Девушка появилась из тумана внезапно, и глаза ее были серьезны.
- У тебя есть одна вещь, которая тебе не принадлежит, - так начала она.
"Откуда она знает о стреле?" - вздрогнул Ван. И страшная догадка пронзила его: колдунья, она колдунья! Вот горе!
- Не бойся, я не колдунья. Ну, может быть, самую чуточку, - догадалась девушка по молчанию Вана. - Эта... вещь... отдай ее мне. Я знаю, как с ней надо поступить... Может быть, теперь ты не захочешь со мной встречаться, но... отдай, пожалуйста...
Ни мгновения не колебался Ван: достал из колчана серебряную стрелу, протянул девушке. Но та отдернула руку.
- Это не то!
- Я ее покрасил. Сейчас отмою.
Ван бросился к ручью, боясь, что девушка исчезнет, и вдруг услышал в тумане взмахи тяжелых крыльев. Ветер, поднятый ими, разогнал туман, и Ван увидел Ледяного дракона.
- Беги! - закричал Ван девушке, выхватил лук, натянул тетиву.
- Не-ет! - воскликнула девушка. Но поздно. Тренькнула спущенная тетива, мелькнула черной молнией стрела, глубоко, по самое оперение вонзилась в грудь Ледяного дракона. Судорожно забил дракон крыльями, выдохнул длинную струю кроваво-алого пламени. Но не в Вана, почему-то не в Вана. И нападать не стал: трудно, словно преодолевая смертельную боль, развернулся и скрылся в тумане...
Прошло почти полгода. Давно отгремели празднества по случаю победы над драконом. Из рук самого императора получил Ван положенную награду. Постепенно жизнь его наладилась. Императорских денег было столько, что Ван теперь мог до самой старости сидеть на берегу ручья, кидая в воду камешки, но странная печаль жила в глазах юноши, и награда была ему не в радость. Часто, забросив на плечи котомку и воооружившись одним лишь крепким посохом, уходил Ван в Черные горы и бродил там.
И вот однажды, когда ранним утром Ван стоял и смотрел, как ночная тень торопливо уползает под камни, за его спиной прозвучал знакомый голос:
- Здравствуй, Ван. Как долго тебя не было.
На свадьбе Вана, победителя Ледяного дракона, гуляла вся деревня. Хотя, многие веселились, едва скрывая досаду.
- Будто не мог у нас невесту выбрать. Привел неизвестно откуда неизвестно кого.
- Ой, да будет тебе, соседка! Ты глянь, зато, какая красавица! И Ван наш тоже хорош. Наверное, дети у них будут на загляденье.
Да, дети будут красивыми. Один ребенок. Мальчик. И родится он с крохотной серебряной стрелой, зажатой в кулачке.
Дэй-Тян и Би-Юнь
"Та, Которая Улыбается Солнцу" переводится с языка Подлунной "Би-Юнь", а "Дэй-Тян" означает "Дарящий Радость". Однако, так было не всегда. Когда-то иероглифы "Би-Юнь" читали как "Та, Которая Спит", а "Дэй-Тян" - как "Человек, Прячущийся В Собственную Тень", и были это вовсе не имена.
Опасно ссориться с колдуньями Вэй: обид старухи Вэй не прощают, а извинений не признают. Может пройти много лет, человек, обидевший колдунью Вэй, уже и думать забудет о том, что ему грозит опасность, как вдруг...
Никаких торжеств и празднеств по случаю рождения дочери император Ла не устраивал. Наоборот, в окнах дворца были вывешены траурные флаги, а сам император на девять лун облачился в белые одежды, скорбя по своей любимой жене, умершей во время родов. Лучшие врачи Подлунной оказались бессильны противостоять тени Безымянного Бога. Даже старуха Вэй, призванная на помощь, ничего не смогла поделать.
- Не говори мне о воли Богов! - кричал на нее обезумевший от горя император, изо всех сил сжимая холодные руки своей любимой жены, - Все неучи и шарлатаны прикрываются этой ложью! Из уважения к сединам, я не брошу тебя в яму, но чтобы к вечеру и ноги твоей не было в столице. Ты слышала меня, Вэй?
- Я слышала тебя, - ответила старуха, - Я слышала все твои оскорбления. Что ж, да не случится больше в этом доме подобных смертей.
Из складок одежды колдунья Вэй достала свиток с иероглифами и положила его в колыбель. "Би-Юнь" было написано на бумаге, "Би-Юнь" - "Та, Которая Спит".
- Что ты там подсунула, карга? - воскликнул император, смял свиток и бросил его в жаровню на фиолетово-алые угли. - Эй, стража! Гоните прочь эту лже-знахарку и унесите.., - император, не скрывая отвращения, указал на дочь.
В дальних покоях дворца росла Би-Юнь. Да, Би-Юнь: одна из кормилиц успела прочесть иероглифы на том свитке, что старуха Вэй положила в колыбель. Очень уж подходило это прозвище тихой и молчаливой девочке, гораздо больше родного имени. И ведь никто из придворных даже и не подумал, что не прозвище это вовсе, а проклятие, такие вот дела.
Отец никогда не навещал Би-Юнь, но она этим вовсе не огорчалась. Ее вообще ничего не огорчало и ничего не радовало. Никто никогда не видел, чтобы Би-Юнь плакала или смеялась. Тихая росла девочка. Тихая и молчаливая.
На окраине столицы Подлунной жил мальчик, которого все соседские ребята презирали за трусость. "Дэй-Тян" дразнили его, "Человек, Прячущийся В Собственную Тень". И, наверное, за дело дразнили. Дэй-Тян не умел драться, не умел воровать всякую мелочь у торговцев на рынке, не умел прыгать с крыш и сражаться деревянными мечами. В то время как другие носились по улицам, проказили и шумели, Дей-Тян сидел в доме и читал. "Что ты там нашел в этих книгах? - сердилась мать, - Иди лучше поиграй. Целыми днями из тени не вылезаешь, вот уж воистину "Дэй-Тян", простите меня, Боги-Близнецы!"
Когда Дэй-Тяну пришла пора идти на императорскую службу, воин, осматривающий новобранцев, не скрывал презрительной усмешки: "Руки слабые, ноги слабые, четверть ди пробежал - задыхаешься, ну, какой из тебя солдат?" "Плохой," - признал Дэй-Тян. "Поговори мне еще! - пригрозил воин. - Будешь служить в обозе при кухне. Может, там от тебя будет хоть какая-то польза." И ведь угадал воин! Еще как угадал! Поначалу, конечно, от Дэй-Тяна вреда было гораздо больше: то мешок с рисом в грязь уронит, то за очагом не доглядит, то еще что-нибудь вытворит по вечной своей задумчивости.
- Говорят, у императора дочка такая же, на ходу спит, - подшучивали над Дэй-Тяном кашевары, - Вот бы вас познакомить.
Дэй-Тян этого предложения так искренне пугался, что все вокруг просто покатывались со смеху.
Однако, однако. Как-то раз старший повар, под началом которого служил Дэй-Тян, готовил торжественный обед для заезжего начальства. По этому случаю на кухню доставили целый куст джугая, свежий сок из листьев которого обладает способностью придавать изысканый вкус любому блюду. Правда, для этого надо брать только свежесорванные листья, а растет джугай на склонах одной-единственной горы. Поэтому кусты джугая выкапывают вместе с землей и корнями, и так перевозят. Более того, джугай настолько нежное растение, что стоит сорвать один-единственный лист, и куст умирает.
Ух, как старший повар трясся над драгоценной посылкой, близко никого не подпускал. Еще бы, из самой столицы начальство пожаловало, как тут не расстараться. В самый последний момент, когда все кушанья уже были приготовлены и разложены, старший повар лично оборвал листья джугая, окатил кипятком...
- Не делайте этого! - вдруг воскликнул Дэй-Тян. - Нельзя кипятком!
- А ну, пошел вон! - закричал старший повар, от неожиданности плеснувший горячую воду себе на ногу.
- Нельзя кипятком, - упрямо повторил Дэй-Тян, - от этого сок становится нехорош и только ухудшает вкус, я читал.
- Уберите от меня этого всезнайку! - в бешенстве заорал старший повар.
Эх-эх, лучше бы он прислушался! Ничего, когда заезжее начальство устроило разнос за отвратительную пищу, дырявые палатки, тупые мечи и плохую дисциплину, нашлись люди, рассказали командиру, что Дэй-Тян предупреждал старшего повара.
