Ты просто сидишь, чуть наклонившись вперед, опершись на руку, и смотришь на меня. Никто никогда на меня ТАК не смотрел. Что в твоем взгляде, еще не совсем просохшем от слез? Тоска, огромная тоска, которая заставляет тебя сминать и кусать свои губы. И нежность, слепящая, выворачивающая душу нежность. И что-то еще, но и этого уже достаточно, чтобы понять… Несмотря на то, что никто никогда на меня ТАК не смотрел, я понимаю. Так смотрят только на любимого человека. На безумно, безнадежно и безответно любимого человека.

До сих пор не понимаю, почему я ничего не сделала в тот момент, когда осознала это. Не дернула головой, не распахнула глаза, не охнула. Вообще! Никак не выдала то, что увидела и поняла. Лишь глаза снова закрыла, не в силах видеть эти эмоции в твоих глазах. И говорила себе: «Дыши, Лера, дыши!». Но сердце все равно колотилось как сумасшедшее.

И чуть не выпрыгнуло из груди, когда я почувствовала, как твои пальцы легко и невесомо касаются моих волос, убирают от щеки, лба. Замираю в панике. Бля! Что делать, если ситуация начнет развиваться дальше?! А она развивается. Один тихий судорожный вздох, и ты встаешь. Я лежу, боясь пошевелиться, и слушаю. Как ты подходишь к своей кровати, ложишься, немного возишься и, наконец, все затихает. Заснула. Или просто лежишь и думаешь? Хотела бы я знать, блин, о чем? Или о ком? Или нет — не хотела.

Ни о каком сне уже не может быть и речи. Полежав еще минут десять, встаю, не глядя в твою сторону, быстренько собираюсь в душ. Ты никак не реагируешь. Спишь или делаешь вид, что спишь? Не знаю и знать не хочу!

В душевых пусто — рано, да и часть народу уже разъехалась по домам. Стою под душем долго, но в голове абсолютно и гулко пусто. Ни единой мысли. Кроме того, что относиться к тебе как раньше, я не смогу. Нельзя, невозможно делать вид, что ничего не случилось. Потому что ты — уже не моя лучшая подруга Дарька! Кто ты? Понятия не имею! Сейчас самое главное для меня — суметь пережить то время, которое нам еще осталось наедине с тобой. И поэтому — стою под душем долго. Но, в конце концов, нельзя же там отсиживаться несколько часов. И я принимаю решение: пусть автобус у меня лишь в два часа дня, лучше я оставшееся время проведу на вокзале, чем с тобой. И с этой мыслью возвращаюсь в комнату.

Начинаю собирать оставшиеся вещи, стараясь не шуметь. Хм…Трудно не разбудить того, кто и так, похоже, не спал.

— Чего так рано? — хрипловато спрашиваешь из недр одеяла. У тебя со сна голос всегда чуть хриплый, от курения, наверное. Но сейчас он не от сна хриплый, я-то знаю.

— Разбудила тебя? Прости, Дарь, — фальшиво бодро отвечаю тебе. — Не спится что-то, да и дел еще куча.

— Какие у тебя дела?

— Да так, — неопределенно отвечаю, — купить кое-что надо, мама просила. Заехать в пару мест.

— Лера, семь утра только, — вытаскиваешь руку с часами из-под одеяла, а я отвожу глаза. — Какие магазины в такое время?

— Да я на вокзал сначала, сумку в камеру хранения заброшу, чтобы не возвращаться. — «Да, именно, не возвращаться! И не видеть тебя! Не могу тебя видеть!». — Чтобы время не терять потом. Говорю же — дел еще куча.

— Ясно, — задумчиво отвечаешь. А мне все равно — что хочешь, то и думай! Ты же у нас умная — может, додумаешься до всего сама!

Дальше я собираюсь в молчании. Наконец, подтаскиваю сумку к двери. Собираю в кулак волю и актерское мастерство и поворачиваюсь к тебе лицом.

— Ладно, Дарик, побежала я, — делаю ручкой. — Желаю провести хорошо лето, отдохнуть и все такое…

— Давай хоть обнимемся на прощанье, — сидишь на кровати, откинув одеяло. Белая футболка, белые простые узкие трусы.

Что такого? Мы всегда обнимались и целовались в щечку на прощание, перед каникулами. «Это в последний раз» — говорю себе и шагаю к тебе, наклоняюсь. Не знаю, чего жду, от чего в липкий тошнотворный узел сворачиваются все внутренности, но… ничего не происходит. Все как всегда. Легкое прикосновение ладони к спине, сухой поцелуй в щеку. Две секунды, и я отстраняюсь, выпрямляюсь. И решаюсь посмотреть в глаза.

Знакомые спокойные ироничные голубые Дарькины глаза. Ни следа тоски и нежности. Я могла бы подумать, что все это мне померещилось, приснилось, причудилось. Если бы не легкая краснота вокруг глаз — следы раннеутренних слез.

— Пока, Дарь, — еще раз «делаю ручкой».

— До встречи, — киваешь ты.

Как бы не так!

Ракета 16.09.2011 11:32

Глава 3

/Лера/

Надеюсь, теперь ясно, какое у меня оказалось сложное «задание на лето»? Даже ситуация с Антоном отошла на второй план. Потому что Антон — это где-то далеко. А у меня под боком все эти два года была бомба. Тикающая, готовая в любой момент взорваться бомба.

На повестке дня стояли два великих извечных вопроса русской интеллигенции — «Кто виноват?» и «Что делать?».

С ответом на первый вопрос затруднений не возникает. Кто виноват? Разумеется, ты, Дарина! Потому что оказалась… Хм, не знаю кем. Сначала подбираю аккуратные определения. Не тем, кем я тебя считала? Верно, но сути переполнявших меня эмоций не отражает. Не такой, как я? Уже точнее. Извращенкой? Похоже, но ведь мне ты ничего не сделала. Лесбиянкой? Наверное. Точно. Не знаю!

О лесбиянках я знала мало. В моем представлении это были грубые мужеподобные тетки, курящие, коротко стриженые, без косметики. В общем, на женщин похожие лишь голышом, и то — только отсутствием члена.

Ну, частичное совпадение было. Куришь — да. Косметику игнорируешь — большей частью, да. Некстати вспоминаю твой последний день рождения. Умело накрашенная, с уложенной и укрощенной копной русых волос, в сексуальных обтягивающих джинсах, а эти самые джинсы облегали собой пару бесконечных длиннющих ног и аппетитную круглую попу, в подчеркивающей грудь трикотажной кофточке, в окружении обожающих тебя парней… Если бы кто-нибудь тогда мне сказал, что эта девушка — лесбиянка… Я бы усомнилась в психическом здоровье и наличии зрения у этого человека.

Да и сейчас не верю. Периодически спрашиваю себя: «Лера, а может, тебе это все почудилось? Или ты все не так поняла? Дарина — твоя подруга, может, она просто переживала за тебя». На этом месте я закрываю глаза и мгновенно вспоминаю твой взгляд. Тоска и нежность. Непросохшие слезы. Прикушенная губа. И — безнадежность. Вот что еще было в твоих глазах. Безнадежность. Блять…

Кем бы ты ни была, жить с тобой как раньше и делать вид, что ничего не произошло — невозможно. И это подводит меня ко второму вопросу. Что делать?

Самый простой, очевидный и правильный вариант — переехать. Такое иногда случалось, что соседи по комнате не могли ужиться Особенно — соседки. Девчонки… Мало ли что могли не поделить…

Обратиться к коменданту. По-хорошему, с презентом. Она тетка вредная, но умеренно. Не все ли ей равно, в конце концов. Совру что-нибудь, на крайний случай. Что ты храпишь. Или — что у меня ценные заколки стали пропадать.

Перееду в другую комнату. И больше не буду тебя видеть. Вот тут вздыхаю, ибо понимаю две вещи.

Во-первых, тебе надо как-то сказать об этом. Как? Что придумать? Мне вообще тошно делается при мысли, что мне надо будет как-то объясняться с тобой по поводу своего отъезда из комнаты. Тебе же про храп и заколки не скажешь. Как сказать человеку, которого два года считала своим лучшим другом, что он тебе больше не друг. Что сказать? Правду? Я знаю, Даря, что ты по мне сохнешь. Что ты, бля, чертова извращенка! Тошнит уже по-настоящему… Нет, я не смогу! Не смогу выдержать этот разговор. Есть вариант — приехать раньше и просто молча все порешать с переездом. Вещей моих там не осталось, чего ждать, собственно? И что ты почувствуешь, Дарина, когда увидишь новую соседку по комнате? Переключишь свое внимание на нее? Будешь сохнуть по другой? Рискнешь предпринять по отношению к ней активные действия? Странную реакцию вызывают эти вопросы у меня в голове. За твою гипотетическую новую соседку по комнате абсолютно спокойно, ибо откуда-то точно знаю — ТАК ты реагируешь только на меня. И какое-то странное чувство удовлетворенности этим фактом. Мне не по фигу ли должно быть? Должно быть, но отчего-то вдруг приятна мысль, что для тебя не все равно — кто… И откуда я это знаю? Без понятия, знаю — и все тут. А еще — что ты будешь переживать. Что тебе будет больно. И что ты, я тебя знаю, просто так это не оставишь. Ты же будешь выяснять, что случилось, ибо недосказанности не выносишь. И это приводит нас к факту номер два.