– Ну езжай один, - пробубнил друг невнятно. – У меня всё равно автомат.

– Я предан, - хлопнул себя ладонью по лбу, отходя от кровати и плюхаясь в компьютерное кресло.

…На зачёт к Ивану Васильевичу я явился в мрачном расположении духа - с выученным и понятым материалом, но нахрен, нахрен.

Преподаватель настроение оценил. Каждый раз, когда я пытался зайти в аудиторию, он поднимал взгляд от телефона и сухо бросал: “Выйди, позови следующего”.

В общем, зачёт я сдавал последним, находясь ко второму часу приёма если не на нервах, то на грани решительного “А не пойти бы вам, господин препод, м?”

В аудитории было тихо, и звук закрывающейся двери резко резанул по чуткому слуху. Коломенский поднял голову и, сухо улыбнувшись, предложил мне сесть на стул.

– Учили, мсье Донской? - иронично спросил преподаватель, принимая мою зачетку.

– Хотите завалить, Иван Васильевич? - раздраженно хмыкнул я, развалившись на предложенном месте вальяжно, как у себя дома.

– Что вы, что вы, как можно, - мужчина позволил себе крайне злую усмешку.

Сколько себя помню, он таким никогда не был. Слегка ядовитым - да, может быть даже немного желчным, но злым? После того, как он помог с переводом на пятый курс, я уж грешным делом подумал, что Ванечка начал мне благоволить. Оказалось - напрасно думал. Вот сейчас передо мной сидел тот самый голубой до кончиков пальцев мужик, потерявший голову от недотраха, или же от перетраха мозга, с которым я имел дело, будучи ещё Алексеем Ланновым. Коломенский меня, то есть Лёху, не слишком жаловал, как он сам позже объяснил - из-за острой симпатии. Хорошо, неприязнь его к моей скромной личности была понятна в том случае. Но сейчас-то что стряслось?!

– Иван Васильевич, я учил, правда, - отбросив притворную ехидность, ответил совершенно серьёзно, совершенно не собираясь играть на нервах нестабильного в своём гневе препода. – Вы можете спросить у меня всё что угодно…

– Вы с ним спите? - Коломенский вздернул бровь и выдохнул свою ярость вместе с воздухом, разом превратившись в себя прежнего - собранного психолога. – Ну, ты же разрешил любой вопрос.

Я вздрогнул, не ожидая подобного. Спим с кем? В смысле… Почему именно “с ним”? Неужели я настолько начал походить на человека из его команды, что он даже вариант “с ней” не рассматривает? Блядские потроха…

– Я не понимаю…

– Всё ты понимаешь. Я про Антона, - в голосе, как и на лице, отражались истинные эмоции мужчины - он был странно подавлен. Словно убит тем, что сам же и сказал.

– Мы с Антоном просто друзья. Вы же знаете, что я…

– Да, помню, Алексей, - перебил меня Коломенский, махнув рукой. – Я чувствую, что ты не тот, кем кажешься на первый взгляд. Глубоковских, естественно, об этом тоже осведомлен. Это старая, как мир, информация. Но в данный момент мне интересны только два вопроса: первый - собираешься ли ты заводить отношения с Антоном, и второй - интересуют ли тебя мужчины в сексуальном плане?

По мне так, это вообще один вопрос. Как я могу завести отношения с парнем, если он не интересует меня в сексуальном плане? Ууу, божественная логика.

– Какого чёрта вы вообще задаёте мне такие вопросы? - возмутился почти искренне. Не тактично, Иван Васильевич. – Почему я должен…

– Алексей, я влюблён в это тело и в то, что было внутри этого тела всего месяц назад. Я хочу Ярослава, чтобы ты не мучил себя долгими размышлениями. И…

– И давайте уже вопросы зачета, пожалуйста, - холодно перебил Ивана Васильевича я, заскрежетав зубами. Что за дурацкая привычка у всех появилась в последнее время - ставить меня в неловкое положение? Да знаю я, знаю, что Ярик похож на педика - аура у него такая, и у меня вместе с ним! Но, блин, я - это я! И никаких намеков - по мне так, уже даже не намеков, а вполне себе непрозрачных предложений - в свой адрес терпеть не буду!

Коломенский тяжело вздохнул, размашисто ставя в зачетке свою подпись. В колонке напротив “Психологии” красовалась светло-синяя (не голубая, не голубая!) пятёрка.

– Меня радует уже то, что ты не полез с кулаками, - вымученно улыбнулся преподаватель, протягивая мне мою собственность.

Да, действительно. Кулаки же ещё есть! Не подумал как-то. Старею.

Я аккуратно принял зачетную книжку, стараясь не прикасаться к пальцам Коломенского.

– С-спасибо. До свидания, - кивнул я, поднимаясь со стула.

Я не мог сказать ничего более… адекватного в тот момент. Мужчина ввёл меня в ступор настолько глубокий, что потребуется не один день, чтобы всё обдумать.

Я едва успел дойти до двери, когда меня резко дернули за рукав свитера, развернули на сто восемьдесят.

– Рик, я… - тихо произнёс Иван Васильевич, прижав меня спиной к стене рядом с дверью. – Я… Можно я поцелую тебя? Это последний раз, когда я сделаю это, правда…

Только мне в голову пришла мысль, что нужно выйти из слабенького захвата, как в голове громко, но уверенно приказали:

“Да. Позволь ему, Лех”.

Это был не мой голос. Совершенно чужой, но настолько спокойный и доминирующий, что я невольно удивился.

“Тебе нужно кое-что понять, Ланнов. Позволь ему поцеловать тебя,” - повторился невидимый собеседник.

И я тихо выдохнул, кивнув.

Коломенский, словно не веря, прижался всем телом, положив одну руку на затылок, а второй чуть придерживая за талию - а она, вообще-то, есть у меня?

Поцелуй оказался… странным. Обычным и, я бы даже сказал… скучным?

Тем вечером с Тохой я плыл от невообразимо приятных ощущений в груди и ниже, а сейчас…

Как говорил тот голос? Нужно понять кое-что важное? Я нихрена не понял. Ну, разве что то, что Тоха целуется лучше.

Впрочем, я не торопился отстраняться. Мне, будем говорить честно, было ни холодно, ни жарко от происходящего. Грубо говоря, наплевать. До поры, до времени, конечно.

Дверь в аудиторию открылась совершенно неожиданно. Скрип возмущенных петель заставил меня вздрогнуть, но не более того.

– Иван Васильевич, можн-но? - на последнем слоге голос Антона дрогнул, словно он подавился воздухом.

Коломенский резко отстранился, но его рука на моей талии почему-то сжалась сильнее. Я повернул голову в сторону друга, слегка задев виском холодную стену.

– Выспался? - спросил я с какой-то совершенно глупой интонацией, резким движением скидывая руку преподавателя.

– Если бы ты не разбудил меня утром, выспался бы, - как ни в чем не бывало улыбнулся Глубоковских. – Иван Васильевич, я к вам с зачеткой.

– Ага, - кивнул преподаватель, вытаскивая из нагрудного кармана ручку. В зачетной книжке Тохи тут же появилась заслуженная пятёрка. – Вы можете быть свободны, парни.

– До свидания! - в один голос попрощались мы, покидая аудиторию.

Следуя за Тошей в раздевалку, я молчал. Парень тоже не торопился выяснять отношения и кидаться с претензиями. То ли просто был слегка - да какой уж там слегка, охрененно - шокирован, то ли думал, как теперь от меня избавиться. Но хрен там - я приставучий, от меня так просто не отбрехаться. Я ещё в детстве поклялся, что буду защищать Тоху до конца своей жизни, а сейчас, когда мне доподлинно известно, что он находится в опасности, эта самая защита была парню просто необходима. Или, вполне возможно, в осознании собственной важности нуждался я сам. Но это всё суровая проза жизни, о которой Антону знать совершенно необязательно.

– Ты так и будешь на меня злиться? - вопрос был гордо проигнорирован, а Тоха с независимым видом направлялся в сторону остановки. Я не гордый - плелся рядом, стараясь не сбавлять шаг. – Слушай, я вообще не понимаю, почему должен оправдываться. Ты вроде бы не моя девушка и не мой отец, чтобы я пиздец испугался.

Глубоковских резко затормозил, и я слегка задел его плечо своим.

– Ты чуть ли не на Библии клялся, что натуральнее тебя только картошка с бабушкиного огорода, а десять минут назад я имел честь лицезреть, как тебя засасывает препод по психологии, и ты что-то не шибко вырывался!

Я был благодарен уже за то, что друг не орал на всю улицу, славя меня и Коломенского на весь универ - из здания то и дело выползали убитые горем или в жопу радостные студенты. В глазах Антона поселилась тоска и тревога.