- Затейная вещица, - пооткрывав ларец несколько раз, прокомментировал Еремей. - Много души мастер вложил. Налей еще, князь. Хорошая мадерца у тебя.

Иммануил подавленно налил чудному мужику еще, сбитый с толку крепостью сибирского организма. Может и правда заколдован? По словам аптекаря, яд должен был подействовать в течение пяти минут, но живой и невредимый Еремей опрокинул в рот очередной фужер изысканного вина, плотоядно улыбнулся, и вдруг с удивительным проворством метнулся к князю.

- А я знаю, зачем ты позвал меня, голубчик, - жарко прошептал, вызывая у Иммануила ужасающую волну леденящего страха.

Иммануил уставился в пьяное лицо мужика испуганными глазами, а Еремей похотливо оскалился.

- Манишь ты меня, князь, все вокруг да около. А вот как хорошо все сложилось – и мы одни здесь. Давно пора, истомился я уже.

С непонятно откуда взявшейся силой Еремей за руки поднял Иммануила и прижал бы к себе, если бы князь не уперся кулаками в грудь мужика, обтянутую нарядной рубахой в вышитых васильках.

- Ну-ну, - усмехнулся Еремей, глаза его зажглись знакомым голубым светом. – Сопротивляться, значит, вздумал. Спесь свою княжескую показать хочешь. Ну, так я все равно верх возьму.

Еремей легко потащил с трудом верящего в реальность происходящего Иммануила к диванчику и упал вместе с князем, придавив тяжелым, пахнущим дешевым мылом, телом. Прикосновение грубых заскорузлых пальцев к своей шее отрезвило Иммануила, заставило очнуться и задергаться из-под мужика.

- А не трепыхайся, голубь мой, - пропел Еремей и глубоко задышал. - Ишь, какой ты нежный-то. Кожа белая да мягкая, косточки тоненькие. Все равно, что барышня.

Тошнота подступила к горлу, когда широкая ладонь задержалась на щеке, Иммануил зажмурился, с трудом высвободил руку, нашарил на стоящем рядом изящном секретере тяжелую статуэтку и с размаху опустил на раскосматившуюся голову мужика. Глаза Еремея тут же утратили фосфорный блеск, в них мелькнула будто бы обида и непонимание, а Иммануил еще пару раз сильно приложил холодной фигуркой по спятившему от похоти мужику. Брезгливо скинул с себя тяжелое тело. Бездыханный Еремей с грохотом свалился на пол. Иммануил вскочил на ноги, нагнулся над незадачливым насильником, пнул в бок ногой. Еремей казался совсем неживым. От головы на светлом ковре растекалось красное пятно. Иммануил перевел взгляд на орудие защиты – небольшая обсидиановая фигурка крылатой греческой богини Немезиды явно намекала на неслучайность событий. Иммануил передернул плечами и, ощущая слабость в ногах и легкую дурноту, отправился наверх, сообщать соратникам о частичном выполнении плана.

Павел ждал на лестнице и был похож на гончую в стойке. Не мог просто бездействовать, караулил неподалеку, готовый прийти на помощь. Иммануил слабо улыбнулся трясущимися губами.

- Яд не подействовал. Но я его, кажется, пришиб.

Павел с удивлением посмотрел на друга, который, казалось, был близок к обмороку. Иммануил обессиленно сполз по стене на пол.

- Чтобы не смел… руки свои поганые распускать…

Не слушая дальнейшего бормотания, великий князь рванулся в комнату. С лестницы сбежали два других участника заговора, устремились вслед за Павлом.

Через несколько минут Иммануил все же нашел в себе силы зайти в ставшую ненавистной комнату. Трое мужчин стояли вокруг бездыханного мужика и обсуждали, как бы половчее и незаметнее избавиться от тела. Будришевич предлагал надеть мужицкую шубу и вернуться под видом «старца» домой, на случай, если все-таки была слежка. Павел подскочил к Иммануилу.

- Ты бледен ужасно, - заметил и подхватил под локоть, удерживая и прижимая к себе. – Чем это ты его?

Будришевич поднял с пола тяжелую статуэтку. Иммануил кивнул. Офицер подошел к столу, пристально разглядывая сладости, которыми не успел угоститься мужик. Вдруг страшный хрип привлек их внимание к «мертвому старцу». Еремей Заплатин пошевелился, шустро поднялся на четвереньки, как-то ловко схватил за щиколотку подбежавшего Будришевича и, резко дернув, опрокинул на пол, а потом с необычной для получившего удары по голове скоростью бросился к выходу. Заговорщики были настолько ошеломлены живучестью мужика, что позволили ему скрыться. Иммануил больше не мог бороться с дурнотой, в глазах потемнело, дыхание участилось. Павел выхватил револьвер и, сопровождаемый офицером, кинулся вслед.

Грубая ругань Будришевича привела Иммануила в сознание. Накидывая на бегу свою шубу, Иммануил выбежал на улицу. Замыкал погоню прихрамывающий Будришевич. На улице мело. Едва выскочив в снежную бурю, Иммануил услышал звук нескольких выстрелов и побежал на шум. У кованой ограды они заметили фигуры военных и мужика, валяющегося бесформенной кучей на белом снегу. Павел спокойно убрал свой револьвер.

- У самых ворот застигли. Он уже почти перелез.

Иммануил пнул мужика. На шелковой груди расплывались два темных пятна, снег вокруг был забрызган кровью. Страшное перекошенное лицо и остекленевшие глаза с жутким выражением не оставляли сомнений, что «старец» на этот раз был окончательно мертв.

Преданные лакеи завернули труп в заплатинскую медвежью шубу. Будришевич и офицер на автомобиле уехали в метель по направлению к мостам, чтобы сбросить тело в реку.

Павел и Иммануил не успели облегченно выдохнуть, когда к ограде подошел встревоженный городовой с полицейским.

- Ваши сиятельства, - взял мужчина под козырек. – Мы тут выстрелы услышали. Подошли узнать.

- Ничего особенного, - кутаясь в рукава шубы, отозвался Иммануил. - Вечер у меня с друзьями. Один напился и вышел палить из револьвера. Но тут такая метель, что он быстро пришел в себя.

Городовой кивнул, откланялся и ушел на свой пост.

Иммануил вдохнул ртом морозный воздух, вместе с мгновенно тающими на языке снежинками. Дышалось легко, словно он вдруг избавился от страшного недуга, расправил плечи, прозрел. В душе бушевали контрастные чувства – страх и гадливость от увиденной смерти и пьянящая радость освобождения.

Друзья вернулись в особняк. Иммануил дрожал от пережитого ужаса, Павел - от холода. На пороге страшной комнаты они крепко обнялись и стояли так, слушая стук сердец. Наконец, немного успокоившись, принялись за осмотр помещения. Кровавые пятна от ударов по голове следовало быстро замыть, ковер, на котором лежал мужик – выкинуть, вместе с отравленными остатками чаепития. Вопрос о том, почему яд не подействовал, остался открытым, но обсуждать было некогда.

Будришевич и офицер вернулись, когда слуги уже вытаскивали мебель из гостиной, создавая изначально нежилое помещение. Иммануил пригласил соратников в «восточную» комнату, предложил кальян. Вскоре они уже смогли спокойно обсудить дальнейшие действия. Впрочем, первый просчет был уже налицо, ведь на обратном пути, почти у дворца, Будришевичу и офицеру попался знакомый городовой, который остановил чрезвычайно возбужденных прохожих. Будришевич, не в силах сдерживать себя, что-то воодушевленно рассказал городовому. Офицер его еле увел. Эсер не помнил ни своей речи, ни даже того, упоминал ли он Заплатина. В любом случае, заговорщики решили стоять насмерть, отрицая все намеки на убийство. При тотальном же провале Будришевич брал на себя всю ответственность, ведь он олицетворял ту оппозицию в Думе, которая добивалась расправы над «старцем». Павла, как члена семьи Никитиных, в дело вмешивать было нельзя ни в коем случае. Иммануил мог оказаться фигурантом только если городового встревожили услышанные выстрелы. Еще раз внимательно осмотрев место праведного преступления, соратники распрощались. Павел задержал в своей руке ладонь друга. Иммануил легко улыбнулся – безотчетный страх начал отпускать.