-- Как хрупка человеческая жизнь, и как бы я жил, если бы она умерла.

Лекарь ответил:

-- Я думал, что вы просто два одиноких человека, нашедших друг друга, но теперь я вижу, что в ваших отношениях скрыта какая-то тайна. Скажи, вы знали друг друга до того, как встретились в поместье Ловкого Змея?

-- Неужели это видно? Я думал, что нам удастся это скрыть...

-- А ну-ка признавайся, кто тебе эта женщина?! -- спросил Лекарь, тряся Инти за плечо.

-- Моя жена. Больше ничего сказать не могу.

-- То есть я понимаю, что теперь жена. Или раньше тоже?

-- Да. Я думал, что он её убил, а оказывается, похитил.

-- И как же ты ей простил?!

-- Простил?! Да я её и виноватой не счёл. Во всём эта сволочь виновата -- украл, изнасиловал, держал в рабстве... А она все эти годы меня любила, как же мне было оттолкнуть её? Сказать ей -- "ты стара, изуродована и опозорена, живи, мол, одна, а я себе молодую и красивую найду"? Нет, я бы никогда не смог совершить такой жестокий поступок.

-- Спать-то ты с ней как спишь? Без коки?

-- Как видишь, сплю, без коки. И даже удовольствие при этом получаю, и тут меня жалеть нечего.

-- Я не жалею, я восхищаюсь. Много всякого я в жизни видел, и немало высоких песен о любви слышал, но о столь высоких чувствах не слышал никогда. Легко любить молодую и красивую деву, но суметь заставить себя полюбить женщину не просто немолодую, но опозоренную и изуродованную... не знаю, кто на это ещё способен кроме тебя.

-- Человек на многое способен, если умеет думать не только о себе любимом, -- проворчал Инти, -- жаль, что в Тавантисуйю стали забывать.

Эпизод с колючкой был самым неприятным из всех, которые с ними случилось за границей. О другом эпизоде Инти потом вспоминал с радостью. Они зашли в столь глухие места, где дорога была завалена буреломом, который было неизвестно как обойти. Разгрести его всемером было и подавно не под силу. Нужно было искать дорогу в обход, и путешественники как раз решали кого послать в разведку, когда их окружили какие-то воины с луками. Фигурка с лучами на голове на них не произвела никакого впечатления, ни один из языков, которые знал Инти, они тоже не понимали. Дело грозило обернуться серьёзными неприятностями. Тогда Инти как можно более громко и чётко произнёс два слова: "Манко" и "Тавантисуйю", и неведомые воины вдруг склонились перед ними в почтительных позах. Потом они кинулись расчищать завал, и вскоре дорога была свободна.

-- Видите, -- сказал Инти, -- кое-где есть племена, которые не являются союзниками Отравленного Наконечника, может, даже вообще не знают о нём. Но слова "Манко" и "Тавантисуйю" также священны для них. Жаль, нельзя было потолковать с ними подробнее. Я вот думаю, почему у нас так осторожничают. Неудача Амазонии, конечно, важна, но как это ни странно, больше ею аргументируют те, кого она напрямую не коснулась. Те же, кто в ней участвовал, как раз считают, что надо делать ещё попытки. Может, Амазония лишь предлог, а всё дело в том, что нами слишком завладел страх ошибки? Ведь многие не без оснований видят причину войны между Атауальпой и Уаскаром в том, что наше государство расширилось слишком быстро, и не сумело адаптировать планирование под расширение, и в силу этого мы стали нового расширения подспудно бояться? Но недостойно сынов Солнца быть столь трусливыми!

Вскоре джунгли сменились горами. Инти был счастлив после душного и парного воздуха джунглей вдохнуть всей грудью чистый горный воздух. Жаль, что нельзя помчаться по горам вприпрыжку -- ведь после долгого пребывания в долине к горам необходимо привыкать даже ему, потомку горного народа. Что уж говорить о его спутниках, которым пришлось смириться и терпеливо переносить слабость, которая всегда нападала на тех, кто приходил в горы из долин. Именно из-за этой слабости приходилось идти медленно,чтобы постепенно привыкнуть и дождаться того момента, когда она пройдёт. Больше всего Инти боялся, что на них нападут кто-нибудь разбойники, привыкшие грабить таких вот не успевших привыкнуть к горам путников. Конечно, частично проблема решалась кокой, но её надо будет успеть ещё принять перед боем, а на ночь её никто принимать не будет, после неё не уснёшь. Да и женщинам кока запрещена. Впрочем, Утеша и без коки адаптировалась к горам лучше всех, перескакивала с камня на камень, подобно дикой викунье и вообще чувствовала себя в своей тарелке. Инти выполнил своё обещание и обучил девочку владеть оружием, но сказал ей, что пользоваться им надо будет в крайнем случае, а в случае нападения на лагерь ей лучше пересидеть в палатке, потому что для бандитов такая хорошенькая девочка -- крайне желанная добыча.

-- Отец, скажи мне, кто построил эту дорогу?

-- Дороги через горы были испокон веков для торговли между народами. Ещё до того, как в нашу землю нагрянули испанцы, инки проложили эту дорогу, чтобы сообщаться с землями, по которым мы только что прошли. И некогда тут шла весьма активная караванная торговля. И первые известия об испанцах, которым тогда не придали тогда большого значения, были от гонцов, прошедших через горы по такой дороге. Хотя уже тогда были планы распространить на эти земли инкские порядки. Знаешь, если бы мы тогда серьёзнее оценивали долг по отношению к нашим братьям, может быть, завоеватель не ступил бы на нашу землю... Но случилось то, что случилось.

Девочка внимательно посмотрела на отца:

-- Ты так говоришь, как будто ты жил в то время и сам решал. Но ведь ты тогда ещё не родился...

-- Верно, не родился. Но читая старые книги, я порой чувствовал себя так, как будто сам бы на месте предков и должен был принимать решение.... Я знаю, почему они приняли то или иное решение, знал, что последовало после... Знаю, кому и во что обошлись его ошибки.... Иные из-за них окончили свои дни на виселице... Но не ошибается лишь тот, кто не принимает решений, а лишь наблюдает жизнь как бы со стороны. Но такой человек и не живёт в полной мере.

Но вот и наконец приграничный пункт. В ясный день его было заметно издали, и сердца у всех радостно забились.

-- Видите, -- сказал Инти жене и дочери, -- это граница Тавантисуйю, прибудем и мы, считай, дома. Казалось бы, те же горы за ним, те же перед ним, да и сам он разделяет лишь разные склоны одной горы, да и выбран он был не по каким-то высоким соображениям, а по чисто практическим -- именно здесь гора такой формы, что пункт тайком не обойдёшь. Но всё равно дорога и горы за ним для уже другие. Потому что там Родина, там уже считай дом. Для нас, когда мы знаем, что там -- Родина, там уже всё как будто другое.

-- Но ведь если бы граница Тавантисуйю продвинулась бы дальше, Родина была бы уже здесь? -- спросила Утеша, -- так почему там всё другое?

-- Верно, была бы, -- ответил Инти.

-- Всё дело в том, что мы устали от бесконечных тревог, -- сказала Морская Волна, -- здесь нас любой разбойник может безнаказанно ограбить, убить и захватить в рабство, а там уже вступают в действие законы Тавантисуйю.

-- Тоже верно, -- сказал Инти, -- просто так на нас там уже никто не нападёт. Но вот если наши враги про нас пронюхали... Тогда другое дело.

-- Я думаю, всё куда проще, -- сказал шедший чуть впереди Видящий Насквозь, -- все мы знаем, что впереди нас ждёт отдых, вкусный обед, крепкий чай и баня, а то ведь уже больше недели не мылись, заодно и это дурацкие европейские тряпки сбросим и оденемся наконец, по-человечески. Как лекарь скажу, что наша тавантисуйская одежда много для здоровья полезнее. Штаны не обтягивают, обращение крови в ногах тем самым не замедляется, да и вообще без лишних рюшек, под которыми у белых людей вечно грязь копится. У нас в Тумбесе некоторые манеру одеваться по-европейски взяли, краса и дешёвая гордость им важнее чистоты и здоровья.

Инти спросил:

-- А что, в Тумбесе сильно теперь европейские платья в моде? Лет пять назад так принаряжались только некоторые женщины, даже Эспада вроде бы не решался вырядиться в камзол принародно. Хотя европейские наряды у него при обыске были найдены, представляю, как он исходил ненавистью, что не может их нацепить на себя публично.