«Он поднимается очень высоко, совсем как птица, — сказал он, — туда, где небо уже не голубое».

«А как он там выглядит?» — спросила Марианна.

«Погоди, тетя», — сказал он и стал на колени.

«Ты что-то ищешь?»

«Нет, я просто не могу так много ходить, — и он посмотрел вверх, туда, где небо. — Там наверху он, наверное, имеет все цвета: зеленый, красный, желтый и лиловый».

Не о нем ли доложил сейчас врач детской больницы: «Больной, семи лет, каждый раз, пройдя пятьдесят метров, без сил опускается на землю», и не сказал ли именно тогда профессор «неоперабельно»? Не замирает ли в ужасе его сердце, когда он произносит это слово? И как он скажет об этом родителям?..

Марианна спокойно выслушала предложение доктора об операции, сделанное им по окончании обследования.

«Потом вы снова сможете вести нормальный образ жизни».

Для нее это было решающим. Казалось, нет на свете большего счастья: жить как все.

Больше не заниматься постоянно собственной персоной; пробуждаясь утром, не думать сразу же о том, насколько по сравнению со вчерашней усилилась одышка, и в состоянии ли я буду сделать то, что наметила.

Когда после обследования Марианна возвращалась к родителям, ею владела одна мысль: иметь возможность жить как все.

Молодая женщина несла на руках своего маленького ребенка — это смогу делать и я. Мужчина догонял трамвай, девочка прыгала через веревочку, сильные мокрые руки развешивали на балконе белье. Никто из них не подозревал, каким счастьем были его будни, насколько захватывающей может быть для человека мысль, что наступит день, когда он вновь будет в состоянии сам все это проделывать.

Когда она пришла домой, то уже настолько свыклась с утешительной мыслью об операции, что сразу же, без подготовки, выложила все родителям.

«Но ведь врач сказал, что ты и без операции сможешь еще долго жить, — прошептала мать, — подумай о ребенке». Отец сказал:

«Мне шестьдесят восемь, и я нездоров, подожди с этим, пока я…»

Марианна не ожидала от него подобных высказываний. Обычно отец вел себя так, словно он вообще не допускал мысли о смерти.

«Моя операция не опасна, из ста больных у девяноста семи исход удачен, почему же оставшиеся мне, может быть, двадцать лет я должна прожить инвалидом? Впрочем, место в больнице освободится самое раннее только через девять месяцев».

Для отца отсрочка во времени, по-видимому, служила утешением, мать же думала, как Марианна: если это должно свершиться, то лучше поскорее.

Отец, слесарь по ремонту машин и уже два года пенсионер, но по-прежнему очень занятый человек, попросил дочь написать ему, как на языке медиков звучит эта болезнь — порок клапанов сердца.

«Что ты снова затеваешь?» — спросила она.

«Просто интересуюсь».

«Теперь еще и болезнями, — сказала мать. — Промышленность, сельское хозяйство, культура, чужие страны, почтовые марки, краеведение, а теперь еще и болезни и, значит, новая связка архивных материалов».

«Не исключено», — отец бросил на нее воинственный взгляд.

Квартира, в которой родители жили уже сорок лет, состояла, как и другие рабочие жилища в предместье Виттбурга, из двух комнат и кухни, туалет находился на пол-этажа ниже. Но если у всех жильцов в подвале хранился уголь да еще стояла отслужившая свой срок детская коляска, то у них громоздились кучи газетных вырезок. И не только там — они лежали под кроватями и между ножками шкафа, и количество их росло с каждым днем.

Личная же его переписка находилась на полках кладовой, там, где другие хранят консервированные фрукты. В Виттбурге с его сорока тысячами жителей не было ни одного человека, который вел бы такую международную переписку, как Фриц Кесснер.

«Это объясняется его чисто детской верой, — сказал однажды Дитер, — детская вера двигает горы».

Когда отец вышел на пенсию, ему дали пятое по счету поручение, на сей раз в совете мира. В протоколе первого заседания, в котором он участвовал, было записано: организация выставки детских рисунков из всех стран, тема: мир, один из ответственных за организацию выставки: Кесснер.

Он посмотрел на тощий список зарубежных организаций, с которыми следовало «установить контакты», счел его неудовлетворительным, направился в ближайший большой город, приобрел газеты, представляющие партийную печать других стран, и с помощью учителя иностранных языков средней школы составил ответы на опубликованные в этих газетах письма читателей. Сказав кое-что каждому автору по поводу направленного им в редакцию письма, он сообщал затем коротко о себе, о том времени, когда, еще до 1933 года, он был членом заводского совета представителей рабочих и служащих, о пяти годах, проведенных в концентрационном лагере при Гитлере, а также о днях сегодняшних. Он описывал Виттбург с его древними башенками на городских воротах, разрушенный в годы войны инструментальный завод у реки, на котором теперь вновь занято восемьсот рабочих. И лишь потом упоминал о своей просьбе.

Фриц Кесснер получил сто тридцать детских рисунков из восьми стран. Двое других «ответственных» за организацию выставки получили двенадцать рисунков.

Когда Марианна настояла на операции, отец впервые использовал свою корреспонденцию в личных целях. Он запросил друзей в Англии, Франции и Швеции, какого мнения тамошние врачи об операции митрального стеноза третьей степени. Ответ из Англии был положительным, из Франции — сдержанным и ни к чему не обязывающим, из Швеции ему писал врач:

Много дней он никому об этом не рассказывал. Потом поделился с Марианной. Она рассердилась.

«Шведский врач — терапевт и не специалист по сердечным болезням, кроме того, терапевты в большинстве случаев против хирургического вмешательства. Меня обследовали десять специалистов, кое-что в этом дело понимающих, и все они пришли к единому мнению».

В этом небольшом городе весть о предстоящей операции быстро разнеслась среди многочисленных друзей и знакомых. Каждый, казалось, уже слышал о подобном случае, имевшем печальный исход, и доброжелатели советовали от операции отказаться.

Марианна была разочарована тем, что ее обычно столь разумные родители поддались этому влиянию.

«Чистейшей воды сплетни, — сказала она, — и что эти умники вообще понимают в таких делах!»

Она уже забыла, что еще сама недавно представляла себе человеческое сердце таким, каким оно изображается на обычном прянике. Она даже не знала, что сердце имеет две отделенные друг от друга половины. Правая половина сердца принимает из тела использованную кровь и перекачивает ее коротким путем через легкие в левую половину сердца. В легких кровь обогащается вдыхаемым из воздуха кислородом и затем, теперь уже красная и светлая, течет дальше, в левую половину сердца. Из левой части сердца кровь под большим давлением проделывает длинный путь по всему телу и снова течет, отработанная и вследствие недостатка кислорода голубоватая, в правую половину сердца и к легкому.

Возможно, поэтому говорили о голубой крови знатных фамилий, так как это была усталая, отработанная кровь, срочно требовавшая обновления.

Каждая половина сердца в свою очередь состоит из двух частей, меньшей — предсердия и большей — желудочка, доходящего до верхушки сердца. Предсердие и желудочек отделены друг от друга сердечным клапаном. В каждой половине сердца один клапан. Они открываются и закрываются, подобно двери под дуновением ветра, при каждом ударе сердца.

У Марианны отверстие клапана в левой части сердца вследствие ревматических воспалений было все в рубцах и настолько сузилось, что свежая светлая кровь не могла больше в должном количестве поступать в организм. Желудочек сердца, получавший слишком мало крови для перекачивания, в результате неполной нагрузки мышечной ткани уменьшился. Предсердие, тщетно пытавшееся всю получаемую кровь переправить через слишком узкое отверстие клапана, испытывало чрезмерное напряжение. Кровь застаивалась в легком, и ее ненормальный приток наносил ущерб всем органам, получавшим недостаточную или слишком большую нагрузку.