— Я понимаю, Китнисс. Я всё понимаю, — и вот я уже в его крепких и сильных объятиях. И всё, что я могу — разрыдаться в ответ.

Я нахожусь в этой ловушке дни, годы, может быть, целые века. Мёртвая, но не умершая.

Проходит много времени, прежде чем я соглашаюсь поговорить с Гейлом. Пит звонит. Сам набирает номер и терпеливо слушает длинные гудки.

«Китнисс, каждый из нас должен попробовать начать новую жизнь. У каждого человека есть альтернатива — либо смириться и бездействовать, либо пытаться сделать хоть что-нибудь. Пусть не хватит сил. Но попытка похвальна. Гейл пытается жить с этим. Пытается исправить то, что натворил, создав новую ячейку общества. Не знаю, сработает ли его способ, но он ждёт. Ждёт от тебя флажок, чтобы вступить на новую мирную тропу», — раз за разом прокручиваю в голове слова Пита, но когда находясь на приличном расстоянии слышу низкое: «Алло!», понимаю, что есть вещи, которые сильнее меня.

— Передай ему мои поздравления, — еле сдерживая подступившие слёзы, прошу я Пита. — И… И пусть больше никогда нам не звонит.

После давящей тишины Пит набирает в грудь побольше воздуха, но голос на том конце не даёт ему ничего сказать, перебивая:

— Я всё слышал, Пит. Спасибо.

И короткие гудки.

Этот занавес был тяжелее многих других, и опускался он очень долго.

Может когда-то я и говорила, что принадлежу Гейлу, а он — мне. Но, как выяснилось позже, то, что мне нужно, чтобы выжить — это не страсть Гейла, разожжённая гневом и ненавистью. Во мне этого более чем достаточно. Что мне нужно, это одуванчики весной. Ярко-желтые, которые означают возрождение, а не разрушение.

========== Шестой ==========

И как те, кто меня ещё помнит маленьким

На моих глазах превратились в стареньких,

И в глазах тех, кто глядя на меня рос,

Я, как их дядя, вижу тот же вопрос.

Тысяча вопросов без тысячи ответов,

Никогда бы не подумал, что со мной случится это.

Наше время ждет нас за углом,

По дороге на поминки или в роддом.

Всё лето лили дожди…

Вся осень была холодной и слякотной…

И только перед тем, как Сэй уйти, наступила пора золотой, яркой осени… и простояла ещё неделю после.

Потом листья на деревьях как-то враз облетели… голый лес перестал гореть на солнце… Всё утихло и погрузилось в ожидание…

Похороны Сэй дались мне нелегко. К смерти, даже естественной, нельзя привыкнуть. Потому что наступает она всегда внезапно.

Сэй всю жизнь была самостоятельной: никого не обременяла, никому не досаждала. Даже смерть её была в выходной и в ясную погоду — и своим уходом она никому не усложнила жизнь.

А на обратном пути настиг меня невероятный восторг любования… Осень светилась такими красками, что не передать… Этот восторг и благодарение были сильнее всего… сильнее горя, сильнее меня…

На одной из последних встреч, ещё при жизни, Сэй призналась, что была слишком сурова к себе. Сказала, что это признак старения. Попытка примириться с самим собой. Я согласилась с ней, что в старости мало чего хорошего, но она добавила, мол, кое-что всё-таки есть, и я спросила, что именно. И она ответила: недолго длится. Я почему-то ждала, что она улыбнется, но она не улыбнулась.

Интересно, она была когда-нибудь была счастлива? А что такое счастье? А я считаюсь счастливой?..

Пит всё чаще упоминает в своих словах желание стать отцом. Я пыталась злиться, игнорировать, объяснить…

Сэй заговорила и про это.

Она хотела ребёнка.

Что это значит — хотеть ребёнка?

Она проснулась однажды утром и поняла пустоту внутри себя. Поняла, что может пренебречь своей жизнью, но не жизнью, которая будет после неё. Она не могла это объяснить.

Потребность возникла раньше, чем объяснение.

Это случилось не вопреки её воле, но и не по её воле. Это не зависело от неё. Она хотела ребёнка.

— Ты тоже захочешь, — обратилась она ко мне. — Придёт время.

Я промолчала. Время-то может и придёт, но это не означает, что Пит всё ещё будет рядом.

Думаю, Сэй готовилась к этому разговору. Было такое ощущение. Вроде как готовилась уйти туда, откуда дорога назад окажется очень долгой. Да и куда они все возвращаются?..

Ведь на твоих глазах подрастают дети,

Эти умирают, чтобы те рождали этих.

Самый лучший круговорот,

Это время не назад, это время вперед.

========== Седьмой ==========

Подумать можно, день такой

Дрожит, боясь начаться…

Каждый раз при телефонном разговоре с матерью отвечая о своей жизни «рутина рутин», рядом оказывается Пит со своим предложением разнообразить нашу жизнь.

Но я непреклонна.

Умышленно он это делает, или так получается, но в пекарне всегда дети, которым в иной раз позволено даже больше, чем мне. Я вижу, как Пит смотрит на них, как с ними играет, как он смеётся. Только я считаю, что мы оба не готовы.

У Пита всё ещё бывают моменты, когда он хватается за спинку стула и держится до тех пор, пока вспышки пережитого ужаса не проходят. Кажется, он не задумывается о возможных генетических последствиях.

Очень часто я ловлю себя на мысли, что люди наивны. Стоит ситуации хоть немного стабилизироваться, они с легкостью оставляют своё тёмное прошлое и быстро справляются со своими страхами и потерями.

Я так не могу. Не хочу. Забывать мёртвых — это предательство.

Иногда мы с Питом ругаемся. Он говорит, что нельзя жить с грузом прошлых потерь, что нужно идти дальше. Только зачем куда-то идти, если там нет тех, ради которых начинала свой путь?

Милая Прим. Именно она разожгла пламя. А я была всего лишь орудием. Если бы не Прим, которая не почувствовала надежду, разве я бы двинулась с места? Если бы знала, чем всё закончится, неужели бы я затеяла эту игру? Я бы пыталась выжить на арене? Ответ очевиден.

Не понимаю, как Питу удаётся так легко смириться со смертью своих родных. Его способность довольствоваться тем, что есть — проявление чего-то нездорового. А с другой стороны, если бы он не был тем, кто он есть — легко прощающий, забывающий, весёлый и отзывчивый, — был бы он со мной?..

Каждая улыбка Пита — словно объятие. Должно быть, вот в такие моменты ему кажется, будто он делает что-то стоящее.

Не могу сказать, что завидую его способности предавать всё забвению, но очень часто мне хочется стереть себе память. Наверное, не так уж ужасно жить выбирая, что правда, а что — нет, чем знать, что всё, случившееся с тобой — действительно было.

— Хорошенький, правда? — спрашивает Пит, присаживаясь рядом, когда мы остаёмся наедине. Ему в радость услышать от меня что-нибудь в адрес новорожденных детей, на именины которых он готовит угощение, будто от моих слов это становится нашей реальностью.

— Это была девочка, — отвечаю я.

— Да, — говорит он. Почти жалобно. Он бы сам хотел такую же. Вечеринка, на которую его не пригласили. — Может, и у нас скоро будет, — застенчиво говорит он, подразумевая только меня. Я должна вознаградить, оправдать питание и заботу, как муравьиная матка. Он полагается на меня. Надеется, и я — носитель его надежды.

Его надежда — проще простого. Он хочет детские праздники с гостями, пиром горой и подарками, он хочет баловать ребятенка на кухне, гладить ему одежду, совать плюшки, пока никто не видит. А я должна обеспечить его этой радостью. Я бы предпочла неодобрение — его я больше заслужила.

Иногда мне кажется, что Пит придумал меня.

========== Восьмой ==========

Расскажи мне про свои сны,

расскажи что видишь ты

Закрывая глаза.

Разбивая на осколки, —

правда что в этом толку? —

чужие голоса.

Пит проснулся в холодном поту. Сегодня ему снилась не я, именно поэтому он торопливо покидает моё общество и направляется в ванную.

Я остаюсь лежать, не меньше Пита истекая потом. Снятся ли нам одни и те же сны? Если нет, то чем они отличаются?..

Сердце по-прежнему бьётся учащенно. Вижу, как в ванной загорается свет, а потом постепенно меркнет и исчезает — Пит закрыл дверь.