От последней фразы я покраснел, но не потому, что втайне записывал наш разговор, а оттого, что не додумался до этого раньше сам.

Девушка по-своему оценила моё смятение и продолжила.

– Так это бесполезно. Здесь, – она обвела помещение руками и ехидно улыбнулась, глядя мне прямо в глаза, – Ты лишён доступа к «Облаку», а внутреннюю память капсулы я перед уходом обнулю. На гражданских прошивках автономная запись запрещена, а полнофункциональную активацию офицерской прошивки твоему чипу не сделали. Верно? Если я всё ещё разбираюсь в заведённых у вас порядках, то это происходит лишь по прибытии в воинскую часть. Следовательно, видеозаписи у тебя нет. К тому же я не гражданка Федерации и образца моей ДНК у вас также нет. Никаких следов и зацепок я тоже не оставлю. Наличие тайных каналов связи – секрет Полишинеля. Все правительства о них знают и вынуждены мириться, раз уж поделать ничего не могут. Что толку поднимать шумиху вокруг проблемы, если эффективных методов борьбы с ней не существует. Проще и, возможно, разумнее умалчивать о том, что все спутники ретранслируют несанкционированные сообщения. Мириады кодированных посланий ежедневно разлетаются в разные стороны. Подхватываются и передаются как вирус. Беспрепятственно разносятся от корабля к кораблю, от системы к системе, с лёгкостью минуя государственные границы, игнорируя объявленные запреты и искусственно установленные препоны. Неподконтрольные не одной из сторон они дробятся, множатся, расползаются опутывая незримой информационной сетью известную человечеству часть галактики, добираясь до её самых глухих уголков, в которых находится хотя бы один работающий спутник. Неважно будь он официальный или подпольный, легальный или не очень. В каждом из них сокрыты сонмы йоттабайт7 информации. Новости государственных вещательных каналов ютятся в них бок о бок с отчётами геологоразведочных экспедиций. Биржевые сводки притулились к прогнозам космической радиационной активности. К депешам локальных fuerzas de seguridad8 невинно пристроились весточки от контрабандистов. Любовные письма соседствуют с контрактами охотников за головами, а имперские и федеральные донесения тесно сплелись между собой в гордиев узел. Тайные послания мигрируют и мимикрируют, выдают себя за безобидные сообщения, подделывая криптографические ключи и подписываясь фальшивыми сертификатами подлинности неотличимыми от настоящих. Они практически не распознаются усиленными протоколами безопасности, пропускаются тщательно выстроенными защитными механизмами и фильтрами, не замечаются высокоинтеллектуальными эвристическими алгоритмами. Они просачиваются в святая святых, оставаясь безнаказанными. Попробуй вычисли и вычлени один из них, удали его и первый же вошедший в систему корабль сам того не желая и не ведая, притащит в недрах коммуникационного узла связи его точный дубликат или его недостающие элементы, а вкупе с ними и шлейф других не менее крамольных сообщений. Бороться с проблемой таким способом – всё равно что пытаться обезглавить гидру отсекая её головы по одной. Отсеки же все сразу и в приступе радикального изоляционизма впадёшь в информационный маразм. Добровольно оглохнешь и ослепнешь, замедлив передачу данных в сотни, а то и тысячи раз. Превратив обильные потоки актуальной информации в жалкие струи устаревших сведений. Разом лишившись всех дарованных цивилизацией преимуществ и отбросив государственные каналы связи в допотопные времена. Так чем ты можешь быть опасен мне, Дэвид?

Обескураженный такими обстоятельными ответами, я умолк.

***

На исходе вторых суток, как и предсказывала Херминия, наша капсула приняла ответный сигнал. К тому моменту скудный ассортимент бортовой аптечки подходил к концу и несмотря на все предпринимаемые девушкой усилия, мне ощутимо становилось хуже. Потому раздавшееся звуковое оповещение вызова мы приняли одинаково с радостным возбуждением, пусть каждый и по своим причинам.

Херминия не таясь включила громкую связь, да и что было проку от секретности, когда, возможно, я и сам бы без труда смог подключиться к беседе с вызвавшим нас кораблём. Переговоры двух предполагаемых заговорщиков не содержали ничего примечательного. Обмен формальными приветствиями, запрос на срочную эвакуацию, всё как обычно за исключением одной странности, на которой я вынужденно заострил своё внимание. Докладывая о ситуации на борту, Херминия чётко обозначила наличие двух пассажиров. Несмотря на это принимающая сторона будто не расслышав её, задала уточняющий и совершенно излишний, с моей точки зрения, вопрос, переспросив, сколько человек находится в спасательной капсуле. У меня не имелось и капли сомнения какой сейчас последует ответ. При всей его кажущейся очевидности до моих ушей явственно донёсся не содержавший и нотки удивления размеренный голос Херминии.

– На борту один Человек!

Как только переговоры окончились, я не сдержавшись спросил, как следует воспринимать её слова и не означает ли это что теперь я вовсе не человек? Возможно, вскоре я окажусь трупом или рабом и меня уже не стоит принимать в расчёт?

– Дэвид, я говорила тебе – со мной ты в полной безопасности. С тех пор ничего не изменилось. Что же касаемо объяснений, – девушка беззаботно отмахнулась от меня, – Боюсь ты их просто не поймёшь.

– Ты могла попытаться хотя бы попробовать, – обиженно протянул я.

– Ну хорошо, – примирительно сказала Херминия. Подплыв ко мне она положила свою маленькую тёплую ладонь ребром на мою переносицу, а затем опустив её, накрыла мой правый глаз так, что мне осталась видна лишь правая сторона её лица. Через мгновение уголок её губ дёрнулся вверх, у век собрались мелкие почти незаметные морщинки. Она улыбалась. Улыбалась такой приветливой и доброй улыбкой, какой я ещё отродясь не удостаивался от неё. Не отрывая ладони от моего закрытого глаза, она повернула её, полностью перекрыв мне обзор. Сквозь щели меж пальцев по-прежнему угадывалась её улыбка, но тут её ладошка, скользнув, переместилась влево, и я увидел вторую половину её лица. Такой Херминии я тоже никогда не видел. Она плакала, губы были перекошены от горя, в уголке глаза грозя вот-вот сорваться, набухала крупная слеза. В изумлении я вскрикнул и отнял её ладонь. Лишь долю мгновения до того, как девушка отвернулась от меня, я видел немыслимое. Обе половинки её лица жили независимо друг от друга, деля его на две самостоятельные части: радости и скорби. В моей памяти непроизвольно всплыли маски древнегреческого театра. Комедия и трагедия. Суть нашего мира и единства его противоположностей.

– Но как?! – ошеломленно воскликнул я.

Повернувшись ко мне, Херминия бесстрастно посмотрела на меня обыденным ничего не выражающим взглядом, будто с её лица стёрли все эмоции.

– Пока ты смотришь на мир одним глазом, тебе не суждено узреть картину в целом. – безразличным голосом произнесла она.

Честно говоря, скажи она мне то же самое за минуту до этого, я не придал бы её словам никакого особенного значения. Мало ли подобных избитых фраз и мудрых изречений довелось мне услышать за свою жизнь. Между тем столь наглядная демонстрация заставляла иначе отнестись к её словам, придавая им неоспоримой весомости.

– Можешь привести ещё какой-нибудь пример? – попросил я.

– А этого было недостаточно? – прежняя весёлость вернулась к Херминии и она, как и прежде продолжила посмеиваться надо мной. – Дэвид, надеюсь, ты не будешь оспаривать тот факт, что все люди равны?