- Ну, - снова засмеялся Лаврентьев, - не так уж страшен черт, как нам его малюют! Вы видите, как все просто: для курения опиума китайцы имеют четыре прибора. Первый из них - трубка на манер кальяна с чрезвычайно узким наконечником, в который и вставляется столбик опиума... Утверждают, что курильщики испытывают необыкновенное блаженство...
- Но, говорят, - прервал на этот раз рассказчика механик Рощин, - говорят, паете, что от курения опия отвыкнуть невозможно?
- Мне рассказывали, - не дал раскрыть рта Лаврентьеву Копкевич, - что существует метод одного китайского ученого. Желающего излечиться сажают в железную клетку с тольстыми прутьями. Постепенно уменьшая дозу опия, ему дают для поддержки жизненных сил кофе. Затем опий перестают давать, и начинается самое страшное. Человек мучается, рыдает, умоляя дать ему трубку. Наконец он приходит в бешенство: начинает грызть решетку зубами, биться об нее головой, часто ломает руки или ноги. Но зато потом наступает выздоровление: через месяц наркомана выпускают из клетки, и он, как правило, уже больше никогда не берет в руки опия.
Грюнфильд буквально за руки потащил своих собеседников к выходу из курильни.
- Это же омерзительно! - в волнении говорил он. - Это же - низшая ступень возможного падения человека. Это ужасно!
Побродив по городу и осмотрев на склоне горы сохранившиеся от древних времен кельи буддийских лам, Лаврентьев, Грюнфильд и Копкевич направились к дому помощника коменданта порта. Он оказался одноэтажным и узким, но зато никак не менее сорока метров длины.
- Не дом, а поезд какой-то, - пошутил Лаврентьев. - У него из комнаты в комнату переходишь, как из вагона в вагон.
Хозяин встретил гостей прямо на пороге и с распростертыми объятьями. Долго и церемонно здоровались, терлись щеками друг о друга, но все-таки Копкевич и тут не выдержал - проворчал вполголоса во время всей этот церемонии несколько соленых и выразительных русских слов.
- Что это с вами? - удивился Лаврентьев.
- До чего же богопротивная рожа! - бормотал помощник капитана. - Сам ведь нас не пускал на берег, голодом хотел уморить, а теперь - пожалуйста! - лучшим другом прикидывается. Ух!
И Копкевич еще раз, теперь уже "для облегчения души", выругался.
Прежде чем пройти за стол, Цзян представил гостям свою жену, о которой по городу ходили слухи как о редкой красавице. Глянув на нее, Грюнфильд глазам своим не поверил: в "красавице" было никак не больше тридцати вершков роста. И если ростом этим она напоминала десятилетнюю девочку, то уж комплекция... До чего бывали крестьянки толсты в станицах под Пятигорском, где Грюнфильд провел свое детство, но чтобы до такой степени... В талии очаровательная супруга китайского чиновника напоминала слоненка средней упитанности! Передвигалась она по комнате еле-еле, осторожно ступая на какие-то слишком маленькие, словно у младенца, ноги. Потом, воспользовавшись кратким отсутствием Цзяна, Копкевич пояснил:
- Вы уж виду не подавайте, Генрих Иванович. Туземцы они и есть туземцы, хоть и мнять себя помазанниками божьими, детьми поднебесной империи. Это у них такое понятие: чем женщина ниже ростом и толще - тем она красивее.
- Да, но ведь ноги... Что у нее с ногами? - прошептал капитан. - Ведь она несомненно больна!
- Ничем она не больна, - буркнул Копкевич. - Здоровее нас с вами, наверное. Целый день только и делает, что на подушках лежит. А на ноги ей еще в детстве надевали специальную обувь, которая сдерживает рост ступни. Вот в результате всего этого и получилась подобного рода "красавица".
"Красавица", как только дело дошло до стола, немедленно удалилась: по местным обычаям женщина не имеет права сидеть за одним столом с мужчинами и тем более - участвовать в пиршестве.
Пятеро обедающих чинно расселись за большим круглым столом орехового дерева и принялись за еду. Вместо вилок подали палочки, о которых русские, конечно, слышали и раньше. Есть ими, как оказалось, вполне можно: все блюда были заранее нарезаны и сложены так, что палочки оказывались не хуже вилок, хотя к этому все-таки нужно было привыкнуть. Плохо только, что все эти лакомства - вареные вкрутую яйца, желе, бобы, фрукты - приходилось брать из одной тарелки. Гости ели акульи плавники, креветок, нечто даже совсем непонятное - слизистое, внешне напоминавшее гусениц.
Рощин, впервые попавший за такой стол, растерянно смотрел на столь необычные разносолы, но, поймав на себе грозный взгляд капитана, все-таки решился кое-что есть. Потом подали какое-то отварное, удивительно белое мясо, очень приятное на вкус. Оно было нарезано ломтиками и неуловимо напоминала что-то среднее между куропаткой и рябчиком. Рощин, навалившись на мясо, съел его довольно много: все-таки почти европейский стол! Но тут на него с ядовитой ухмылкой уставился Копкевич:
- Я смотрю, отварный болотные гадюки пришлись нашему стармеху по душе?
Цзян так и не понял, почему русский моряк столь стремительно вылетел из-за стола и опрометью бросился к порогу...
- Сейчас вернется, - под общий смех русских сказал Копкевич, - это со всеми бывает поначалу, потом привыкают. Я вот ем за обще щеки, и хоть бы что.
Минут через пять, неловко извиняясь и краснея, старший механик вновь занял свое место за столом. Подали дымящуюся паром горячую рисовую водку.
- Пожалуйста, - счел своим долгом предупредить гостей Лаврентьев, - пожалуйста, пейте не по-русски, залпом, а маленькими глотками. И если можно, хочу предложить тост...
Он перешел на русский язык:
- За нашу новую и скорую встречу с любимой и дорогой родиной!
Все отпили из рюмок по глотку - больше не осилили. И тогда Лаврентьев достал из кармана пиджака сложенную вчетверо бумагу:
- Я уже присмотрел себе домик для покупки, но, наверное, не судьба мне в нем обитать. Сегодня я получил письмо от одного своего родственника, полковника Пазухина, из Манчьжурии.
Он небрежно бросил письмо в самый центр стола, и снова заговорил по-английски, чтобы было понятно и хозяину:
- Большевики вовсю убегают с Дальнего Востока. Судя по всему, Дальреспублика Меркуловых - государство, которое останется нашим прочным оплотом. Кроме того, говорят, что сам Ленин дал команду прекратить завоевание Дальнего Востока за ненадобностью. Вот, господа, почитайте, - он ткнул пальцем в отчеркнутое красным место в письме. - "Полагаю, дорогой мой шурин, что настала пора тебе возвратиться во Владивосток и приняться за свои коммерческие дела. Ныне твоим негоциям со стороны большевиков ровным счетом ничего не угрожает! Большевики заняты подавлением крестьянского восстания в Тамбовской губернии, во главе которого стоит народный вождь Антонов. И, кроме того, они, кажется, поняли, что и мы не по их зубам орешек. Дальреспублика навсегда останется свободной территорией великой и столь горячо любимой нами матушки-России!"
За столом воцарилось напряженное молчание, которое, минуту спустя, однако, нарушил Копкевич:
- Решили, господин Лаврентьев, воротиться на родину? - с непонятной насмешкой в голосе поинтересовался он. - Благое дело предпринять изволите?
Лаврентьев встал, поставил осторожно перед собой на стол чашку с водкой. И сказал торжественно и сурово:
- Мы с вами, господа, здесь уже основательно засиделись. Настало время принимать окончательное решение, которое одно и сможет предопределить всю нашу дальнейшую жизнь. Не скрою, я считал дальневосточное дело горелым, а карту нашу - битой; большевики казались мне без пяти минут победителями. И я счел за благо покинуть родину, уехать сюда, чтобы сохранить средства, дабы не ходить по свету, не христарадничать с протянутой рукой на старости лет. Но теперь все изменилось, - он вынул из того же кармана сложенную газету. - Вот что сообщает об этом лондонская вечерка. Читаю: "Дальневосточная республика Меркуловых - несокрушимый бастион подлинной демократии. Ленин отказывается от завоевания Дальнего Востока. В Москве на днях жителями поймана и съедена последняя крыса!" Насчет крысы, конечно, британцы перегнули, но все остальное не вызывает сомнений. Я возвращаюсь. А вот у вас, господа, положеньице... - он задумался, замолк и опустился на стул. - У вас получается нехорошо. Скорее всего, вам придется в ближайшее время возвращаться к тем самым людям, от которых вы убежали... Не пойдете же вы через Суэц в красный Питер? Не пойдете, конечно, хотя бы потому, что не дойдете. А то бы у вас был шанс отведать московской крысятинки. Да, положеньице...
