Всего лишь бездомный, всего лишь полоумный — он гладил её спину ловкими пальцами и ласково спрашивал: «Тебе приятно? А так? Что ты чувствуешь? Тебе это нравится? Что ты ощущаешь?». Вместо ответа она вздыхала, неразборчиво мурлыкала и притягивала его ближе, наслаждаясь запахом абрикосового шампуня и мирта, запутавшегося в седых волосах.
— Как тебя зовут?
Она потянулась к нему за поцелуем, и он улыбнулся, отвечая, затем — медленно и горячо на её ухо опустилось его дыхание. Из вздоха и сквозняка сплелось имя — оно было древнее, чем корни Иггдрасиля, древнее, чем та бесполезная вязь звуков, которую ему запретили произносить в любом из Девяти миров. Словно проклятье злой колдуньи…
Я очень храбрый, девочка моя. Очень.
И Ванда чувствовала, как тоже становится храбрее.
Когда он наконец заснул, она чуть отодвинулась, чтобы лучше видеть его разгладившееся лицо — никаких синяков, никаких царапин или пятен крови. Веки умиротворенно прикрыты, и оба глаза могли бы казаться совершенно здоровыми, если бы не еле заметный вертикальный шрам, белеющий на коже.
Ванда беззвучно проговорила его имя. Затем еще раз.
Потом тоже уснула.
***
Утро встретило её холодной постелью, сохранившей вмятину от чьего-то тела, и свежим, но чуть-чуть горьковатым ароматом цитруса. Потягиваясь после долгого отдыха, Ванда лениво прошлась по комнате и внезапно обнаружила стоящие возле входной двери ботинки — при виде них что-то шевельнулось в её памяти, но также быстро угасло. Она провела указательным пальцем по жесткому ворсу на носках, недоумевая, как обувь могла здесь оказаться, затем резко выпрямилась и ушла на кухню, чтобы сделать себе чашечку кофе и как следует покопаться в памяти. Что было прошлым вечером? Что-то ускользало от Ванды, что-то важное…
Одно радовало: она проснулась и чувствовала себя хорошо, город тоже тоже понемногу начинал наполняться естественным шумом жизни. Скребущее ощущение внутри было единственным неприятным обстоятельством. Всё вокруг казалось неуютным и враждебным — может, из-за того странного сна, который Ванда помнила очень смутно.
В любом случае, она себя успокоила: всё хорошо. Город ожил, жизнь кругом закипала, а сны, полные неясных образов, развеивались в утренней дымке.
Все сны.