Поэтому неясные, укутанные ночным снегопадом, фигуры скользили по слободке, прижимаясь к покосившимся заборам и минуя освещённые места. За день в сугробах пробили узкие дорожки, которые сейчас напоминали ходы сообщений или траншеи после артобстрела - к утру от них останутся едва заметные контуры. Снегопад засыпал следа нежданных визитёров прямо за их спинами, скрывая за белым занавесом размытые снегопадом тени, мелькающие в ночном снежном мраке среди многочисленных проулков. Четыре человека медленно, ежеминутно оступаясь, брели в лабиринте между заборами и сараями, которые по крепости стен и узости амбразур-окон ничем не уступали долговременным огневым точкам. Свести из такого сарая корову или свинью можно было только после основательного штурма с обязательной предварительной артподготовкой.
Джиран - крупный, богатырского роста татарин, вынырнул из-за шаткого некрашеного забора, осторожно прошёл к калитке Анохина, огляделся и махнул рукой. На секунду его крупную, коренастую фигуру скрыла белая волна позёмки, которую поднял порыв холодного ветра. Тут же из проулка появился Приймак - низкорослый, в драповом пальто, сшитом по последнему "городскому" форсу. Пальто было с чужого плеча, не по росту длинное, то ли взятое на "гоп-стоп", то ли менявшее плечи от кона к кону. Беглый бандеровец осторожно озирался, насколько позволял поднятый воротник - даже для завсегдатая всех Шанхайских малин от Треклятовки до улицы генерала Речкалова, Живановка была чужим, незнакомым местом, своего рода Северным полюсом, где всё казалось враждебным. Приймак, согнувшись, неуклюже перелез через сугроб, перекрывший проулок, стряхнул снег со своей коротко стриженой рыжей макушки и, спрятав руки в карманах, вразвалочку пошёл к татарину. Ветер был бессилен, даже потеребить тяжёлые драповые полы его пальто, стелившиеся по снегу. Со стороны посмотреть - ни дать, ни взять подгулявший Живановский урка "хиляет" домой, на хазу.
Следом за Приймаком Бозя вытащила из проулка Оксану. Они преодолели большой снежный нанос уже рассечённый следами Джирана и Приймака, спустившись на узкую тропку, рассекавшую улицу по центру. Бозя, маленькая скуластая татарка, замотанная в многочисленные шали и платки, упрямо тянула Оксану вперёд - туда, где застыл огромный силуэт татарина, вмёрзшего в снег у невысокой калитки. До Джирана им пришлось брести через дорогу, превратившуюся в сплошной сугроб. Оксана старалась попадать ногами в следы Приймака, но снег всё равно попадал в ботинки, просыпаясь за фланелевые неумело намотанные портянки холодными острыми иголками. Ноги вязли в сугробах как в речном иле, будто шла она по скользкому речному дну.
-- Не, ты чево? - шептала Оксане Бозя. - Тут делов на пять минут - чево ты?
Её крепкие костистые ладошки в брезентовых рукавицах как клешни вцепились в запястье Оксаны, и тянули, тянули вперёд. Туда где, прижавшись к забору, стоял Джиран. Бозины валенки, подшитые "чёртовой кожей", как два ледокола прокладывали им дорогу к громоздкому силуэту, облитому искристыми снежными гирляндами. Внутренне Оксана даже позавидовала татарке, так легко и свободно перелезающей через вон тот огромный нанос, где снег самым бесстыжим охальником достанет ей до коленок. Утром ноги будут красными, будто вываренными в кипятке и болеть будут нещадно.
-- Делов на пять минут, не, ну чё ты?
Бозя сама уже запарилась перелезать через эти сугробы, ежеминутно оступаясь и постоянно оскальзываясь. Но она упрямо тянула Оксану вперёд, от натуги бормоча неразборчиво про пять минут.
Делов было, не на пять минут - Оксана это знала. Она храбро залезла в сугроб, с трудом вырывая ноги из плотного мокрого снега. А рядом Приймак поднимая лицо к небу, морщась, - будто принюхиваясь, кружился, всё осматриваясь и осматриваясь вокруг. Пустая улица Живановской слободки подслеповато смотрела на своих гостей. Смотрела и не узнавала в них ни припозднившихся работяг с Первомайского прииска, ни охотников, возвращающихся с дальнего промысла. Они были здесь абсолютно чужими, и слободка не добро скалилась на них тёмными вонючими провалами проулков, где гнилыми зубами висели старые расшатанные заборы, которые наверняка ставились ещё до войны.
-- Вроде всё чисто, - тихо скрипнул своим пропитым голосом Джиран. - С Богом.
Он ещё раз осмотрел пустынную улицу - нигде не было ни огонька, лишь одинокий фонарь в конце слободки уныло освещал вывеску "Продмага" и громоздкое, уродливое здание "Омскзаготсбытпотребкооперации", где в окне сторожки горел тусклый лампадный огонёк. Сквозь сплошную снежную завесу его блеклый жёлтый свет был похож на случайный мазок художника в почти совершенной картине. От "Продмага" до самого "Голубого Дуная", шалмана, где местные мужики топили в ёршике все свои печали и заботы, слободка была как на ладони - открытая и безлюдная. Джиран поправил свою солдатскую шапку, обсыпанную снегом.
-- Ты подывись як заснижыло, - тихо ругнулся Приймак, вытряхивавший снег из-за воротника пальто. - Наче Бог всрався.
Они стояли возле высокой калитки, обозначенной расчищенной дорожкой, которую снег стал с обычным своим усердием ровнять с краями сугробов. Высокий дощатый забор враждебным берегом обозначился в сумраке снегопада.
-- Ничего, снежок нам подсобит, - мотнул головой татарин. - Сколько раз выручал. Сбрось крючок.
Приймак сбросил лезвием кинжала щеколду-крючок, и татарин осторожно, без скрипа приоткрыл обитую резными вставками створку, сдвигая полукругом снежный пласт за калиткой. Белый липкий туман облепил широкую спину Джирана, как саваном занавешивая тихие ночные сумерки. Приймак присел рядом на корточки, терпеливо ожидая его маяка . А Джиран с минуту вглядывался в ночную темень, которая лежала во дворе между штабелем дров под прогнувшимся навесом и огромной собачьей будкой.
-- Усе тихо, - сказал Приймак. - Пишлы?
Джиран ничего ему не сказал, разглядывая в приоткрытую калиткой щель засыпанный снегом двор. За их спинами Бозя продолжала, как на буксире, тащить к татарину упирающуюся Оксану. Обе они вязли в сугробах, и поэтому дело продвигалось не шибко. Снегопад небрежным падением своим набросил на их телогрейки мокрые искристые горностаевые мантии.
-- Вы чё там, биксы ? - нехотя повернул голову в их сторону Джиран. - Быстрее топайте.
Приймак резко поднялся на ноги, втянув шею в узкие свои плечи.
-- Ну чого воны? Попалять жеж.
Он встревожено затоптался вокруг татарина, не вынимая рук из карманов, в которых грел грязной ладонью рукоять самодельного кинжала. Его тревоги оказались совершенно напрасны - вокруг по-прежнему не было ни души. Живановская слободка мирно спала.
Бозя пихнула вперёд Оксану и злобно, шёпотом пырскнула своему сожителю:
-- Да вот эта - упирается.
Джиран удивлённо обернулся, а Приймак чуть не подпрыгнул на месте, что в тяжелом драповом пальто сделать было почти невозможно. Выбрасывая из-под ног комья снега, он подбежал к Оксане, судорожно выдёргивая из кармана пальто самодельный кинжал "перебитый" из длинного эсвэтэшного штыка. Снег тотчас облепил чёрное лезвие, неумело отточенное в местном депо фрезой с обеих сторон.
-- Та ты шо, блядюго, з глузду зъихала? - злобно выдохнул он, будто плюясь в снежную мглу нитями пара изо рта. - Я ж тебе на шматки порижу, суко.
Обоюдоострое остриё самоделки оказалось в непосредственной близости от лица Оксаны - стоит только сейчас Приймаку сделать небольшой выпад и сталь вонзится ей в глаза. Оксана ясно видела, как мелко дрожит кинжал в руках бандеровца. Приймака она не боялась, без Джирана его голос был тут лишним.
-- Одзынь Прима, - отодвинул его в сторону Джиран. - Ты идти не хочешь, да? Скажи - ты, что не пойдёшь?
Низко наклонив голову, он вперил взгляд своих чёрных слегка раскосых глаз в лицо Оксаны. Будто два чёрных жёстких дула упёрлись взглядом ей в переносицу из-под глубоких глазных впадин татарина. Не каждый мог смотреть вот так в глаза Джирану, когда он скалил в злой яростной гримасе свои острые жёлтые зубы. Оксана привычно опустила свои глаза вниз - смотреть в лицо можно было только тому, кто был равен тебе силой, это она усвоила твёрдо. Как и то, что, сейчас она сделает все, о чём ей прикажет Джиран.
