-- Но у меня есть предложения выгодные прежде всего для вашего народа. Например, продавать нам рабов-преступников. Всё равно положение каторжника не лучше раба.

-- Но мы не можем продавать наших людей, хоть бы даже и провинившихся. Пусть преступники обречены на тяжёлые и непрестижные работы, и за ними следят, конечно. Но это не значит, что они становятся рабами -- купить и продать их нельзя. Нельзя их также увечить, а если преступница женщина, то её не разрешается осиливать. Наказание за это такое же, как за насилие над любой другой женщиной, то есть смерть. Мы запрещаем это, потому что если бы мы это позволили, это развращало бы наш народ. Потому мы не можем никого продавать.

-- Ну а если продавать тех, кого бы вы в противном случае казнили?

-- Если мы казним человека, значит, считаем его слишком опасным для нас, чтобы его помиловать. Так что исключено.

-- Однако вы делите людей на тех, кто принимает учение сынов солнца и кто его отвергает, так?

-- Так. Впрочем, мы понимаем, что большая часть мира про него просто ничего не знает, а чтобы принять или отвергнуть, надо знать о нём правду.

-- Да, это так. Ну вот я теперь уже узнал, что вы запрещаете рабовладение и работорговлю, запрещаете иметь наложниц, но тем не менее я сам видел, как ваш посол сам покупал на торге себе наложницу. Кому мне верить, тебе или собственным глазам?

-- Когда и где ты мог такое увидеть?

-- Дело было в Новой Англии, ваш посол вместо со всеми участвовал в торге, пялился на обнажённую рабыню, а когда выиграл аукцион, повёл её предаваться утехам.

-- Откуда ты знаешь, ты что, подсматривал за ними со свечой?

-- Ну по внешнему виду мужчины легко понять, что он собирается делать с женщиной.

Хотя едва ли англичанин запомнил первого и последнего тавантисуйского посла в Новой Англии в лицо, и Горный Ветер мог бы сделать вид, что он тут не при чём, но не желая терпеть клеветы и оскорблений, он вскочил с места и заговорил с плохо скрываемой яростью:

-- Как ты смеешь клеветать на меня, мерзавец! А не ты ли хватал её сам за разные непристойные места, не ты ли, не щадя её скромности, поучал меня при этом, что она мол, непорядочна, потому над ней можно издеваться как угодно! А я вовсе не как наложницу её выкупал, а движимый состраданием. А здесь она стала моей законной женой, матерью моих детей. Вы же хотели обречь её на помойную яму и быструю смерть! Сгноить её ради собственного развлечения. Вы не люди, а злобные и мерзкие выродки!

-- Горный Ветер, сядь и успокойся, -- повелительно сказал Асеро, -- я понимаю твои чувства, но всё-таки не забывай, что перед тобой посол.

-- Когда я там был в статусе посла, меня с моим людьми чуть не отправили на корм рыбам. Мы его, конечно, и пальцем не тронем, потому что войны не хотим, но правду о себе пусть услышит, особенно если опять вздумает клеветать.

Асеро добавил, обращаясь к послу:

-- Вот видишь, ты уверял меня, что ваши культура и образование убивают в вас зверства, а сам глумился над несчастной девушкой. Да у нас даже крестьянин или слуга ничего такого не сделает! Потому что он с детства приучен уважать себя и других.

-- Воистину чудны у вас нравы, -- пробормотал посол, -- владыка говорит об уважении к простым крестьянам и слугам, и уверяет даже, что те способны лишить его власти за злоупотребления, принц крови женится на девушке, у которой я сам лично убедился в отсутствии невинности и потому раздумал покупать... Да, странно у вас всё. В логику ваших поступков невозможно проникнуть, или надо самому сойти с ума.

-- В общем-то ничего непонятного здесь нет, -- сказал Асеро, -- Мне как правителю нужно заботиться о своём народе, а значит, в частности, заботиться о его безопасности. Единственный способ освободить моих людей от угрозы быть захваченными в рабство, это чтобы вы запретили работорговлю совсем.

-- Нет, это невозможно! Наши работорговые компании... у нас на этом зарабатывает столько людей.... просто нельзя позволить им разориться! А если мы запретим обращать в рабство тавантисуйцев, а остальных разрешим?

-- Боюсь, что это не очень поможет. Если рабство сохранится, то наших людей всё равно будут захватывать. Небось ещё им языки отрезать начнут, чтобы не проболтались. Нет, только полный запрет работорговли способен искоренить это зло.

-- Однако есть один способ обойти этот вопрос, даже если мы не отменим работорговлю. Ваши корабли не будут с огромным риском для себя посещать чужие страны, вы всё вручите нашим торговым посредникам, чьё представительство будет открыто у вас в столице, а возле ваших берегов пиратство уже почти невозможно.

-- Но это значит согласиться на очень большую зависимость от вас в таком важном вопросе. Конечно, мы подумаем над вашим предложением, но едва ли сможем на него согласиться. Впрочем, вы также донесете наше предложение о запрете работорговли до английской короны. И опубликуете мою речь на эту тему большим тиражом в вашей прессе.

-- Что же, опубликовать в прессе.... Думаю, это возможно. Не стоит отказываться, не узнав подробностей. Мы знаем, что вы не склонны терпеть иностранцев у вас в стране. Но от этого глупого предрассудка вам вполне возможно отказаться.

-- Дело не в предрассудках. Тут опять же вопрос безопасности. Слишком велик риск преступлений ваших людей в отношении наших. Впрочем, ты и сам того не желая, это подтвердил.

-- Я не понимаю....

-- Ты только что без тени раскаяния поведал о мерзком преступлении, которое у нас карается смертью. Ты же лапал девушку против её воли. Неужели ты даже теперь не понял, сколько конфликтов возможно на почве слишком разного понимания границ дозволенного у вас и у нас?

-- Пожалуй, это и в самом деле проблема, -- согласился посол, -- нашим людям трудно будет жить по вашим законам, не хотел бы оказаться на их месте... Если уж меня за такой невинный поступок как осмотр товара готовы чуть ли не убить... Думаю, что нам нужно обзавестись хотя бы сборником ваших законов.

-- В том-то и дело, что живой человек, женщина не должна приравниваться к вещи или товару, -- сказал Асеро, -- лучше представь себе, что кто-то проделывает то же самое с твоей дочерью. Что касается сборника законов -- его передадут тебе сегодня же. У нас он заготовлен на такой случай. Он переведён на испанский, но если надо, мы можем его и на английский перевести.

-- Итак, Английская Корона предлагает открыть у вас торговое представительство, отказаться же от работорговли и пиратства мы не можем.

-- А если мы выкупив принцев, откажемся от дальнейшей торговли?

-- Тут я не могу ответить точно Моё дело лишь предложить торговое соглашение на условиях Короны и отнести ответ. Однако я не исключаю.... -- посол посмотрел многозначительно, -- не исключаю дальнейших осложнений в отношениях между нашими государствами. Ваше Величество, я думаю, для вас не секрет, что в нашей стране есть люди, в том числе и достаточно влиятельные люди, которые желали бы стереть Ваше Государство с лица Земли.

-- Осложнения, конечно, никому не нужны. Но ведь есть опасения -- как мы боимся, что вы попробуете изнутри изменить наши порядки, так и вы ведь тоже этого боитесь. Вам даже отмена работорговли кажется покушением на устои. Однако я уверен, что такая идея будет воспринята на ура лучшими людьми вашей страны.

-- Не думаю, что это вызовет понимание у сколько-нибудь значительного числе людей, -- ответил посол, -- однако воля Ваша.

-- А возможно ли у вас тоже открыть наше представительство? -- спросил Киноа -- чтобы мы были тут в равном положении.

-- Я не исключаю этого, но дело осложняется тем, что мы не можем обеспечить вашу безопасность. Ведь среди христиан скорее всего найдутся те, кто сочтёт своим долгом убить язычников. А креститься инки не могут.

-- Да. Мы не можем креститься, -- сказал Асеро, -- звание инки и христианская религия предъявляет слишком разные требования, чтобы их можно было совместить. Однако мне кажется, что дело не совсем в христианстве, а в том, что многие мастера пера распространяют про нас всяческие небылицы. Ты и сам их наверняка читал. Именно эти небылицы настраивают против нас даже тех, кто не видит прямой выгоды в причинении нам ущерба. Если наш человек попадет в беду в христианском мире, то местные часто твердят, что тирану-инке так и надо, хотя бы даже тавантисуец не был инкой.