Чего ждать от такой организации, как КГБ (её силу мама даже не представляла), зачем вызывали именно её? "Женя, поедешь со мной", - сказала она дочери голосом, не допускающим возражения.

В высоком здании, когда они зашли в кабинет, мама попросила:

- Можно, дочь тоже зайдёт?

- Да, пожалуйста, проходите. Садитесь, - мужчина достал какие-то бумаги, посмотрел их.

- Скажите, Вы знаете Морковскую Веру Никитичну?

- Морковскую? Нет, не знаю. Вера Никитична? Может, это моя сестра?

- А Самчук Валентин Никитич, его Вы знаете?

- Ой! Да, это мой брат! Где они? Они живы?

Как-то раз мама пристала к Жене: "Вы же грамотные, даром, что ли, учились? Садись, напиши письмо". Написали письмо в "Красный Крест" с просьбой разыскать родных Самчука Никиту Даниловича и его детей Фёдора, Ивана, Веру, Валентина. Ещё одна мамина сестра Елена жила в Казахстане, куда она с приёмными родителями переехала с Житомирщины в 30-ых годах. После войны она вышла замуж за фронтовика и вместе с мужем они приезжали к нам на Урал. В 54-ом году к нам на Чёрный Яр приезжала родная сестра папы тётя Оля с сыном Альбертом. Они тоже жили в Казахстане. Вслед за нами тётя Оля и семья Альберта приехали к нам в Старые Кодаки. Альберт перебрался на другую сторону Днепра и работал на строительстве Приднепровской электростанции, на строительстве городка, а потом на самой станции. А тётя Оля какое-то время жила у нас (спала она на широкой деревянной лавке, наверное, с Урала привезли), а потом тоже перебралась в Приднепровск к сыну. Мы, наша семья и семья Альберта с тётей Олей, часто ездили через реку Днепр друг к другу в гости. Чуть позже (наверное, после службы в армии) приехал уже в Приднепровск младший сын тёти Оли Володя Шульц (у них с братом Альбертом отцы были разные), в семье его ещё называли Гуго (наверное, немецкое имя).

Каким образом на письмо-запрос в "Красный Крест" ответило КГБ, одному всевышнему, может быть, известно (?), а может, и он не знал толком. Да и какая разница, мама с трепетом, со слезами на глазах, с надеждой ждала ответа.

- Да, они живы, Вера Никитовна Морковская живёт в Житомире. Самчук Валентин Никитич в городе Барановка Житомирской области, - и он дал маме адреса.

Наверное, нельзя передать словами радости, которую принёс маме этот день: спустя четверть века обрести своих родных брата и сестру. Написали письма. Вызвали из Казахстана мамину сестру Лену (она приехала с дочерью Олей, на год моложе меня). И они все вместе (папа, мама и тётя Лена с Олей), поехали в Житомир и Барановку к найденным сестре и брату. Так у меня появился дядя, в честь которого меня назвали. Ещё через год или два мама с папой ещё раз поехали на Житомирщину, взяв с собой и меня.

Из рассказа дяди Валентина.

Когда их бабушка оставила на крыльце детского дома, несколько раз выходили работники детдома, гнали прочь. Они отбегали, но потом опять возвращались на крыльцо. Там они провели всю ночь. Утром, мимо по улице верхом на конях проезжали всадники, то ли милиции, то ли ещё из каких-то вооружённых органов. Командиром патруля был герой гражданской войны Алексей Бородий (в Великую Отечественную войну командир партизанского движения, секретарь подпольного Житомирского обкома партии, погиб в 1943 году (см. примечание 3). Он обратил внимание на детей, подъехал, вызвал руководство детдома - ему объяснили. Бородий уже в то время был каким-то руководителем (возможно, патруль был его свитой), именно он распорядился принять детей. Дядя Валентин на всю жизнь остался благодарен ему, считал, что он спас им жизнь. Важна не должность, важен, какой человек занимает эту должность. Делать добро можно, не взирая на должность.

Вера и Валентин выросли в детском доме, держались друг друга. Дяде Валентину в детдоме записали год рождения на год больше, т.е. в армию его призвали годом позже. Воевать, насколько я понял, он не успел, а в группе войск в Германии служил. После армии вернулся в родные края.

Вера работала медсестрой, замуж вышла за Морковского Ивана. У него был горб на спине, работал на мясокомбинате и сильно пил. Маленькая, хрупкая тётя Вера пила вместе с ним. Что было причиной, а что было следствием, я не знаю: у них был сын Толик, немного моложе меня. Он сидел в детской кроватке, вместо ног у него были короткие культяшки. Было такое впечатление, что он там всё время проводил. Разговаривал каким-то детским лепетом, ни в какой школе не занимался. Когда он подрос, то стал просить, чтобы и ему наливали. Ему не отказывали. Прожил он совсем немного, в ранней молодости покончил с собой.

Дядя Валентин работал художником на Барановском фарфоровом заводе. Из Москвы на завод прислали специалиста (экономиста) Тамару, которая стала его женой. Со временем тётя Тамара "доросла" до директора завода, а дядя Валентин стал одним из лучших мастеров-художников завода. Ему доверяли роспись изделий золотом. Надо ли говорить о том, что у нас была куча подарков из фаянса, фарфора: тарелки, чашки, всевозможные фигурки, сервизы. Дядя брал чашку, подносил её к лампе: "Смотрите, смотрите, как светится" - демонстрируя тончайший фарфор. Наряду с ширпотребом Барановский завод выпускал и высокохудожественную продукцию.

У них был свой большой дом на центральной улице, со всеми удобствами, с большой ванной. Я впервые в жизни купался в такой ванне, вместе с дядей. В ванной я даже нырял. Дядя был небольшого роста, достаточно полный, нос крючком, большеглазый, весёлый, добрый балагур. На старости лет мама с ним были очень похожи. У них с тётей Тамарой было две дочери: старшая Наташа в маму и младшая большеглазая (бульката) Таня, вся в папу.

В ту поездку мы заехали к родному маминому дяде Самчуку Василию Даниловичу (возможно, в село Су╓мц╕). Незадолго до поездки у нас дома перекрыли крышу, заменили солому черепицей. Вообще, в нашем селе Старые Кодаки в конце 50-ых годов осталось очень мало домов под соломой, возможно, наш был последним. Меня поразила видимая бедность в этом селе, много хат под соломой, люди бедно одеты, притом, что мы сами были достаточно бедными. Родные сын (или сыновья) деда Василия (один из них Пётр) был в каких-то холщёвых брюках, куртке, не подходящих для поздней осени или начала зимы. Деду Василию было лет восемьдесят, в очках, с седыми волосами и седой окладистой бородой, расходившейся клиньями. Одет он был тепло, добротно, и в завершении белые валенки с кожаным низом, типа калош (как у героя Бывалый в фильме "Операция Ы"). Глаза умные, спокойные, он выглядел здоровым крепким стариком, только уж очень выделялся на фоне остальных очень бедно одетых родственников и односельчан. Мама тогда сказала, что он возглавлял (религиозную) секту. Впрочем, учитывая, что тогда церквей было мало, может просто был главой группы обычных верующих (не секты). Намного позже я пойму, что дед Василий был как бы антиподом нашему родному деду Мыкыте: "безбожник" Никита Самчук погиб где-то на просторах Гулага, а "баптист" Василий Самчук руководил сектой в родном крае.

После возвращения из Суемиц как же было приятно вновь встретиться, просто увидеть улыбающегося круглолицего преуспевающего дядю Валентина.

Агния Барто. О том, что она детская поэтесса, я реально узнал, когда у самого уже дети побежали. Нет, конечно, я знал её стихи, особенно "Нашу Таню" (да ещё после того, как пара эстрадных куплетистов спела "Тише, Танечка, не плачь - это ведь соседский мяч"). В 60-ых годах мы все, кто был дома, с ручками, карандашами, листами бумаги, садились к радиоприёмнику: Агния Барто вела на "Маяке" передачу "Найти человека" (см. примечание 4) о поисках семей детей, потерявшихся во время Великой Отечественной войны. Сухим безучастным голосом она рассказывала об успешных поисках, а затем шёл перечень фамилий, имён, коротких воспоминаний людей, ищущих своих родных. Мы вслушивались, боясь пропустить, с надеждой услышать родные фамилии, имена. Мы просматривали статьи в газетах о героях, о фронтовиках. У нас дома, возможно, с подачи общественности школы выписывали газеты, и не одну, а несколько, денег на них не жалели, правда, это было не дорого. Однажды в одной статье встретили фамилию "Самчук И.Н.", через редакцию написали письмо этому человеку. Самчук Иван оказался не "наш".