– Что будем заказывать? – спросила она, просматривая меню. – Кстати, я вегетарианка.

Свои заявления она делала так, словно ожидала от меня нападок и возражений.

Единственное греческое блюдо, которое я пробовал, – мусака. И эта мусака ничем не отличалась от других непонятных запеканок, которыми нас регулярно кормили в школе. Так что право выбрать блюдо я оставил за ней. Официант принес нам блюдечки с масляной заливкой, ломти резинового жареного сыра и корзиночки с восхитительной теплой питой, которая отбила неприятный вкус рецины и позволила мне согласиться на графин домашнего красного вина.

Остаток вечера я помню смутно. Кажется, мы ссорились, смеялись, плакали. Родители Нэш были в разводе, отец дважды успел жениться после развода, а мать жила с женщиной. У Нэш была целая толпа сводных братьев и сестер, разбросанных по миру. Она говорила, что ее отец – мерзавец, но в действительности очень скучала по нему. И когда я понял, что эта эксцентричная и броская особа на самом деле ранимая и неприкаянная девушка, я наконец расслабился в ее обществе.

– Ну а что с твоей семьей? – спросила она.

– Ничего особенного.

– Звучит интригующе!

– А может быть, просто банально?

– Братья-сестры есть?

На секунду я растерялся.

– Нет.

Росс, это же, в общем, правда.

– Слушай, – быстро добавил я, – не хочу, чтобы обо мне судили по тому, из какой я семьи и откуда родом. Я всегда был аутсайдером в школе и в своей семье тоже. А теперь у меня есть шанс быть тем, кто я есть на самом деле.

– Ну и кто же ты на самом деле? – спросила она.

– Понятия не имею.

Нэш подумала, что я шучу.

Утром я проснулся в одежде, но чувствовал себя прекрасно. Пока не попытался встать и не обнаружил, что вместо головы у меня – чугунный котелок, в котором бултыхается голый мозг, ударяясь об него при малейшем движении… Я взвесил варианты: нырнуть обратно под одеяло или пойти на пробежку и выветрить остатки алкоголя.

Посреди нераспакованных вещей я нашел мешок со спортивной формой. Потом в панике начал искать ключи и, к своему удивлению, обнаружил их в дверном замке с внутренней стороны, хотя не мог вспомнить, чтобы оставлял их там. Я вообще не мог вспомнить, как вернулся домой, но потом, выйдя на улицу и начав легкий бег, заметил, как в голове начинают всплывать какие-то картинки вчерашнего вечера. И все они были ужасно нелепыми. Неужели я правда запутался волосами в искусственной виноградной лозе, украшавшей потолок ресторана, когда встал, чтобы пойти в туалет? Неужели мы действительно били тарелки и танцевали в хороводе на какой-то свадьбе?

Тротуары были залиты грязными лужами, грязь впитывалась в белую подкладку моих кроссовок, но дождь приятно охлаждал меня, действовал освежающе. Волосы насквозь промокли, ручейки бежали по лицу.

Улицы были почти пустыми, только изредка мимо проезжал с плеском автобус. Я понятия не имел, куда направляюсь, но на большом перекрестке решил повернуть налево, в более респектабельный район. У паба были выставлены столики на улице, в горшках на них красовалась побитая мокрая герань. В газетном киоске только начали раскладывать на прилавке свежую прессу. Просмотрев местный справочник, я убедился, что пробежал три квартала от своего общежития и направляюсь обратно к нему. Оставалось пробежать меньше мили. Я купил пинту молока. Пока я трусил обратно, дождь почти закончился и мое похмелье выветрилось.

В мужском душе здоровенный накачанный парень энергично вытирался полотенцем – у нас в школе так выделывались регбисты, чтобы всем в раздевалке был виден размер их мускулов и членов.

Он выразительно уставился на мои грязные кроссовки.

– Надрался вчера. Пришлось пойти на пробежку, чтобы проветриться, – пояснил я, и в лице качка явно прочиталось некоторое уважение ко мне.

В комнате я нашел новенький чайник в коробке, подписанной «кухня». Там же была огромная банка дорогого растворимого кофе, упаковка сухих сливок и несколько банок тушеной фасоли. Мама позаботилась обо всем, и теперь мне было стыдно, что я лишил ее удовольствия самой распаковать вещи и навести порядок в моем новом жилье.

Я уже стоял перед дверью Нэш с двумя кружками кофе в руках, как вдруг вспомнил еще кое-что.

Мы целовались? Да, точно. Прямо тут, перед дверью. Сначала робко, а потом взасос. После она посмотрела на меня влажными глазами и спросила, не хочу ли я зайти. И было ясно: если я зайду, у нас будет секс. Но я промямлил что-то вроде «это не очень хорошая идея».

Нэш была не в моем вкусе. Хотя я до этого вообще понятия не имел, что у меня в отношении девушек есть какой-то вкус.

Я сам выпил обе кружки кофе, а потом пошел на вводное занятие медицинского факультета.

От группы собравшихся новичков словно исходило напряжение. Студент, стоявший ближе всех к двери, толкнул ее, и она оказалась не запертой; все нервно рассмеялись.

– Ваш первый урок на пути к самостоятельности, – съязвил лектор с кафедры, пока мы рассаживались в аудитории, исподтишка оглядываясь друг на друга, снимают ли другие пальто и достают ли тетради.

Среди собравшихся я узнал пару человек со дня собеседования. Парень в очках сухо кивнул в ответ, девушка в платке смутилась и отвела взгляд.

– Как думаешь, кто из нас упадет в обморок в анатомичке? – шепнул парень, сидевший сбоку от меня.

Я легонько указал на блондинку, сидевшую перед нами. Она тут же обернулась, как будто почувствовала движение с моей стороны. Она была симпатичная – такая классическая англичанка. Наши взгляды на мгновение пересеклись, и я почувствовал, что заливаюсь краской.

На перемене мы оказались за одним столиком в кафе. Ее звали Люси, а моего соседа – Тоби.

Если бы я зашел в аудиторию на секунду позже и сел на другой ряд, то, вероятно, познакомился бы с другими людьми. Или все-таки все предопределено? И нам с Люси было суждено встретиться и оказаться за одним столиком в кафе? А если бы я сел рядом с тем парнем в очках, с Джонатаном, то все студенческие годы провел бы за шахматной доской и, как и он, стал бы известным онкологом? Нам кажется, что мы сами выбираем друзей, но, возможно, все это лишь стечение обстоятельств.

В анатомичку нас повели в первую же неделю. Думаю, просто решили не откладывать столь важный момент. В коридоре перед входом все галдели, но как только мы вошли в анатомический театр, все притихли. Воздух густо пах химическими реагентами.

Я пытался представить себе разные лица, когда вскрывали мешок, и в моем воображении все они были стариками. Но перед нами оказался молодой парень со сбитой частью лица в том месте, где череп ударился об асфальт, когда его велосипед сбил грузовик.

Тоби стоял рядом. Он рухнул в обморок. Я помог вынести его в коридор, положить так, чтобы ноги были выше головы, оперев их о стул, и сидел рядом, делая вид, что я совершенно спокоен, пока он не пришел в себя и не решил вернуться обратно. К тому времени студентам нашей группы уже разрешили трогать труп и демонстрировали, какие органы доступны для хирургического вмешательства. Лектор успокоил нас, что практические занятия на трупах начнутся не раньше второго семестра и у нас еще будет возможность свыкнуться с обстановкой.

– Ты как? – спросила меня Люси, пока мы стояли в очереди в столовой.

Она была так обеспокоена, что я подумал, не заметила ли она мое состояние, когда выносили Тоби. Она была такая милая и симпатичная, что я даже хотел ей рассказать про Росса, чтобы она прониклась ко мне еще большим сочувствием, чем к бедняге Тоби. Но я сдержался, Мне не хотелось, чтобы мои новые друзья старались обходить со мной какие-то темы в разговорах.

Я всю свою жизнь провел в твоей тени, Росс. Но больше этого не будет.

Декабрь 1997 г.

ТЕСС

В рождественской постановке Хоуп досталась роль ослика. Ей не дали роль ангела, и она учинила форменный скандал, так что никто не ожидал от нее большого успеха в роли ослика. Если честно, я не поняла, почему ей не разрешили быть ангелом – в постановке их было великое множество. Но миссис Мадден, учительница Хоуп, сказала, что нельзя всегда и во всем потакать желаниям Хоуп. Справедливости ради должна сказать, что учительница не дала ей эту роль вовсе не потому, что Хоуп плохо себя вела или не подходила внешне. Думаю, она просто устала от ее бесконечных вопросов.