перед свекровью.

— Ты так говоришь, мама, будто мне не семнадцать лет почти, а всего десять, — сказала Пейшенс.

— Мой-то телевизор похуже вашего принимает, — заметила леди Омут. У нее были довольно странные методы миротворчества.

— Я думаю, мама, дело не в качестве приема, — высказался Уолтер. — Скорее в программах. Они рассчитаны на массового зрителя, и общее кратное получается очень низкое. Как правило, я хочу сказать, — рассудительно добавил он. Крайние взгляды были ему от природы несвойственны.

— Вот как! — с воодушевлением отозвался Роланд. — Я вижу, у нас появился новый класс. Раньше были обладатели телевизоров и те, кто выше этого. А теперь есть обладатели телевизоров, и они же выше этого. Превосходно, Уолтер, превосходно. — Пейшенс с интересом посмотрела на него из своего угла. — По-видимому, — заключил Роланд, подражая рассудительному тону брата, — просто надо знать, что смотреть.

Пейшенс снова опустила глаза в книгу.

— У нас в прошлом семестре Фишер, новый историк, разбил класс на группы и устраивал диспуты, — заговорил Джефф. — Я выступал, доказывал, что это из-за телевидения теперь такая скучная, неинтересная жизнь. Ну, то есть оно всех уравнивает, и никому неохота ни о чем побеспокоиться — привыкли сидеть, глазеть в телевизор.

— Теперь в школах обо всем диспуты, споры, — сказала Диана свекрови. Пейшенс подняла было голову в надежде, что мать иронизирует, и сразу же разочарованно опять погрузилась в чтение.

Но тут неожиданно обиделась леди Омут. Ее жирные, дряблые щеки зарделись. Она встала и выключила телевизор.

Минуту все смущенно молчали, потом Роланд обратился к Джеффу:

— Так ты, значит, находишь, что жизнь теперь скучная и неинтересная? А ты хоть имеешь представление о прогрессе в мире? — Он набросился на Уолтера: — В наши дни преступление не давать детям естественно-научного образования! Судить за это надо.

Джефф покраснел как рак и сердито посмотрел на дядю.

— А я вовсе не считаю, что научный прогресс… — ринулся было он в бой.

Но Уолтер положил этому диспуту конец.

— Не сыграть ли нам в бридж, мама? — предложил он. — Джефф у нас картежник еще похлестче, чем оратор.

Вчетвером уселись играть, а Роланд стал праздно расхаживать по комнате. Он остановился перед племянницей.

— Может, перестанешь упиваться этим чувствительным непотребством и пораскинешь собственным умом? — Она недоуменно посмотрела на него. — Пошли, правда, хоть в шахматы сыграем, — попросил он, как мальчик, которого обидели. Она, рассмеявшись, согласилась.

Карты вскоре прискучили леди Омут, и она, как ни поджимал губы Уолтер, как ни хмурился Джефф, понемножку, вразброс, начала разговаривать на посторонние темы. Диана ей вежливо отвечала, стараясь в то же время не раздражать еще больше мужчин.

— В общем-то, хороший был год, тысяча девятьсот пятьдесят пятый, верно, Уолтер? — сказала старуха. — Ну, то есть сравнительно, по нашим временам. — Немного спустя она добавила: — Конечно, у нас теперь приличное правительство, а это совсем другое дело. — И заключила, ко всеобщему ужасу, так: — Жаль, нельзя рассказать Генри, что у нас, наконец, имеется нормальное консервативное большинство. Ну, да ведь он и не знал, слава тебе господи, когда были эти чудовищные социалисты. — И она вздохнула.

Нужна была любая реплика, чтобы только разрядить неловкую тишину. Уолтер ворчливо сказал:

— Не могу понять, на кой черт Мэрдоку эта возня с папиными бумагами?

Но леди Омут сразу встрепенулась.

— Генри в последнее время стал очень беспокойный. Бывают дни, Карви с ним едва справляется. По-моему, слава богу, что доктор Мэрдок следит за его состоянием. Ты же не хочешь, Уолтер, чтобы вашего отца опять увезли?

Уолтер что-то буркнул в ответ, но потом еще раз или два возвращался к этой теме.

— Не трогал бы Мэрдок старика. Чего ему надо? — ворчал он. Интерес доктора к его отцу казался ему не столько профессиональным, сколько неприличным, даже наглым.

— Я читала, в России положение вроде получше, — снова заговорила леди Омут. — У них все время так: то лучше, то хуже.

— А я газеты больше не читаю, — тоном легкого упрека отозвалась Диана. — Вечно эти сенсации.

Леди Омут высокомерно улыбнулась невестке.

— Ну, нет. Надо идти в ногу с временем, я так считаю. Столько лет прожить в самой гуще событий, как я с Генри… При Геддесах дела пошли веселее, — добавила она; никто не отозвался. — Правда, эти требования о повышении заработной платы внушают тревогу, — сообщила она им, — но в целом все, по-моему, довольны.

Наконец, убедившись, что политика оставляет их совершенно равнодушными, она спросила:

— Диана, а когда вы едете в Швейцарию?

— В конце той недели, — ответила ей невестка. — У нас будет как раз полмесяца до начала занятий у Джеффа. Но вот погода не радует, развезло.

— Когда-то самое модное место было Сент-Мориц, — предалась воспоминаниям леди Омут. — Но я вас, дети, так ни разу туда и не свозила. Генри был против того, чтобы зимой ездить за границу, хотя, когда в двадцать восьмом у меня воспаление легких разыгралось, он ничего для меня не жалел. Сам отвез в Монте-Карло и на следующий же день уехал обратно. «Голубой экспресс» тогда ходил.

— А на будущий год — никакой Швейцарии, — объявила Диана, покосившись на Пейшенс. — Разве что Джефф поедет со знакомыми. А мы с Пейшенс на зимний сезон остаемся в городе. Пора ей появиться в лондонском свете.