Муллин сунул нож в карман и выхватил пистолет 45-го калибра. С шутками пора было кончать.

— Ладно, старик. В последний раз спрашиваю: где американец?

Молчание.

Муллин нажал курок. Выстрел гулко отозвался в пустом проулке.

Мимо.

— Черт! — вырвалось у Муллина. Как он мог промахнуться?! Не мог же этот старик увернуться от пули! Или мог?

Он выстрелил еще раз. Старик продолжал стоять, целый и невредимый.

Муллин посмотрел на пистолет, словно тот был виноват в том, что происходит, потом снова на старика.

Загадочные?

— Нет. Они просто сверхчеловеки.

И тут Муллин почувствовал совершенно непривычное для него ощущение: страх.

Потеряв над собой контроль, он повернулся и пошел назад, сначала медленно, потом быстрее и быстрее и почти побежал, проклиная в душе себя за то, что пустился наутек от какого-то хилого старика.

Но это был непростой старик.

Улыбнувшись, Чиун двинулся следом. Он заставил Муллина забыть о поисках Римо и поспешить к своим сообщникам. Теперь Чиун возьмет их всех сразу и подержит до возвращения Римо, которому, конечно, понадобится задать им какие-то вопросы и сделать массу других глупостей. Но сегодня Чиун все это перетерпит, потому что скоро Римо выиграет для него золотую медаль.

Чиун надеялся, что Римо победил в этом предварительном забеге, не пуская в ход все свои возможности. Ему хотелось, чтобы Римо подходил к мировому рекорду постепенно и побил бы его в финальном забеге, завоевав олимпийское золото.

Муллин несся на предельной скорости. Но вместе с тем не оставлял попытки найти хоть какое-то разумное объяснение случившемуся. И вместе с тем обрести контроль над своим телом, которое продолжало мчаться вперед, несмотря на посылаемую мозгом команду остановиться. Ощущение панического страха, заставившего его мчаться прочь от старого китайца, было совершенно чуждо Муллину. Постепенно одолевая чувство страха, он приходил в себя.

«Как только найду ребят, — сказал себе Муллин, — сразу же займемся этим китаезой и американцем», затем посмотрел на часы. Взрывчатка к этому времени уже должна была быть заложена, и люди должны были ждать его на главной спортивной арене, где проводились состязания тяжелоатлетов.

Он уже не бежал, а шел шагом, чувствуя, что вновь обретает контроль над своим телом... за исключением шеи.

Ему почему-то никак не удавалось повернуть голову, чтобы посмотреть назад.

Римо пробирался сквозь толпу, разыскивая Чиуна, хотя, думалось ему, лучше бы им больше вовсе не встречаться, чтобы не пришлось рассказывать Чиуну о сегодняшнем забеге, в результате которого Римо выбыл из борьбы за олимпийскую медаль.

Подойдя к главной спортивной арене, Римо краем глаза заметил, как у входа в здание мелькнуло и исчезло что-то синее.

Узнав парчовое одеяние Чиуна, он двинулся туда.

Натирая свои мощные бедра с внутренней стороны магнезией, Алексей Васильев услыхал голос тренера:

— У тебя самые большие шансы на победу, Алексей. Больше, чем когда бы то ни было.

Васильев хмыкнул. Одного этого звука было достаточно, чтобы свалить с ног кого угодно. В нем было метр девяносто росту и сто пятьдесят пять килограммов весу, и на двух последних Олимпиадах он был чемпионом среди штангистов супертяжелой категории.

Но сегодня он нервничал. Ему было тридцать восемь лет, и мышцы, сухожилия и связки уже не восстанавливались после растяжений так быстро, как прежде, кроме того, он чувствовал, что в затылок ему дышит новое поколение штангистов, которые наконец поняли, что Васильев всего лишь обыкновенный человек, которого тоже можно победить.

Раньше он презирал борьбу за мировые рекорды. Он никогда не стремился установить мировой рекорд. Он всегда стремился просто победить. Тем не менее все рекорды принадлежали ему.

Но сейчас, в тридцать восемь лет, когда он утратил былое хладнокровие, ему требовался мировой рекорд. Ему нужно оставить после себя такой результат, который оказался бы недостижим для нескольких поколений тяжелоатлетов, давая ему гарантию, что даже после того, как одряхлевшее тело откажется повиноваться ему и он проиграет соревнования, его правительство не поступит так, как поступило со многими проигравшими спортсменами в прошлом, лишая их квартир, машин и отправляя на жительство в такие места, где человек не мог существовать. Они будут и впредь чтить его рекорды.

Среди спортсменов ходила такая поговорка: «Тренировки — занятие тяжелое, но долбить лед в Сибири еще тяжелее».

А тренер продолжал бубнить:

— У тебя самые большие шансы, Алексей. Самые большие.

Его главным соперником сегодня был американский штангист, одержавший победу в телевизионное конкурсе «Мистер Богатырь», завоевавший этот титул, втащив на гору холодильник. Тот факт, что десятки грузчиков Сан-Франциско каждый день проделывают подобные вещи, жюри, по-видимому, не учло.

Однако, несмотря на свое неоправданное звание, американец был сильным соперником, и Васильев это понимал.

— Я должен победить, — пробормотал он.

— Конечно, ты победишь, — подхватил тренер.

— Это моя последняя Олимпиада, — сказал Васильев. — Я выиграю у этого американца. Я не уроню честь советского спортсмена.

При этом он внимательно посмотрел на тренера, дабы убедиться, что тот верно воспринял его слова, которые потом должен будет передать секретным службам, неусыпно следившим за каждым шагом и словом спортсменов.

— Ты победишь во имя нашей великой Родины, — сказал тренер.

«И во имя своего благополучия», — мысленно добавил Васильев.

Пора было выходить.

Васильев под гром аплодисментов ступил на помост. Лицо его оставалось каменно-неподвижным, он привычно не обращал внимания на зрителей, сосредоточившись исключительно на лежавшей перед ним штанге. Ее вес равнялся двумстам семидесяти килограммам, и публика взволнованно загудела. Васильеву предстояло взять этот вес в толчке, что превысило бы все чьи-либо прежние достижения. Это было все равно что пробежать 1800 метров за три минуты.

Сделав несколько равномерных глубоких вздохов, Васильев наклонился, опустил ладони на холодный гриф, привычно перебрал пальцами для более удобного охвата и стиснул его. Затем на одном мощном выдохе вскинул штангу на грудь.

Снова сделал глубокий вдох и почувствовал, как взмокли ладони, — штангу нужно было тотчас же вытолкнуть вверх, пока она не выскользнула из рук. Резко выдохнув, он толкнул штангу, но, прежде чем успел зафиксировать локти, штанга выскользнула и с грохотом упала на деревянный помост перед ним.

Васильев про себя выругался. Первая из трех попыток не удалась.

Чувство облегчения, которое Муллин ощутил, подходя к главной спортивной арене, вызвало в нем досаду. Это позор, думал он, что офицер, имевший награды за службу в военно-воздушных силах ее величества, спасается бегством от какого-то старика, надеясь на помощь четверых черномазых солдат опереточной армии, и, оказавшись вблизи от них, чувствует облегчение.

Ему стало стыдно. А всему виной был этот китаец.

Муллин остановился перед входом в здание и громко выругался, пытаясь таким образом обрести решимость для того, чтобы повернуть назад и, снова встретившись с китайцем один на один, разорвать его на части. Но внутренний голос подсказывал ему, что этого делать не стоит, и Муллин, открыв дверь, вошел в огромный зал и огляделся в поисках сообщников.

Но их нигде не было.

На помосте он увидел спортсмена, в котором сразу узнал Алексея Васильева, самого сильного человека в мире. Этот Алексей Васильев — с огромным животом, в котором сосредоточивался центр тяжести спортсмена, что являлось очень ценным качеством для тяжелоатлета, поднимал вес, не доступный ни одному человеку.

«Однако, — подумал Муллин, — я бы спокойно уложил его один на один. А вот с этим... старым тощим китайцем...»

Муллин двинулся вдоль стены за спинами зрителей. И вдруг услышал громкий выдох и удар штанги о помост. Взглянув на спортсмена, он увидел на его лице выражение горькой досады из-за неудавшейся попытки взять вес.