– Простите, что заставила вас так долго ждать, я была наверху, – извинилась Эмма хриплым голосом.

– Без проблем, без проблем.

Салим Юзгеч поставил посылку на верхнюю ступеньку под козырек, сбил снег с обуви и улыбнулся, доставая обязательное лакомство из кармана брюк. Как всегда, он убедился, что Эмма не возражает, и она, как всегда, знаком разрешила Самсону взять собачью галету.

– Как у вас дела, фрау доктор? – поинтересовался почтальон.

«Хорошо. Я всего лишь проглотила десять миллиграммов ципралекса[3] и с полдевятого до пол-одиннадцатого дышала в пакет. Спасибо, что спросили».

– С каждым днем все лучше, – солгала она и почувствовала, как безнадежно напряглась, пытаясь улыбнуться в ответ.

Салим был сочувствующим парнем и время от времени приносил ей кастрюльку с овощным супом, который передавала его жена. «Чтобы вы совсем не отощали». Но его беспокойство за психолога основывалось на ложных представлениях.

Чтобы соседи не судачили, почему это вдруг фрау доктор перестала выходить на улицу, проводит весь день в халате и забросила свою практику, Филипп рассказал владелице киоска историю о тяжелом пищевом отравлении, которое чуть было не стоило Эмме жизни и повлияло на ее внутренние органы.

Фрау Козловски была самой большой сплетницей во всем поселке, и, когда «испорченный телефон» дошел до Салима, отравление превратилось уже в онкологическое заболевание. Но пусть лучше люди думают, что Эмма сбрила волосы из-за химиотерапии, чем обсуждают правду. О ней и Парикмахере.

Как чужие люди должны ей поверить, если даже ее собственный муж сомневается? Конечно, Филипп изо всех сил старался скрыть это. Но он инициировал дополнительное расследование и не обнаружил ничего, что подтверждало бы версию Эммы.

Число четыре имеет в китайском, японском и корейском языках сходство со словом «смерть», почему и считается в некоторых кругах несчастливым. В районах, где говорят на кантонском диалекте, четырнадцать вообще обозначает «верная смерть», поэтому происходящие из Гуанчжоу владельцы Le Zen отказались не только от соответствующих номеров комнат, но и от четвертого и четырнадцатого этажей.

И логичное, напрашивающееся предположение, что Эмма просто перепутала номер комнаты, тоже не помогло.

Судя по описанию интерьера, речь могла идти только о номерах 1903 или 1905. Но оба были забронированы на всю неделю матерью-одиночкой из Австралии с тремя детьми, которая проводила в Берлине отпуск. Ни в одном из этих номеров не были обнаружены следы насильственного проникновения внутрь или нападения. И ни в одном не висел портрет Ая Вэйвэя, что неудивительно. Изображения китайского концептуального художника вообще не было во всем отеле. Еще одна причина, почему «случай» Эммы имел не самый высокий приоритет у следователей.

А она все больше сомневалась в собственном рассудке.

Разве можно было упрекать Филиппа, что он настроен скептически? С такой-то невероятной историей? Изнасилование в гостиничном номере, которого официально не существует и который она сама тщательно обыскала непосредственно перед мнимым нападением?

К тому же Эмма утверждала, что ее изнасиловал безликий серийный преступник, который действительно был известен тем, что брил своих жертв. Но до сих пор это были проститутки, из которых ни одна не выжила. Потому что это была еще одна «фишка» Парикмахера: он убивал девушек из эскорта, которых подкарауливал в их же комнатах.

«Он оставил в живых только меня. Почему?»

Неудивительно, что ее случай не подшили к делу Парикмахера. И коллеги Филиппа считали ее психованной членовредительницей, которая выдумывает жуткие истории. Но, по крайней мере, ее не донимала пресса.

Только почтальон.

– Не ожидала вас так рано, – сказала Эмма.

– Сегодня мне не спалось, – засмеялся почтальон.

С тех пор как Эмма перестала выходить на улицу (даже с Самсоном гулял теперь Филипп), она многое заказывала с доставкой на дом. Сегодня Салим принес ей сравнительно немного пакетов. Она оплатила получение контактных линз, онлайн-аптека наконец-то прислала болеутоляющее, в легкой коробке побольше, наверное, домашние тапочки, которые можно нагревать в микроволновой печи. Затем еще ежедневный ящик с продуктами из онлайн-супермаркета, на которые она оформила долгосрочный договор.

За напитки и все прочие нескоропортящиеся товары, такие как консервы, порошок для стирки или туалетную бумагу, отвечал Филипп. Но овощи, молоко, масло и хлеб не должны лежать у него в машине, если, как это часто случалось, его неожиданно вызовут на задание и Филипп вернется домой с опозданием в несколько часов.

В последнее время у него не было таких длительных командировок, как в этот уик-энд. С тех пор, как тот псих ввел ей какое-то парализующее средство, стащил с нее пижаму и навалился на нее всем своим весом.

В последние месяцы Филипп настаивал на том, чтобы оставаться по ночам дома. Он хотел даже отменить поездку на общеевропейский конгресс в эти выходные, хотя этот воркшоп считается самым важным в году. Лишь раз в двенадцать месяцев ведущие психологи-криминалисты Европы собираются вместе, чтобы обменяться опытом. На два дня, каждый год в новом городе. На этот раз в Германии, в отеле рядом с Бад-Заров на озере Шармютцельзе. Обязательная встреча для этой сплоченной команды уникальных профессионалов, которые изо дня в день должны расследовать самое ужасное, на что способен человек, – и на этот раз Филиппу даже выпала честь сделать доклад о своей работе.

– Я настаиваю! Если что, я тут же позвоню тебе. Ты же будешь совсем рядом, в часе езды, – целуя, сказала ему Эмма сегодня утром на прощание, а самой хотелось кричать: «Целый час? Безумцу понадобилось не намного больше, чтобы сломать мне психику». – Я должна постепенно вытаскивать себя из этой дыры, – продолжала Эмма, надеясь, что Филипп поймет: она просто повторяет пустые фразы из учебника по психиатрии, в которые теперь, сама будучи пациенткой, уже давно не верит. Как и в последнюю ложь, которой снабдила Филиппа на дорожку: – Я справлюсь одна.

Да, целые пять секунд, пока махала ему рукой из окна кухни. Потом Эмма потеряла самообладание и принялась биться головой о стену. Хорошо, что Самсон тут же принялся подпрыгивать вокруг нее и помешал ей травмироваться.

– Я вам очень благодарна, – сказала Эмма, приняв все от почтальона и сложив горкой за собой в прихожей.

Салим предложил отнести коробки на кухню (это еще можно), потом ударил себя по лбу:

– Чуть не забыл. Не могли бы вы взять вот это для вашего соседа?

Салим поднял с земли посылку размером с обувную коробку – Эмма с самого начала подумала, что это не для нее, и в принципе оказалась права.

– Для моего соседа? – Ее колени задрожали, когда она начала понимать, какие последствия будет иметь эта чудовищная просьба, если она окажется настолько глупа, что согласится ее выполнить.

Как в прошлый раз, когда она была так любезна, что приняла посылку с книгами для дантиста, Эмма будет часами сидеть в темной гостиной, не в состоянии заняться чем-либо, кроме как думать, когда это произойдет. Когда же звонок разорвет тишину, оповещая о нежеланном визите.

Ее руки станут влажными, а во рту пересохнет, и она будет считать минуты, потом даже секунды, до тех пор, пока чужой предмет наконец не исчезнет из ее дома.

Но такая мысль оказалась не самым страшным – Эмма поняла это, когда прочитала имя получателя на посылке.

Господин А. Паландт

Тойфельзе-аллее, 16а

14055 Берлин

С чужим предметом в своем доме она как-нибудь справится. Он изменит ее распорядок дня, перевернет всю душу, но сама посылка – не проблема.

Чего не скажешь об имени.

С участившимся пульсом и влажными ладонями она уставилась на адрес и была готова расплакаться.

Паландт?