- Не здесь и не сейчас, - ответил он скорее самому себе. – Как только почувствуешь себя способным выдержать поездку верхом до Кореиза – отправимся туда вдвоем. Я уже собирался до твоего приезда.

- А не будет ли это слишком подозрительно? – усомнился Павел, целуя тонкие пальцы. Князь выпутал свою ладонь, сам погладил острую скулу.

- Инес предложила. Сказала, что тебе будет лучше восстанавливаться в тихой усадьбе, где никто не станет отвлекать.

- У тебя невероятная жена, - усмехнулся Павел. – Уверен, что уже завтра мог бы воспользоваться предложением. Я давно здоров.

Иммануил сделал глоток из протянутой бутылки и поинтересовался, выравнивая дыхания.

- Ну, и как там в Персии?

Павел пожал плечами.

- Да я почти ничего и не видел. Болел в основном, а потом быстро отправился на границу, ждать распоряжений. А что у тебя в воронежском имении?

- Всё как обычно. Просидел зиму и весну. Ко мне, правда, все родные съехались, да и знать местная интересовалась, - Иммануил провел пальцем по белой тонкой рубашке Павла, обрисовывая ключицы, и вдруг встрепенулся. - И мы твою сестру замуж выдали!

- Ташу? – почему-то переспросил Павел, как будто у него были еще родные сестры.

Не дожидаясь вопросов, Иммануил начал рассказывать о живописной свадьбе. Великий князь хохотал, тряся короткими волосами.

- А говорил – всё, как обычно! С Ташей жизнь всегда полна сюрпризов!

Поутру домашние с удивлением наблюдали, как Иммануил и Павел лихорадочно собирались в поездку до соседнего имения. Матушка и Катерина Николаевна качали головами, разводили руками и упрашивали Павла повременить хотя бы сутки. Лишь Инна улыбалась и ничего не говорила, за что получила горячий поцелуй от мужа и красноречивый признательный взгляд от великого князя.

Дорога до Кореиза отчего-то заняла времени меньше, чем обычно. Всадники, сопровождаемые несколькими вооруженными слугами – иначе по нынешним временам было опасно передвигаться – почти не переговариваясь, быстро добрались до знакомого имения. Иммануил с удовольствием отметил, что великий князь легко держался в седле, и дорога утомила его не больше, чем остальных.

Усадьба встретила тишиной. В пустующем дворце оставался минимальный штат прислуги, только для поддержания чистоты и жизнедеятельности. Взятые из Ай-Тюдора повар и камердинеры, поместившиеся в тарантасе вместе с господскими вещами, отстали еще в самом начале пути.

Отдав поводья усталых лошадей знакомому груму, молодые люди двинулись по аллее к парадному входу. Внутри здание дышало прохладой. Гулко закрылась тяжелая дубовая дверь.

Так случалось каждый раз, когда они встречались после продолжительной разлуки. Опьяняюще целовались, терзали губы, упиваясь подзабытым вкусом, шарили жадными руками, трогали, вспоминали, сжимали. Притирались бедрами, и не дошли до сладостного соединения, изливаясь лишь от сумасшедших движений друг об друга. Моментально распухшие губы Павла что-то страстно шептали Иммануилу в запыленную дорогой шею, а он глубоко дышал, приходил в себя от яркой вспышки страсти.

В дверь стукнули бронзовым кольцом. На пороге появился старый татарин Масуд, живший в имении уже два десятка лет.

- Хамам готов, ваша светлость.

- Кто распорядился? – не отрывая жадного взгляда от лица Павла с темным румянцем на загорелых скулах, поинтересовался Иммануил.

- Княгиня Инна Михайловна прислала утром нарочного с известием, что вы выезжаете, и строго наказала баню приготовить для вашей светлости и их высочества.

Иммануил кивнул, отпуская слугу.

- Ну и княгиня у тебя, ваша светлость, - рассмеялся Павел. – А я-то не мог понять, отчего она так хитро смотрела нам вслед!

Хамам в усадьбе был небольшой, но выстроенный по всем правилам – мраморные лежанки, арчатые своды, фонтан, выложенный арабской мозаикой, центральный зал - «согуклюк», для традиционного массажа и очищения кожи, а также парильня - «сикалик».

Князь Бахетов не решился остаться сразу наедине с дорогим другом, позвал двух банщиков, благо традиционный хамам располагал несколькими отдельными нишами, где можно было находиться, не наблюдая друг друга. Развалившись на теплом мраморе, Иммануил быстро погрузился в блаженную негу от умелых, разминающих усталые мышцы рук татарина и сладостного предвкушения.

Вскоре князь почувствовал себя обновленным. Кровь быстрее побежала по жилам, кожа будто задышала всеми порами. Он резво соскочил с лежанки, жестом отпустил банщика и, не прикрываясь, вышел в центральный зал. Уселся на прогретый мрамор возвышения посередине.

Павел появился спустя несколько минут, медленно приблизился к Иммануилу. Второй помощник поклонился и покинул хамам. Бедра великого князя, словно у римского патриция, были обернуты белой тканью, которая ниспадала красивыми складками до пола. Сейчас, без уродующей военной формы, Павел не выглядел таким ужасающе худым, скорее – невероятно изящным, будто гепард. Его всегда светлая гладкая кожа оказалась удивительного кофейного оттенка. Иммануил не удержался, провел ладонями по груди, игнорируя жаркие взгляды.

- Откуда такой цвет? Умащал себя отваром из скорлупы грецких орехов?

- Персидские врачи заставляли лежать под солнцем каждый день по полчаса, - улыбнулся Павел. Его медово-карие глаза сверкали, как у хищника. – Говорили, что весенние лучи наполнят тело утраченной силой. Они немного по-другому лечат, эти арабы.

- Ты очень красивый, - признал Иммануил, прикрывая глаза ресницами и чуть прикусывая белыми зубами нижнюю губу.

Он знал, что выглядел бесконечно развратным, но желание становилось невыносимым. Тут же сильные руки подхватили его, прижали к себе, давая почувствовать возбуждение. Теплые губы прошлись по шее, слегка прихватывая нежную кожу, как он любил.

- Наверное, ты еще слаб и немощен… – промурлыкал Иммануил, хитро сощурил серые глаза, блестевшие в этот момент, как топазы.

Павел на это только тихо зарычал.

Они старались прижаться друг к другу всеми частями обнаженных тел. Вскоре оказались переплетенными руками и ногами и Иммануил, весело засмеявшись, оседлал Павла сверху, прикоснувшись напряженным органом к такому же сильному возбуждению. Великий князь смотрел шальными черными глазами, стискивал гладкие бедра друга, словно беззвучно умоляя. Иммануил приник к губам Павла, ладонью провел от груди до паха, умело прошелся пальцами по всей длине напряженного ствола, огладил головку, размазывая капли смазки, обхватил член у основания и направил между своих ягодиц, к еще сжатому, лишь слегка смазанному ароматным маслом входу. Павел осторожно развел руками белые половинки, помогая любовнику открыться.

Иммануил блаженно застонал от пронзившей его боли, выгнулся поясницей, плавно опустился на твердый, горячий источник невероятных ощущений. Кто сказал, что боль – это плохо? Если она такая - долгожданная, сладкая, возбуждающая, переплетенная с ритмом и жаром? Иммануил насаживался сам, преодолевая сопротивление упругих мышц. Радость билась в сердце от ощущения наполненности. Сейчас он принадлежал всецело – так, как мечтал уже много ночей. Иммануил привстал на коленях и откинулся назад, опираясь руками на ноги друга. Твердый орган Павла заскользил по выпуклому бугорку внутри, вперед-назад, и Иммануил несдержанно застонал, закусывая губы от невыносимого блаженства. Его член покачивался в ритм движениями, истекал прозрачным секретом. Постепенно Иммануила охватывала волшебная истома наслаждения, словно теплые соленые волны накатывали на жаждущий влаги песок. Он растворился в удовольствии, сил хватало только чтобы удерживать свое тело в нужном положении и чувствовать, чувствовать. Волны все выше и чаще, толчки – глубже. И, будто высокий вал об скалу, горячим гейзером внутри взорвался восторг Павла, наполняя глубины тела пряным семенем. Загорелые руки схватили, прижали к влажной, пахнущей медом и солнцем груди. Павел стонал, не таясь, впиваясь губами в беззащитно подставленную шею. Горячий член Иммануила выталкивал последние струйки белесой жидкости.