Она была такая горячая и влажная, узкая и тугая, как… мальчик. От этой мысли Павла бросило в жар, и он медленно и сладострастно вошел в ее лоно, испытывая неудобства от тесноты и от того, как Вера под ним дернулась и болезненно поморщилась. Сильно сжала его бедра ногами, но почти сразу распахнула глаза и улыбнулась. Павел остановился, давая царевне время привыкнуть. Поцеловал ее изогнутые в улыбке губы. Вера словно с нетерпением повела бедрами, и Павел тут же откликнулся плавным движением. Разум ожидаемо отключился в предчувствие скорого экстаза. Павел сначала осторожно, а потом все быстрее и смелее толкался в податливое и горячее, и ощущения показались ему весьма особенными – от нежности гладкой кожи, дрожащих тонких ладоней на своих бедрах, от запаха женского возбуждения и пряной свежей травы, от улыбки и откровенной радости в глазах Веры. Почувствовав, что почти приблизился к желанной кульминации, Павел вытащил напряженный член, сжал пальцами под головкой, брызнул в сторону белесой жидкостью - хоть и находясь на пике удовольствия, он не мог оставить семя в лоне невесты. Вера лихорадочно облизывалась. Ее розовые соски потемнели и увеличились. Еще в экстазе от полученного наслаждения, Павел прикоснулся губами к набухшей вершинке, легко потянул. Едва слышный стон и дрожь по тонкому телу были ему наградой. Вере определенно нравилось, как Павел забавлялся с сосками, как легко гладил подушечками пальцев чувствительную бархатистую кожу вокруг пупка, иногда погружаясь в маленькую ямочку. Павел совершал свои действия неосознанно, в простом желании любовного прикосновения, но Вера тяжело дышала, закусывая припухшие губы, выгибала поясницу, подставляя груди под странную ласку. И когда, увлекшись, Павел неосторожно сжал сосок чуть крепче, царевна вдруг жалобно всхлипнула, сомкнула ноги и на мгновение словно окаменела всем телом. А когда раскрыла глаза, Павел увидел в них отражение своего пережитого наслаждения.

Великий князь улыбнулся. Почему-то он чувствовал себя удовлетворенным и не испытывал при всей пикантности ситуации ни малейших угрызений совести.

- Я теперь полюблю запах смородины и свежей травы, - с легким смешком сообщила Вера, утыкаясь носом в жаркое смуглое плечо.

Павел молча кивнул – его самого до сих пор пьянил аромат и вкус спелой земляники – воспоминания его первого безумного поцелуя.

Утром великого князя разбудил запах дыма и печеного теста. Приоткрыв один глаз, Павел наблюдал, как у небольшой переносной печурки суетилась молодая крестьянка в широкой длинной клетчатой юбке, вышитой белой кофточке и красном платке, повязанном по-революционному, узелком назад. Вера отскакивала от брызжущей маслом сковороды, будто в ответ сердито шипела себе под нос. Павел засмеялся от сельской идиллии.

- Неужели опять мимо крестьяне с товаром проходили? - негромко спросил он, но Вера услышала. Подбежала. Радостно взглянула в глаза. Павел притянул царевну поближе, вынуждая сесть рядом на изрядно примятую копну повядшей травы. Вера без ложного стеснения подставила губы для утреннего поцелуя. И ответила, едва мужчина отпустил ее из объятий.

- Одежда в моем мешке заплечном была. Печка оказалась рядом со стеной, мы ее вчера не заметили. И масло тоже местное.

Павел кивнул, погладил тонкую спину, через тонкий материал кофточки ощущая гладкость теплой кожи.

Они позавтракали солеными лепешками с ароматным смородиновым чаем. Павел решил тоже приодеться гражданским, в его мешке нашлись косоворотка и щегольский «городской» жилет. Но, увидев своего любимого в образе то ли крестьянина, то ли рабочего, Вера начала безудержно хохотать. Павел попытался оценить себя в озерном отражении, но не увидел ничего информативного. Впрочем, великий князь догадывался, что на его высокой худой фигуре мешковатый простой наряд выглядел нелепо, поэтому быстро извлек из вещмешка запасную военную форму. Прежняя, до черноты испачканная углем, утратила приличный вид навсегда.

Отдохнув у мельницы, Павел и Вера продолжили свой путь. Нашли спрятанную в густых кустах лодку. Провезли ее по полянке и, аккуратно столкнув в воду ниже водопада, вывели в вытекающий из озера ручей.

Лес вскоре поредел, посветлел, река снова разлилась. Вдали послышался перезвон колоколов. Павел улыбнулся своим мыслям, вспоминая об одном важном обещании.

- А скажите, люди добрые, где это мы находимся? – серьезно поинтересовался Павел у стариков, сидящих на завалинке у крайней избы какого-то тихого поселения.

Старики посоветовались между собой, а потом ответили, что село называется Алексеевка, и фамилия бывшего барина была тоже Алексеев, да спалили большевики усадьбу, семья господ успела сбежать заграницу, а крестьяне подались кто в недалекий город, а кто сражаться за равенство и новую власть. Судя по ворчанию стариков, перемены были им не по нраву.

Павел вежливо приподнял фуражку, прощаясь со старожилами.

Золотой купол церкви виднелся с самой окраины. Храм был освящен в честь Рождества Пресвятой Богородицы, о чем Павлу и Вере сообщил одинокий служка, вышедший на гулкие шаги в пустом помещении. Вера заворожено оглядывалась, рассматривала фрески, по-детски блаженно улыбалась знакомым ликам. Из ризницы появился благообразный немолодой священник с добрыми мудрыми глазами. По поведению молодых людей, сразу подошедших под благословение, служитель храма понял, что они зашли не из любопытства.

- Последнее богослужение неделю назад совершили. Председатель местный заявил, что отряд своих бойцов вышлет для разорения, если услышит, что людям благодать несем, - спокойно ответил священник на незаданный вопрос Павла.

- Как жаль, - вздохнул великий князь. – Мы хотели таинство совершить.

- Причаститься? – заинтересовался служка, полюбопытствовав вперед священника.

- Венчаться желаете? – тихо спросил священник.

Вера улыбнулась, а Павел развел руками.

- Мы не можем взять на себя ответственность за возможное разорение храма.

- Все в руке Господа, - философски заметил священник и обратился к помощнику. – Зажигай свечи.

Знакомый запах церковного воска и первые слова молитвы неожиданно растрогали Павла до глубины души. Незнакомый священник из опустевшего села совершал над ними таинство, соединяющее навечно. Рука Веры, держащая тонкую свечку, дрогнула. Павел увидел слезы на ее длинных ресницах. Ее губы чуть шевелились, словно повторяя за священником каждое слово. Венчание проходило по всем правилам, при закрытых дверях, и лишь служители храма и сам Бог были свидетелями произнесенных клятв. Служка, старательно сохраняя серьезное выражение лица, поднес молодым тонкие серебряные кольца.

Из церкви Павел и Вера вышли под руку, с одинаковыми торжественными улыбками. Древний обряд, хоть и без подобающей их роду пышности, наполнил сердца согласием и ощущением правильности. «Столько препятствий было, а все же стала моей», - не без удовольствия подумал великий князь о новобрачной. Вера заметила его сияющий взгляд и хитро прищурилась. Павлу показалось, что она хотела сказать что-то подобное.

На окраине села, с развязными песнями и плясками, грузилась в телегу веселая и, кажется, не совсем трезвая молодежь. Контраст с только что случившимся таинством был настолько резким, что Павел чуть не засмеялся.

Оказалось, оставшиеся на селе молодые люди собирались на заработки в город. Павел быстро договорился о присоединении к компании. Молодежь оказалась шумная и беспринципная. На первом же привале кто-то нагло залез в оставленный на минуту без присмотра мешок Веры. К счастью, сверху в промасленном пакете лежали оставшиеся с «мельницы» лепешки, и воришка довольствовался этой добычей, а опомнившаяся Вера решительно отобрала остальное имущество. Из оживленных разговоров молодые супруги поняли, что парни и девки решили и в городе жить своей группой, громко называемой «коммуной», презирая мысли о собственности и индивидуальности. Павел усмехнулся, удивляясь, до какого абсурда темные люди могут довести весьма интересные идеи. Он живо представил себе «коммуну» из этих деревенщин и покачал головой. Великий князь вовсе не был поборником нравственности, однако имел для обозначения будущей «коммуны» совсем другое слово.