========== I ==========
Ванда давно привыкла к осуждению. У него был соленый привкус соли и запах железа, от которого ей поначалу становилось дурно. Ты что, слабоумная? Вы что, с твоим братцем, трахаетесь? Не можешь отлипнуть от него ни на минуту? А эти митинги… полное дерьмо! Неужели ты настолько тупая, что веришь, будто можешь что-то изменить в этой стране? За каждым вопросом следовали удары, и она равнодушно отмечала их, как вереницу зазубрин на стене у заключенного, отсчитывающего вехи своей жалкой истории.
Одним осуждением меньше — одним осуждением больше. Её редко мучили вина, совесть или сомнения. Никто лучше них с Пьетро не знал, что жизнь может быть до слез хрупкой, так что они не слишком много обращали внимание на окружающих, когда кому-то из них вдруг хотелось ласки и поддержки. Вне зависимости от места или времени суток, он обнимал её, неловкие пальцы путались у Ванды в волосах, а она в ответ шарила руками по его телу, пытаясь украсть капельку тепла, чтобы хоть немного согреть эти промозглые минуты, когда их души содрогались от холодного ветра прошлого.
Нет, её никогда не терзал стыд. Она просто любила. Разве любовь — это преступление? Разумеется, нет, но это вовсе не означало, что осуждение не причиняло ей боли. Жизнь в башне Старка стала новым этапом: давление без ударов, привкус чужого разочарования вместо привкуса крови — он никогда не исчезал. Она знала, что могла вытерпеть сколько угодно ударов, не жалуясь, потому что они были как молния — разряд и множество осколков, царапин, но потом она оставалась с ними один на один, заползая куда-нибудь подальше, чтобы разобраться с потерями и зализать раны. Всё довольно просто. Чувствовать разочарование постоянно оказалось в разы хуже. Как лежать под просевшей кроватью среди щепок, бетонной пыли и осколков стекла, бесконечно ожидая, когда же тебя разорвет на кусочки.
— Ты должна взбодриться, — однажды сказал ей Стив, присаживаясь рядом. Его присутствие всегда выводило Ванду из апатии, даже если всего секунду назад ей хотелось удавить себя от тоски своей же собственной магией. — Надо заняться чем-нибудь необычным.
— Вряд ли что-то может быть более необычным, чем это, — и она заставляла вспыхивать красные искры на кончиках пальцев.
— Пожалуй, ты права, — Стив задумчиво посмотрел на окно её комнаты затем внезапно повернулся к Ванде. — Тогда наоборот, — его лицо приобрело озорное выражение, — займись чем-нибудь совершенно обычным. Расслабься. Знаю, Нью-Йорк — полнейшее безумие, но попробуй в нём раствориться, позволь его безумству отвлечь тебя.
Расслабься. Ванда смаковала это слово, лежа ночью под одеялом и глядя в потолок. Расслабиться? Катакомбы, где их превратили в монстров, всё еще снились ей. Снилась и Соковия — вернее, развалины Соковии, оторванные руки, ноги, головы. Снился Пьетро и снилась каждая рана на его спине. Расслабься?
Ну, она пыталась плавать в бассейне, но от хлорки по всему телу высыпала красноватая сыпь, так что Ванда в конце концов отказалась от этой идеи. Тогда за дело взялся Вижн. Ему мастерски удавалось выдумывать всё новые и новые разнообразные и невозможно умные развлечения, в том числе наблюдение через телескоп за звездным небом. Кому-то это могло показаться ужасно романтичным или познавательным, но Ванда предпочитала раз за разом возвращаться к черноте потолка своей спальни. Там, по крайней мере, её не мучили мысли о том, есть ли в необъятной бесчувственной Вселенной хоть один мир, похожий на этот — тот, где живы Пьетро и Ванда Максимофф, и живо всё то, что связывало их.
Так что она по большей части просто гуляла, постепенно открывая для себя контрасты культур, архитектуры, климата и отношения людей друг к другу, которое чаще всего было благожелательным — в противовес тому, как вели себя соковианцы, ожесточенные голодом и нищетой. Её новый дом процветал, а воспоминания о старом постепенно превращались в далекий кошмар. Спокойствие, умиротворение… мир, находящийся в равновесии; мир, спрятанный в тени небоскребов и парков. Мир, спрятанный в тени Мстителей. Он был почти идеален.
Но кое-кто так не считал.
—…глупцы! Она грядет…! Катастрофа грядет! Конец мира, конец всему! Волк проглотит солнце, его отвратительный брат — Луну! Боги падут…
Это были первые слова Доти, которые она услышала, когда лавировала по Таймс-сквер между обнаглевшими плюшевыми аниматорами. Ванду раздражал шум, и вся эта городская безумная круговерть, в которой Стив находил особую прелесть; её раздражали толпы туристов — по отношению к ним она не ощущала никакой солидарности. Вокруг было всё, и не было ничего. Только в подвижном потоке людей Ванда полностью осознала своё одиночество. Она пыталась дышать глубоко, а пока еще блеклые, но неизменно громадные рекламные вывески нависали над ней сверху, создавая впечатление замкнутого душного пространства, чьи стены в любой момент могут обрушиться.
— Остановитесь, подумайте! — Доти, с висящей на шее табличкой из картона, на которой были нарисованы маркером непонятные символы, продолжал надрываться. Размахивая руками, он пытался привлечь хоть чьё-нибудь внимание, но люди либо обходили его стороной, либо откровенно хихикали, пока не замечали его правый глаз, прикрытый грязной тряпицей на манер пиратской повязки. Увечье отбивало всякое желание насмехаться. «Для этого города еще не всё потеряно», — с надеждой подумала Ванда.
В тот раз она прошла мимо Доти, наблюдая краем глаза, как его останавливают двое полицейских. У нее не было намерения вмешиваться; она плотнее закуталась в куртку, пряча волосы, по которым её могли узнать, как одну из Мстителей, и вернулась в башню Старка.
В следующий раз она столкнулась с Доти в Центральном парке. Прежде Ванда никогда не чувствовала тяги заняться спортом, но ежедневные беговые прогулки Стива и Сэма, вкупе с непрерывными тренировками, которые должны были сделать её сильнее, неплохо мотивировали. Было в этом и что-то нормальное. Разве не так проводят время обычные жители города — выходят на пробежки, чтобы подышать свежим воздухом, слушают музыку и наслаждаются видами? Может, поэтому Ванда и останавливалась через каждые несколько минут, а, может, это всё происходило из-за свистящих легких. Путь к долгим пробежкам обещал быть длинным и полным страданий.
Доти сидел в тенистом местечке, привалившись к стволу раскидистого дерева, и смотрел на озеро; его согнутые в коленях ноги были босыми.
Она автоматически замедлила шаг, наблюдая за ним. Красная потрепанная куртка и дырявый серый свитер под ней напомнили Ванде о том времени, когда они с Пьетро сами бродили по жутким мрачным местам, пытаясь найти хоть какую-то приличную одежду. Наверняка перчатки без пальцев тоже не особенно защищали от холода по ночам, но бездомный совсем не выглядел печальным. Скорее… задумчивым.
Возможно, стоило спросить, не нужно ли ему что-нибудь. Ванда представила себе, как подходит к человеку, у которого даже нет ботинок, чтобы поинтересоваться, не может ли она ему чем-то помочь. Будет выглядеть слишком лицемерно, словно она просто хочет показаться обеспокоенной… Нет, не пойдет. Почему вообще нужно обращать на него внимание? Каждый сам проходит тот путь, который должен пройти — никто не помогал им с Пьетро, и они ниоткуда не ждали помощи. Разозлившись сама на себя, Ванда вновь перешла на пружинистый бег, чувствуя, как сжимаются легкие, и хотя она больше не оборачивалась, ей казалось, будто чей-то взгляд щекочет ей спину.
========== II ==========
На следующий день он сидел там же и опять без ботинок. Куртка съехала с одного плеча, придавая Доти несчастный вид, и Ванда, тяжело пробегая мимо, молилась о том, чтобы не встретить его завтра в том же состоянии. Однако надежды не оправдались — в очередное утро он был там, и на следующее тоже, а через два дня она не выдержала, вспомнив, что кое-кто — Мстители — все-таки оказал им с Пьетро помощь, и стащила у Вижна абсолютно новые песочные тимберленды, которые все равно ему не нравились. Должно быть, Тони не рассчитывал, что у его чопорного андроида окажется такой притязательный вкус.
