-- Ну теперь некоторые модники так ходят, -- ответил Видящий Насквозь, -- хотя старики ворчат, конечно. Но ведь их с каждым годом всё меньше...

-- Скверно, -- сказал Инти, -- а всё таки родина -- это ведь не чай и баня, и даже не только законы, хотя всё это и важно. Наверное, это то что европейцы называют modus vivendi, образ жизни.

Когда они уже подошли посту, оттуда выбежал смотритель, и увидев Инти, остановился в удивлении и некотором замешательстве. Инти тут же понял, что узнан -- Опоссум слишком хорошо знал его в лицо, чтобы его обманул европейский костюм и седина. Но хорошо ещё станционный смотритель понял, что прямо называть Инти по имени не следует, и потому не знал, как обратиться. Как можно более непринуждённо и естественно Инти сказал:

-- Опоссум, кого я вижу! Не узнаёшь Саири в таком наряде?

Эта фраза означала, "да, мы знакомы, не надо это скрывать, но зови меня сейчас "Саири".

-- А как же не удивляться? -- ответил Опоссум, -- не думал я, что ты в твои годы и с твоим здоровьем будешь шляться по заграницам. Но раз ты куда-то ездил, то значит, так было надо. Да и ладно, сейчас не до разговоров. Что вам раньше, еду или баню?

Вечером сидя вдвоём за чаем Инти и Опоссум беседовали. Опоссум рассказывал последние тавантисуйские новости, сам не переходя к вопросам. Инти был доволен, что Саири, похоже, блестяще сыграл свою роль -- во всяком случае, никто ничего не заподозрил вроде бы... И про смерть Ловкого Змея вести пока не дошли... Или им особенного значения не придают? Мало ли кто его мог прикончить, в самом деле..

-- Скажи, Опоссум, а любопытно тебе, с чего это я по заграницам на старости лет вздумал мотаться?

-- Любопытно. Только ведь ты, если не захочешь, не скажешь. Хотя на самом деле я догадываюсь...

-- И о чём догадываешься?

-- Обстановка по ту сторону гор накаляется, того и гляди полыхнёт восстание, так ты с их вождями, пойти, переговоры вёл, и женщина с тобой, похоже, переводчица.... Это не сама Радуга?

-- Нет, не сама. Но в общем и целом ты угадал. Мне, кстати, сказали, что они тут три раза к нам по этой дороге послов присылали. Дорогу, конечно, безопасной не назовёшь, но всё-таки чтобы все три группы погибли... подозрительно это. Как думаешь, какая может быть причина?

-- Я не думаю, я знаю. Оттого я, собственно, и здесь. Тебя и твоим людям просто сказочно повезло, что вы пришли сюда сейчас, а не несколькими днями ранее. Иначе вы бы вляпались в такие неприятности... Ну может, и не погибли бы все, но без трупов едва бы обошлось. Здесь, вот прямо на этом посту орудовала банда, грабившая и убивавшая проезжающих. Поскольку тут место достаточно глухое, на то, что никто долгое время не шёл, никто и внимания не обращал. Всё случайно вскрылось...

-- Как же они пост захватили?

-- Официально устроились работать. Один головотяп согласился мало что назначить тут одних каньяри, да ещё и из одного села. А иные думают, что не головотяп, а сам в сговоре... Следствие идёт. Так что знаю я про послов, сам их видел...

Глаза Опоссума погрустнели.

-- Что с ними?!

-- Их тут по несколько месяцев в рабстве держали, в подвале и колодках, и были они при освобождении в таком состоянии... Без слез смотреть невозможно. Ведь если человека, даже самого здорового и сильного, несколько месяцев в колодках продержать, он потом на ноги встать не сможет. Так что отправили их в дома оздоровления, может, поставят их наши лекари на ноги....

-- Должны. Такого кошмара и врагу не пожелаешь, а тут те, кто за нашей помощью шёл...

-- Ну а я тут формально в качестве смотрителя, но так должен все связи этой банды вскрыть. Ведь всё награбленное или рабами сделанное бандиты куда-то сбывать были должны. Вот и пытаюсь найти концы.

-- А я уж, встретив тебя здесь, думал, что ты просто более спокойное занятие найти решил... Всё-таки годы своё берут... И у меня тоже.

-- Да какой тут покой, когда такие дела творятся. Вот что, я думаю, свиньями мы будем, если своим собратьям по ту сторону гор не поможем. Если после таких бед они вернутся ни с чем...

-- Я тоже уверен, что без нашей помощи их оставлять нельзя. Но воображаю, как перекорёжит Золотого Слитка от одной мысли о таких тратах...

-- Ничего, перетопчется. Не один же он всё решает. Асеро, я думаю, на твоей стороне будет, да и Славного Похода вполне может удастся уговорить. Скажи мол, засиделись твои орлы...

-- Меня просили о помощи с моря, тут мнение наших торговцев очень много весит. Но ладно, к чему гадать, соберутся носящие льяуту и тогда всё обсудим. Лучше расскажи, что там нового относительно англичан.

-- Да ничего. Наши люди воют, столько от них проблем и головной боли, но торговые работники велят им спускать по максимуму, наказывать только тавантисуйцев, а эта несправедливость вызывает злость и раздражение. Ну всё-таки недопонимают у нас наверху чего-то...

-- И чего же?

-- А то, что человеку мало быть сытым, добротно одетым и помытым. Вот, скажем, дворянин в Европе почему сам себя считает крутым и почему другие перед ним стелются? Разве он обязательно богат? Отнюдь. У него может быть всего имущества дырявый камзол с пустыми карманами, да вошки в волосах. Но он безумно при этом гордится собой, потому что, в отличие от простого мужика и даже богатого купца, у него есть честь! То есть его никто безнаказанно оскорбить или ударить не может. Потому что он -- высшего сорта. По сравнению с другими, которых можно и оскорблять, и унижать, и к женам и дочерям их под юбки лазить...

-- Ну это мы все более-менее понимаем. Да и англичане, вроде, не дворяне.

-- У англичан богатый купец может себе дворянство купить. А мы не понимаем, что все они, хоть дворяне, хоть нет, людей на сорта делят. Кого можно оскорбить, кого нельзя... И если мы терпим их выходки, значит, вы их глазах, сами себя к низшему сорту относим, вот они и наглеют на глазах. А как ещё прикажешь к нам относиться, если к супруге самого Первого Инки можно безнаказанно под юбку лазить? А если уж за нашим государем они чести не признают, и под юбку к его жене залезть посмели, то уж за нами и подавно...

-- Значит, весть об этом уже досюда докатилась?

-- Сплетни об этом ходят по всей стране. Иные даже совсем небылицы сочиняют. Будто бы Розенхилл её на глазах у мужа прямо осилил, и даже будто она добровольно Розенхиллу отдалась, а Асеро стерпел.

-- Да кто посмел так опозорить Луну?!

-- Формально никто не знает, но так многие догадываются. Кто ещё мог вынести это из-за пределов дворца кроме Жёлтого Листа?

-- Знаешь, этого мерзавца уже пора арестовать. Сколько терпеть можно! Нужно дойти до воздушной линии и переслать приказ в столицу. Ответственность за последствия беру на себя.

-- До наших мест воздушную линию пока ещё всё равно не провели, -- с грустью ответил Опоссум, -- это не раньше Кито...

-- По плану должны были уже. План изменился?

-- Да. Слишком много связанных с этим несчастий. Как они уверяют...

-- Много -- это сколько?

-- Точное число не говорят. Будь я в Куско, запросил бы статистику. Но в качестве аргумента приводят не более трёх-четырёх историй, да и там нарушали технику безопасности. Мне кажется, что тут панику нарочно враги разводят, чтобы лишить нас такого важного изобретения... Ведь на кораблях куда больше народу тонет, никто же не велит их запретить! Хотя проблема тут есть, но она не там, совсем не там...

-- А где же?

-- Юноши, после того как они вырастают и не могут летать, они... им потом тяжело без неба, как будто не хватает чего-то. Мучает смутная тоска, от которой нет пока никакого лекарства. Может, со временем пройдёт это, а может, и нет... Слишком мало ещё времени прошло, чтобы выводы делать.

Инти ничего не ответил. Как и многие уроженцы гор, он с детства мечтал о полёте, но знал, что человек не птица, над горами и долинами не воспарит, как бы не хотел... Ну а те, кто летал и теперь больше не может, должны испытывать по этому поводу ещё бСльшие страдания. Но знал он также, что с болью можно свыкнуться. Ведь как он горевал после смерти любимой жены... Но ведь свыкся, жил, занимался делом... Хотя только теперь, когда эта страшная боль прошла, он понял, насколько на самом деле страдал, отвлекаясь от боли силой воли. Впрочем, можно ли назвать такую подавленную и неосознаваемую боль болью? Это скорее какое-то нечувствие, когда часть души просто не работала, как не работает часть мускулов у парализованных. Тоже несладко, но жить с этим можно.