За столом вновь воцарилась долгая пауза в разговоре. Оба моряка были, что называется, ошарашены всем только что услышанным. Судьба "Ставрополя", и без того постоянно беспокоившая Грюнфильда, теперь казалась ему еще более туманной.
Конец обеда, по вполне понятным причинам, оказался несколько скомканным. Снова подали уже знакомую русским подогретую рисовую водку. И снова больше чем по глотку осилить гостям не удалось.
- Может быть, нам уже пора ко мне в гостиницу? - по-русски спросил Лаврентьев. - Я заказал вам, господа, отличные номера по соседству со своим.
- Нет уж, дорогой Алексей Алексеевич! - тяжко вздохнул капитан. - Вы уж как себе хотите, а нам нужно вернуться на судно. И так надолго оставить пришлось, негоже это, совсем негоже...
Лаврентьев долго уговаривал моряков последовать его доброму совету и остаться на берегу или хотя бы закатиться прямо сейчас в добрый ресторан с женской прислугой, похлебать кислых российских щей с расстегайчиками, побаловаться и хорошенько выпить.
- К полуночи, господа, вы и вернетесь на столь милое вашему сердцу судно. Куда так торопиться, право!
Грюнфильд однако заупрямился.
- Нет, нет и нет, Алексей Алексеевич! - решительно и даже без вздоха на сей раз отрубил он. - Дело это решенное, а женская прислуга и расстегаи от нас никуда не денутся. Сейчас же мне необходимо быть там, на борту.
Лодка уже отчаливала от берега, кода Лаврентьев, надеясь, наверное, на русский "авось", прокричал ей вослед:
- А может, Генрих Иванович, все-таки останетесь?
- Нет, - отозвался Грюнфильд, стараясь в быстро сгущающихся потемках не потерять из виду дальний контур "Ставрополя". Лучше скажите мне, сколько сейчас времени: самому без спичек не видно.
- Без четверти девять, Генрих Иванович... Счастливого пути!
- Спасибо, - устало отозвался Грюнфильд, нисколько не стараясь перекрыть голосом шум прибоя.
Покушение
Поздно ночью Августа Оттовича Шмидта сменил на вахте старший механик Рощин.Немного подгулявший Михаил Иванович, старательно выслушав напутствия второго помощника, не удержался от лирического излияния:
- Ночь-то какая, паете, даже не хочется входить в каюту. Меня, паете, всегда удивляли ночь в этих широтах. Неожиданно они приходят, ну прямо как первая любовь. Вы обратили внимание: звезды здесь напоминают цветы жасмина в волосах цыганки?
Смутившись, Михаил Иванович замолк. И у Шмидта как-то не повернулся язык высказать уже готовую сорваться шутку о том, что старик, видимо, не так уж плохо разбирается в цыганских прическах.
Наступившая неловкая пауза заставила их внимательно прислушаться к царящей вокруг тишине. И оба мгновенно повернулись друг к другу: на корме слышался едва уловимый, но отчетливый шум.
- Я, паете, взгляну сбегаю, Август Оттович, - механик надвинул решительным движением фуражку на лоб. - Не извольте беспокоиться.
Он быстрыми шагами удалился, а через несколько секунд раздался его короткий громкий крик, и снова все смолкло. Не ожидая сигнала тревоги, на корму уже спешили матросы: туда же, покинув мостик, бросился и Шмидт. Три черные фигуры, метавшиеся у запасных канатных бухт, были схвачены и в мгновение ока связаны. Целярицкий притащил электрический фонарь, и глазам матросов предстали три низкорослых китайца, которых крепко-накрепко держали дюжие российские матросы. Шмидт обратил внимание: во все время этой молниеносной операции никто, включая и самих пойманных, не проронил ни единого слова. В свете фонаря он увидел лежащего на палубе Рощина. Бросившись первым делом к нему, он выхватил из кармана спички - осветить залитое кровью лицо. Но на плечо помощника опустилась рука боцмана:
- Не надо, Август Оттович! Не зажигайте, а то, неровен час, сгорим к чертовой матери.
Он ткнул пальцем в каната, а потом поднес его к самому носу помощника капитана: остро запахло керосином...
Китайцев, связав, поставили к мачте и принялись с помощью фонаря осматривать корму. Все канаты и палуба вокруг них были щедро политы керосином, два бидона из-под которого валялись здесь же, в нескольких шагах от борта. Одной искры было достаточно, чтобы на "Ставрополе" начался большой пожар, погасить который оказалось бы делом весьма затруднительным.
- Очевидная попытка поджога, - задумчиво протянул Шмидт, - плохо было бы наше с вами дело...
Прибежавший фельдшер привел в себя Михаила Ивановича, начал бинтовать голову, и помощник бросился к стармеху:
- Бога ради, что они с вами сделали?
Пострадавшего унесли в изолятор, а Шмидт велел посветить за борт - там оказалась небольшая шлюпка, привязанная к якорному канату.
- Спалить, значит, нас хотели? - хмуро спрашивал, ни к кому особенно не обращаясь, кочегар Погорелов. - Вон как делишки-то повернулись... Не выйдет, голубки! - он обернулся к сгрудившимся в темную серую кучу матросам: - А давайте-ка, хлопцы, отправим их за борт. Пусть поглядят, как там на дне крабы зимуют!
И тотчас, грозно зашумев на разные голоса, людская масса двинулась к мачте. Угадав ее намерение, все трое китайцев что-то пронзительно закричали на своем языке.
- На дно их, проклятых! - раздались в толпе голоса. - Рыбки спасибо за прокорм скажут! Туда их, братишки!
Шмидт бросился наперерез наступавшим матросам.
- Не сметь! - крикнул он почему-то сорвавшимся на визгливый фальцет голосом. - Приказываю не трогать!
Руки, уже потянувшиеся к пленникам, неохотно опустились, толпа остановилась в ожидании, в котором явственно читался невысказанный вопрос.
- Мы не дикари с острова Борнео, а российские матросы, - подавляя волнение, громко сказал Шмидт. - Мы не будем устраивать самосуд. Эти люди схвачены на месте преступления, они пытались уничтожить судно, принадлежащее другой державе. Они преступники. Но они все-таки люди и потому имеют право на суд, на разбирательство. Мы завтра же передадим их местным властям, пусть они будут осуждены по законам своей страны. А пока... пока развяжите им руки. Боцман!
- Здесь я, - отозвался Москаленко.
- Всех отведите в карцер. Охрану не менее двух человек с оружием. И смотреть в оба!
В карманах китайцев, кроме спичек, ничего не нашли. А спички, между прочим, оказались из запасов самого "Ставрополя"...
- Ну, - толкнул Москаленко того, который был чуть повыше своих сообщников. - Потопали в карцер, ваше узкоглазие. Ужо там и ручки ваши развяжем, - раз начальство приказывает. А с утречка вызовем вашу полицию - и будьте тогда здоровы! Они вам покажут кузькину мать!
Очутившись в карцере и увидев троих подошедших с карабинами в руках матросов, китайцы, не сговариваясь, бросились перед боцманом на колени и принялись самым натуральным образом с воем и причитаниями облизывать его массивные кирзовые ботинки.
- Тьфу, сволочи! - выругался Москаленко. - Гляди, братишки, шкодить умеют, а на расправу вон как жидковаты. Не по-нашему у них получается. Пошли отседова, ну их к дьяволу!
В сутолоке никто не заметил отсутствия капитана и первого помощника. Вернувшись с берега, они еще долго оставались в каюте капитана и теперь появились вместе. Грюнфильд с каким-то растерянным выражением на лице выслушал доклад Шмидта о случившемся происшествии. Стоявший позади капитана Копкевич выразительно хмыкал во время доклада и даже два раза иронически шмыгнул носом. И капитан, никак не комментируя событие, вдруг повернулся к нему:
- Сколько сегодня на термометре?
- Точно не знаю, - недоуменно ответил первый помощник, - но полагаю, что никак не меньше сорока пяти Цельсия.
- Так где же вы, батенька мой, при такой жаре простуду схватили? - с нескрываемой злостью спросил Грюнфильд. И вновь обратив лицо ко второму помощнику, отчеканил:
- Арестованных не забудьте накормить. Организуйте смыв керосина с палубы. Курение на борту до утра и окончательного выяснения обстановки запретить.
