Ему надо вставать!
Из тайги выбежал автоматчик в жёлтом полушубке. Рваный не замечая его, встал. Крича от боли в разорванной руке, с трудом устояв на нетвёрдых ногах, он сделал несколько шагов к реке. И всё равно он уйдёт. Автоматчик за его спиной поднял ППШ, переводя флажок предохранителя в положение "стрельба очередями". Дульный срез с хищным округлым глазком ствола навскидку уставился между лопаток беглецу.
Он успеет, он обязательно успеет.
Тяжело лишь сделать шаг. Первый шаг.
Солдат за его спиной что-то перепугано закричал. А после утреннюю тишину пронзила короткая автоматная очередь. Свинец вразлёт прошил тело Рваного, ломая ему ключицу и в клочья, разрывая его хрипящие лёгкие. Рваный покачнулся и побежал. Наконец-то....
Ничто не сковывало его.
Он побежал так быстро, что спустя несколько мгновений почти настиг восходящее солнце. Лёд реки разбился и вытянулся дорогой к скорому поезду. Теперь ничто не могло остановить его. Где-то в серебряном сиянии, в золотом ореоле, из света которого ему уже никто не зайдёт в хвост, он увидел две фигурки, неясные в своих золотых очертаниях, но бесконечно близких. Рваный крикнул удивленно, про себя удивившись стройности движения своего рта, будто и не было того нелепого выстрела, перечеркнувшего его жизнь как карандашом. Он бежал, стараясь получше рассмотреть две фигурки перед ним, но их очертания были бесконечно зыбкими в огненном солнечном зареве. Диск этой безмолвной звезды вдруг изменил свой ход и поспешно опускался опять за горизонт, будто уступая беглецу дорогу. Тогда он понял, что смотреть на фигуры перед ним надо с закрытыми глазами, будто обращая под веками взгляд в себя. И вовсе не бежит он, он открывает дорогу, дорогу для.... От нежности у него перехватило дыхание и он закрыл глаза всё увидев и время, которого теперь не было, остановилось навсегда. Это не был конец, это было всего лишь начало.
Больше не Рваный захрипев, закрыл глаза....
А срезавший его автоматной очередью солдат в жёлтом полушубке, плача тыкал агонизирующему псу в окровавленную пасть крошащийся кусок жирного армейского шоколада. Пёс тоже плакал и лизал сладкий розовый снег на руках хозяина....
"...Солнце заходит. Я чувствую, как эта река течёт
сквозь меня - её прошлое, её древняя земля,
переменчивый климат. Мирные холмы окаймляют
её. Течение этой реки и её русло вечны..."
Г.Миллер "Тропик Рака"
7.
Солнце взошло.
Оксана молча натянула на плечи свою солдатскую нательную рубашку. Женька, сонно щурясь, смотрел на неё, ни говоря, ни слова. Он молча смотрел как она, путаясь, неловко застёгивает разноцветные вразнобой пришитые пуговицы. Когда она набросила на плечи ватник, Малахов первым нарушил тишину.
-- Прости, - едва слышно сказал он.
-- Это ты меня прости, - сказала Оксана. - Видишь, как всё вышло.
Женька с сожалением посмотрел на пустую бутылку водки на столике. Хмель медленно выветривался из его головы. Стук колёс механической песней отозвался в его сердце. Голова гудела как пустая труба.
-- Не уходи, а? - попросил Женька.
-- Пора мне Женя, - сказала Оксана. - И ты себе голову не задуривай - всё, что было сейчас - оно ведь мёртвое. Неправда всё это.
-- Я ведь люблю тебя, очень люблю, - грустно сказал Женька.
Он обессилено опустил голову, пряча взгляд.
-- Ты бы Сашке про это сказал? - усмехнулась Оксана.
Она посмотрела в окно - рассвет серебряной канителью просачивался сквозь прозрачный воздух. Светлые блики далёкой звезды отражались от бескрайнего заснеженного пространства, и как пули рикошетом, навылет били в измороженные инеем вагонные стёкла.
-- Любовь, её не выберешь, - вздохнула Оксана. - Нет её. А если есть, то не для нас это...
-- Не для нас?
-- Не знаю.... Она ведь как весна - придёт и уйдёт. А ты остаёшься.
Оксана застегнула широкие пуговицы ватника.
-- Давай я тебе адрес дам, - сказал Женька. - Напишешь если что....
-- Давай, - согласилась с ним Оксана, в душе решив, что не будет писать.
Рассвет одел ей на руки браслеты из солнечного света. Электрический тусклый свет под потолком утонул в этом золотистом сиянии, не смея соперничать с небесным солнечным пламенем. Оксана села на узкую купейную лежанку рядом с Женькой.
-- Посижу на дорожку.
Женька посмотрел на Оксану, тонувшую в золотистой солнечной пыли. Теперь он остро ощутил, что всё уже было сломано. Он сидел спокойно, расслабленно наблюдая за Оксаной всё порываясь обнять её, крепко прижать к себе, но не смея сделать этого. Неожиданно его посетило усталое равнодушие, приходившее к нему после женщин. Малахов шевельнул губами, пытаясь сказать Оксане какие-то обычные слова, но она мягко остановила его, прикрыв его рот своей мягкой ладошкой - розовой от слепящих солнечных лучей.
Эти руки, казалось, пахли солнцем.
-- Не надо.... Не говори.... А то ведь мне хуже будет.
Солнечный свет тёк по её лицу как вода. Лампочка под потолком купе тускло, мигнув, погасла. Ясное сибирское утро загнало рваные ночные сумерки в серые пределы ещё расплывчатых теней.
-- Спасибо тебе, Женя, - сказала Оксана, втайне радуясь минутной отсрочке тяжёлого расставания. - Ты ведь всё понимаешь?
Малахов отрицательно покачал головой. На самом деле он понимал всё происходящее между ними ясно и отчётливо, будто с восходом спала с глаз пелена недомолвок, которые были между ними.
-- И сделать ничего нельзя, - с сожалением сказала Оксана. - Только у меня всё на Сашке остановилось. Это когда без него нельзя и с ним не получается. А с тобой....
Оксана по-детски виновато опустила свою голову.
-- С тобой у меня колокольчик не звенит.... Вот здесь не звенит.
Она приложила ладонь к левой стороне ватника.
-- Я понимаю, - сказал Малахов, касаясь губами её тёплой кожи на ладони. - Береги себя, ладно?
-- Ладно, - согласилась с Женькой Оксана. - И ты себя береги.
Она посмотрела в окно. Мимо поезда пронеслись солдаты в жёлтых полушубках. Солдаты полукругом стояли у железнодорожной насыпи. На мгновение Оксане показалось, что снег вокруг них стал ярко-красным. Как кровь.
Но только на одно мгновение. Она протёрла слипающиеся в сонной поволоке глаза.
-- Я сегодня Сашку увижу. О тебе скажу - ты знаешь, как он обрадуется.
Поезд нёс их сквозь золотой занавес рассвета.
