А у нынешних русских мы имеем крайне низкий уровень меценатства и благотворительности. Любой богатый и просто социально активный человек видит в соотечественниках врагов и завистников. Любое социальное достижение (порой даже очень скромное) часто вызывает вместо восхищения злобу. Это — один из истоков русского антинационального либерализма.

Дело тут не только в гипертрофированных традициях скромности и тайной милостыни, но и в них отчасти тоже. Особенно в тех искусственных формах скромности и уравниловки, которые появились при советской власти, которые извращённым образом соединялись с искусственно раздутой в массе народа гордыней.

Сильные и богатые не ждут добра ото всех остальных и относятся к ним соответственно, и похваляются не добрыми и полезными делами, а различными нелепостями и откровенным свинством, потому что соотечественники чувствуют своё превосходство над «страдающим ерундой» и тем более над человеком-свиньёй. Это позволяет им удовлетворять нравственное чувство вне зависимости от их собственного поведения. А творящий добро или просто что-нибудь значимое возвышается над ними, как Эверест. А чтобы простить это, надо самому быть достаточно сильным, уверенным в своих достоинстве и правоте. А много ли у нас сейчас действительно сильных?

Поэтому такие добрые дела, как проявление превосходства, являются поводом для мести нередко со стороны самих облагодетельствованных. И не только со стороны их. Откровенных изменников, расхитителей и коррупционеров никто не наказывает, и все относятся к ним со снисхождением.

Ситуация с моральной точки зрения крайне опасная. Едва ли не любое достойное деяние может быть наказуемо и порицаемо лишь за то, что оно осознаётся как достойное. Это одна из смертельных опасностей для русского народа. Причины социального проигрыша русских представителям некоторых других народов очевидны.

Надо чётко осознать, что достойные поступки — не нечто само собой разумеющееся, мимо которого можно пройти мимо. Да в наше время любой более-менее порядочный человек — герой! И за это его надо носить на руках!

Конечно, у нас немало ничтожеств, которые приписывают себе чужие заслуги или трубят о вымышленных достижениях. Таких надо разоблачать и ставить на место со всей жёсткостью, так как они подрывают престиж нравственного поведения.

Но если человек сделал доброе дело и ещё отлично пропиарился, то ему дважды в ноги надо поклониться! Один раз — за доброе дело, второй раз — за то, что пропиарился. Пропиарившись, он поспособствовал реформе морали и спасению своего народа. Он герой, презревший опасность всеобщей ненависти.

И неважно, если уровень самопиара выше реальной значимости поступка. Пусть другие делают так же — и ещё больше! А кто говорит: «А вот те сделали больше, а молчат скромно» — это мерзавцы, предатели и русофобы, а отнюдь не ревнители морали…

Ф. М. Достоевский говорил о «всечеловечности» и всемирной отзывчивости русских. Термины во многом туманные и мистические, но верная интуиция в них есть.

С одной стороны, это значит, что русские восприимчивы к всевозможным инновациям и сами их активно порождают.

С другой — русские крайне разнообразны и непохожи друг на друга. Русские — это как бы всё человечество в миниатюре. В определённой степени таковым является каждый народ, особенно крупный. Но русские в большей степени выделяются своим разнообразием и изменчивостью. И терпимость и восприимчивость (зачастую — лишь внешняя) русских к чужому относилась исторически, прежде всего, к соплеменникам. Она была необходимым условием сохранения социального общежития.

А что делать, если один брат в семье «немец», а другой «француз»? А двоюродный брат у них вообще «негр»!

«Всечеловечность» для общества очень часто неудобна, и её пытались ликвидировать при большевиках, заменив единым стандартом. И большевики действительно в достаточной степени стандартизировали не самих русских, их психологические качества, восприятие мира, а их внешнее социальное поведение.

Русских по-прежнему пытаются стандартизировать. Но теперь это не единый проект, а множество мелких, что позволяет предположить, что со временем на месте русских может появиться несколько новых общностей — компактных и стандартизированных.

Менталитет различных социальных групп русских был сильно этнизированным. Мировоззрение социальной группы русских имело и имеет в себе немало от мировоззрения отдельного этноса, а также содержит претензии на особую политическую субъектность.

Поэтому переход в другую социальную группу или получение каких-то её характерных прав и атрибутов фактически воспринимается как национально-государственная измена, тем более что процветание и успех одних социальных групп слишком часто были прямо вредны для других.

В чём специфика русской воинской традиции, особенно по части успехов и достижений? Стойкость, мужество, твёрдое перенесение невзгод, сила натиска — всё это было присуще самым разным воинским культурам — от самураев до испанцев. Особой специфики у русских в этом нет.

Основное достоинство русской военной традиции и психологии проявлялось в различных «нештатных ситуациях»: засада для противника, окружение и пр. Поэтому в русской военной истории нет таких позорных страниц, как Тевтобургский лес, или тех нескольких случаев, когда курды и афганцы наголову громили англичан в горных теснинах.

Из сходных случаев русские выходили с гораздо большим достоинством и меньшими потерями. Взять ту же «Сухарную экспедицию» в горный Дагестан во время Кавказской войны, Конотопскую битву с поляками и украинцами XVII века и некоторые другие случаи. Здесь русские просто терпели неудачу без уничтожения армии и разгрома «наголову», что почти наверняка случилось с другими, не менее достойными армиями.

Причины этого кроются в общей ментальной готовности русских (особенно старого времени) ко всякого рода неожиданностям, нелогичностям, абсурдным и неудобным ситуациям. Нередко в таких случаях русские воины проявляли редкую решимость, смекалку, военную креативность. Но чаще всего просто не терялись, не бежали в ужасе и не бросались на врага в безумной ярости. А просто делали то, что «положено по уставу». И сим побеждали.

Причем в «стандартных ситуациях» русские выглядели зачастую отнюдь не лучше других, например во время подготовки к серьёзной военной кампании.

Показательно, что во время мировых войн XX века русские бывали окружены и биты наголову. То ли в менталитете что-то надломилось (ослабел внутренний стержень и самостоятельность, автономность поведения), то ли война из сферы импровизации и человеческого поведения в большей степени перекочевала в область «простых инженерных решений», где нелегко было тягаться с немцами.

Традиционная русская социальная организация основывалась на нескольких уровнях социального единства. В древней русской традиционной культуре «свои» были крайне узким кругом — ближайшие родственники, живущие с русичем на одном хуторе, с которыми он постоянно общался и был очень тесно связан, порой сливаясь в единую личность.

Был и следующий уровень «своих» — жители других хуторов, образующих волость, которая нередко занимала всю обширную территорию. В целом они весьма редко виделись, в условиях нормальной повседневности почти не соприкасались, и нередко враждовали. Но при этом чётко и в обязательном порядке взаимодействовали в различных особых ситуациях, как положительных (праздники), так и отрицательных (война, стихийное бедствие). Жители волости разделяли друг с другом горе и радость и весьма эффективно помогали друг другу.

Следующий уровень своих, прежде всего, — это уровень мобилизации в масштабах всей (или какой-то отдельной) земли или всей Руси, осуществляемый, в отличие от волостного, чаще централизованным образом — государственной властью. В нормальных условиях происходил редко и затрагивал необходимое для совершения нужных действий меньшинство.