— Вот это вряд ли, Деметрий, — я почти рассмеялась, представив себя с парашютом.

С моим невезением, с моей-то феноменальной неуклюжестью!

— Я к примеру! Ты хочешь. И можешь. Допустим, ты уже прыгнула, — убедительно произнес он. — В твои двадцать. Потом прыгнула в сорок, и в шестьдесят, а в семьдесят уже не прыгнула. Даже если ты жива, то здоровье не позволит. Прелесть быть вампиром в том, что твое здоровье вечно с тобой, твоя молодость бессмертна. Ты можешь не бояться, что тебя собьет грузовик или неудачно свалишься с лестницы. Ты можешь просто жить и наслаждаться тем, что тебе нравится. Без страха. И, когда ты уже такая, когда ты это понимаешь и чувствуешь, это дарит тебе невероятные ощущения: кажется, что весь мир открыт перед тобой. Ты живешь вечно, ты, как и любой человек, наслаждаешься близостью любимого, только не несколько десятилетий, а вечно. Ты так же радуешься солнцу или дождю, только вечно. Ты так же строишь планы и покупаешь себе маленькие приятности, только вечно. В душе ты остаешься собою, тем же самым человеком, ты так же живешь, радуешься и грустишь… Вечно. Вот и вся разница, Белла.

— Это для тебя все просто! — возмутилась я. — Я, конечно, поняла, что ты имел в виду, но пока еще не чувствую того же.

— Разумеется. А ты как хотела? Все и сразу? — он посмотрел на меня, как на неразумного и капризного ребенка, а потом рассмеялся. — Придет и твое время! Через лет пять или десять, если будешь умничкой… А ты ею будешь! Тогда и поймешь!

— Ну, хорошо, — немного подумав, согласилась я, — а всякие особенности вроде дара или скорости. Разве они не меняют нас?

— Ну, первые пару лет это интересно. Ты, как ребенок, стараешься найти малейшие изменения в себе. Но ребенок вырастает… А среди других вампиров ты так же быстр и ловок, как и они. Разница между человеческим и вампирским сглаживается. Ты перестаешь со временем удивляться изменениям, принимаешь их. Ведь, в конце концов, это все еще ты! И продолжаешь просто жить.

— То есть, вопрос в том, чтобы принять себя? — уточнила я.

— Да, именно так, — кивнул он, — почти все вампиры принимают себя, потому что в вампиризме, как ни крути, плюсов больше, чем минусов.

— Почти все, — заинтересовалась я, — значит, есть и те, кто не принимают новых себя?

— Ну, да, конечно есть. И ты их знаешь.

Я в непонимании уставилась на друга. Деметрий усмехнулся.

— Белла! Это Карлайл! — воскликнул он, удивляясь моему тугодумству.

— Ах, да, Аро же говорил…

— Да. Ты замечала ведь, что Каллены ходят с человеческой скоростью?

— Ну да, они все делали медленно при мне, — ответила я с недоумением: пока не понимала, что здесь такого-то?!

— Не только при тебе, Белла! В Вольтерре Карлайл вел себе так же! — ошарашил меня Деметрий. — И семью свою приучил к такому же. Он медленно писал, медленно двигался. Он старался стать обратно человеком! Он не принял нового себя. Но ведь это означает еще кое-что: он отверг не только свой вампиризм, но и все преимущества, которые вампиризм дает. Если можно написать письмо за десять секунд, то к чему мучить себя, себя самого ограничивать, сдерживать?! Это же просто не имеет смысла! — объяснил парень.

— Наверное, ни к чему… — честно признала я.

Вообще-то, тут Деметрий был прав. Я не знала, что Каллены и в мое отсутствие вели себя по-человечески. И мне как-то не приходило в голову спрашивать их о таком. Они ведь были вампирами, и я разумно полагала, что вампиры по умолчанию ведут себя как вампиры, если только не находятся среди людей. Это ведь ужасно сложно — сдерживать свою истинную природу! Зачем Карлайл так издевался над собой?! Чего он пытался добиться этим?!

— Вот именно. Вампиры в нашей семье живут на средней скорости. Мы не торопимся, но и не сдерживаем свои способности. Мы ведем себя естественно для своего нового тела. И скорость — это лишь один пример. Ведь вампир обладает не только ею. Карлайл отвергал все, что отличало его от человека. У него даже дар такой, который как бы самоотвергает себя. Карлайл почти равнодушен к крови. То есть, она ему, конечно, необходима для жизни, но ему сдерживаться гораздо легче, чем остальным.

Я молчала, раздумывая над словами Деметрия. Вспоминая семью Калленов, я могла сказать только одно: пожалуй, я согласна с Вольтури. Одно дело — сдерживать себя, чтобы не покалечить близкого человека, другое — сдерживать себя постоянно. И сдерживать других! Вот она, еще одна причина, по которой Джасу было очень тяжело в их семье — прежде он себя не сдерживал. Он познал вольную жизнь, и Джасперу оказалось непросто подстроиться под новых родственников. Пить кровь животных — это одно дело, это хорошо, но намеренно, сознательно отвергать новую силу, красоту, ловкость, невероятные знания… Зачем? Чтобы это привело к нашей с Эдвардом неправильной любви, к нашей трагедии?!

Неожиданная догадка вдруг озарила меня.

— А не сошел ли он с ума? — спросила я Деметрия. — Карлайл отвергает самого себя! Он словно наказывает себя за то, что он вампир. Может, он до такой степени не смог принять изменений, что просто сошел от этого с ума? Это вообще возможно?!

Деметрий с интересом посмотрел на меня.

— Я же сказал, что ты будешь умничкой! — восторженно прошептал он. — А что касается Карлайла: возможно. Вампир не может заболеть, но сумасшествие — это ведь немножко другое. Его мозг не поврежден, это нельзя исправить медициной. Карлайл — душевнобольной. Тело в порядке, а мысли, душа — сломались. Думаю, так вполне можно сказать про него, — подумав, ответил он и, неуверенно пожав плечами, добавил, — но в этом случае Карлайлу не следовало заводить семью. Он фактически ломал их под себя, под свою болезнь, свое неправильное восприятие вампиризма. Это же ненормально! Не удивительно, что его семья распалась. И не важно, что формально причина другая. Тебя-то Розали знала едва-едва, а с ними жила почти век! И она все равно выбрала тебя, не смогла закрыть глаза на их поступки, не выдержала…

— Да, наверное… — прошептала я, соглашаясь.

***

Пока Белла приятно проводила время с отцом, матерью и отчимом, вампиры тоже не сидели без дела. Джейн очаровывала своего оборотня, Розали гнала прочь воспоминания о жизни с Калленами и Эмметтом. Конечно, они остановились не у травоядных, а сняли несколько комнат в гостинице. Розали вовсе и не думала вести итальянцев в чужой теперь дом своей бывшей семьи, но Чарли была выдана отредактированная история.

А Деметрий просто скучал… Он был вдали от своей любимой, вдали от лучшего друга Алека, а вокруг — унылый городишко, свора оборотней и даже поохотиться толком нельзя! Что за несправедливость?! Деметрий гулял по лесу, читал непонятно где найденные книги и валялся на кровати без дела. Пару раз он навещал Беллу в доме ее отца, но так как та была беспросветно занята, вампир старался свести свои визиты к минимуму.

Вам может показаться, что эти пару недель в Форксе прошли для вампиров совершенно безынтересно и обыденно… Но это не так, спешу вас заверить. И, если смертные ничего не заметили, это не значит, что ничего не произошло.

***

Нет, это просто невыносимо! Я, древний вампир, сижу в одиночестве, без своей любимой и страдаю. Когда бы еще я мог подумать, что со мной такое случится? Я, конечно, искал свою любовь, предполагал, что однажды появится женщина, ради которой я буду готов горы свернуть… Но не до такой же степени!

Ах, как она мучает меня своей выставленной напоказ благосклонностью, своим наигранным интересом и настоящим безразличием. Вижу, что нравлюсь ей физически, что в постели со мной она забывает о бывшем, но что толку, если, уходя от меня, она тут же вспоминает о нем?

Я карал и судил без разбора, получал лучших женщин мира за одну только улыбку и оценивающий взгляд. Я так привык, что они сами падали в мои объятья. Видит Бог, я наказан, наказан за свое пренебрежение их чувствами! Как легко я с ними расставался, как смеялся в ответ на их слезы… Так готов кусать руки от беззвучных вампирских рыданий сейчас. Каждый день, каждый новый день я молю Бога, чтобы он простил мои грехи, чтобы он даровал мне ее, мою белокурую принцессу… Но все тщетно. Думал ли я когда-нибудь, что моя вампирская любовь, моя судьба, само средоточие моей жизни, станет единственной, кто не полюбит меня? И помыслить не мог! Увидев дочь Карлайла впервые, я невольно восхитился ее красотой, а потом всю неделю думал и думал, мечтал прикоснуться к ней, провести ладонью по нежной коже, пригладить блестящие локоны, очертить линию скул… Когда я понял, что влюбился, было уже слишком поздно что-то менять. Я перешел к активным действиям: старался как можно чаще попадаться ей на глаза, невольно дотрагивался до нее, приглашая. Она, конечно, прекрасно понимала мои намеки, но вовсе не спешила их со мною воплощать в реальность. И это взбесило меня! Как она могла? Кто она, вообще, такая, эта Розали Каллен? Травоядная вампирша, которая должна быть на седьмом небе от счастья, что я вообще смотрю в ее сторону! Но она не была ни на седьмом небе от счастья, ни очарована мной. Ей было наплевать.