Мужик быстро выпил чашку предложенного чаю, потом вскочил с места и забегал по комнате, что-то гнусавя себе под нос. Иммануил не привык к глухой крестьянской речи и поначалу ничего не понял, лишь отдельные слова о любви, смирении и грехе. Дамы взирали на мужика, как на пророка. Искреннее обожание светилось на их просветленных лицах. Иммануил наблюдал за сценой, не зная, как относиться к представленному фарсу. Набегавшись, Заплатин вдруг подсел к князю, посмотрел испытующе. Приложил корявую ладонь к своей груди, копируя жест святых с икон. Начал беседу, во время которой сыпал цитатами из Евангелия - по мнению Иммануила, совершенно не к месту и перевирая смысл. От этого в голове у князя все быстро перемешалось, он потерял нить разговора и лишь с любопытством рассматривал мужика. Взгляд маленьких светлых глаз, будто загоревшихся изнутри, пронизывал насквозь, заставлял поверить в искренность и святость собеседника. Вскоре Иммануил внимал путанным речам и ощущал некоторый душевный восторг от непонятных слов. И только услышав звон неосторожно поставленной на стол чашки, очнулся, тряхнул головой, возвращаясь к нормальному состоянию. Еремей хищно улыбнулся, оскалил странно белые для крестьянина острые зубы. Кивнул на Нюрочку.
- Хвалила тебя голубушка-то. И сам вижу, далеко ты пойдешь, князь. Хочу увидеть тебя еще.
Иммануил не заметил, как мужик ушел, словно вдруг исчез из-за стола. Задумчивый князь вскоре распрощался с мадам Д. и радостной Нюрочкой.
Несомненно Заплатин произвел впечатление – неприятное, тревожащее, словно предчувствие какой-то беды. Опасность исходила не от личности мужика, а от того, кем он мог бы стать в умелых руках тайных интриганов. Сам Еремей показался Иммануилу хитрым, злым и блудливым. Грязная сущность, которую отметил и великий князь Павел, отчетливо проглядывала через старательно натянутую маску праведника.
Иммануил поделился своими мыслями с другом Павлом уже позже, в раннеосеннем Ильинском, куда приехал проститься перед последним оксфордским годом.
- Попомни, это мужик еще натворит бед, - мрачно предсказал Павел. – Зря его пригрели во дворце.
Иммануил старался держаться на отдалении от семьи государя – его репутация и так заставляла родителей Инны балансировать между желанием выдать дочь замуж по любви и негласному правилу царствующих Никитиных выбирать супругов религиозных и не замеченных ни в каких художествах. Иммануил свой лимит «художеств» исчерпал уже давно, потому все общение с державной семьей ограничивалось поздравлениями государя и его домочадцев по большим праздникам, вежливым выслушиванием напутствий государыни, да ненавязчивым приятельством со старшими царевнами – Верой и Надеждой. Свою близкую дружбу Павел и Иммануил скрывали, опасаясь категоричного мнения монарха по поводу их совместного времяпровождения.
До Лондона докатывались волны сплетен о лояльности государя относительно возмутительных выходок мужика. Шептались, что целитель то ли околдовывал монарха и его семью магическими чарами, то ли опаивал зельями. Гулянки Еремея Заплатина по баням и кафешантанам, скандальные истории о соблазнении под видом излечения приличных дам, монашек и даже аристократок, вызывали недоумение в европейских салонах.
По окончании курса в Оксфорде Иммануил вернулся в Петербург уже изрядно замороченный слухами, один другого причудливей. Друг Павел, впрочем, рассказы отчасти подтвердил. Сам великий князь казался удрученным – мужик был будто заговоренный. Государыня относилась к нему, как к святому, поклонницы носились, словно с чудотворной иконой, свет столицы бурлил от возмущения. Павел уже понял тщетность попыток что-то донести до державной семьи. Лишь искренне любящая его царевна Вера во время редких и не одобряемых государыней встреч прислушивалась к мнению великого князя и обещала, что ее чувства к Павлу не очернит никто. О мужике Вера говорила уклончиво и с уважением, что только усилило ненависть Павла. Агенты, по приказу дяди государя следящие за деятельностью «святого старца», располагали данными о приятельстве Заплатина с неким доктором Тамаевым, который специализировался на изготовлении подозрительных травяных настоев. Общество, впрочем, было скандализировано не только отрицательными выходками мужика. Поговаривали, что государыня, близкая к обморокам от сильнейшей мигрени, восстанавливалась на глазах у изумленных свидетелей, стоило ей лишь послушать проникновенную речь «святого друга». У страдающего неизлечимой сердечной болезнью наследника проходили жесточайшие приступы от наложения грубых крестьянских рук. То, что мужик не отказывал никому в помощи, прибавляло ему популярности среди мещан.
Матушка Варвара Георгиевна за прошедший год окончательно примкнула к кругу аристократов, что не выносили деятельность Заплатина при дворе. Тактичная княгиня не высказывала прямо своего негодования, но ее теплая дружба с великой княгиней Еленой Александровной, считающей мужика злым роком, давало государыне повод относиться к княгине Бахетовой с подозрением. Князь Борис Иммануилович по-военному решительно считал, что крестьянина следует выдрать вожжами на конюшне и выслать обратно в сибирское село, запретив приближаться к столице.
Мнение будущих тещи и тестя было недалеко от позиции родителей Иммануила, к тому же, в центре сплетен находились их ближайшие родственники. Особенно возмущало Никитиных истории о лечении юных царевен от головокружений и недомоганий какими-то подозрительными народными средствами. В сочетании с похотливым обликом Заплатина, сплетни выходили с неприличным подтекстом.
Не особенно вдаваясь в подробности, Иммануил мимолетно высказался о нахождения корявого мужика в приличном обществе и занялся ухаживанием за княжной Инной, приготовлениями к свадьбе, налаживанием жизни на родине. Меньше всего князя волновали приключения мужика во дворце государя.
А мужик о молодом князе, оказалось, не забыл. Вскоре после окончательного возращения из Лондона Иммануил получил записку от мадам Д. с просьбой нанести визит и встретиться с Еремеем, он-де соскучился и желал бы видеть князя Бахетова. Иммануил выбросил письмо, не имея даже слов от возмущения. Два последующих приглашения подобного содержания ждала та же участь.
- Ну и наглые мужики стали после отмены крепостного права, - заметил великий князь Павел, когда растерянный Иммануил рассказал о вопиющем случае. – Смотри же, князь, он настойчивый, старец-то. Еще лечить тебя вздумает.
Самому Павлу было уже не смешно, да и Иммануил вскоре понял, что шутки с провидцем плохи - тот обиделся и подсыпал соли в непростые отношения между князьями Бахетовыми и государевой семьей. Свадьба с Инной чуть было не расстроилась, государыня при встрече с молодым Бахетовым строго поджимала губы и разговаривала сквозь зубы, словно уже причислила Иммануила к стану врагов.
Дальнейшие события увлекли Иммануила, заставляя забывать о посторонних личностях - свадьба, путешествие в Европу, Каир и Иерусалим. Начавшаяся война. В Петербурге, казалось бы, ничего не говорило о военном конфликте, лишь общее напряжение на лицах прохожих, разговоры в салонах, да тревожные выкрики мальчишек, озвучивающих заголовки утренних газет. Как единственный сын Иммануил был освобожден от призыва, но подал прошение на поступление в Пажеский корпус для получения военного образования. Увлекся устройством госпиталя в одном из запустелых имений Подмосковья – с фронтов начинали поступать раненые. Лично подобрал персонал и штат опытных врачей, чем вызвал одобрение у правящей семьи – государыни Софьи Александровны, которая с дочерьми также занималась уходом за пострадавшим, и вдовствующей Государыни-матери, возглавляющей Красный Крест. Иммануил подумывал и об организации санатория в Крыму, в Балаклаве, где имелся просторный, но необжитый дворец.
