А вот в нашем случае… Я точно знаю, что именно повлияло на то, что в нашем доме, в нашей, плевать, что про это думают другие! семье появился именно этот человечек. Да еще и не один…

Причина всего — свернутое набок зеркало на твоей Эскаладе.

Мы приехали. Наконец-то, предварительно сотню раз созваниваясь, переговариваясь и вот — решились… Приехали. В обычный детский дом. Посмотреть на детей. Ты волнуешься — можешь не отпираться, я вижу. И меня тоже слегка потряхивает. Сидим в машине, не решаясь выйти, и смотрим друг на друга.

— Ну что, пойдем? — спрашиваешь негромко.

Киваю.

В следующий момент двух-с-половиной-тонный джип содрогается от удара. Боковое зеркало заднего вида с твоей стороны понуро повисает вниз. А мы хором восклицаем — разное, но — нецензурное.

* * *

Мы сидим в кабинете директора детского дома. Виновник происшествия уже извинился — на мой взгляд, не испытывая при этом ни капли раскаяния, и теперь исподтишка и исподлобья разглядывает нас. А директриса все пилит Сережу, налегая на то, что он своим бомбардирским ударом по мячу сломал дорогую машину, а расплачиваться теперь — детскому дому, а денег нету, и что вечно от него одни неприятности.

Ты пытаешься уверить тучную директрису, что у нас нет претензий к мальчику, но я потихоньку пихаю тебя под столом ногой — речь директора носит явно педагогический, воспитательный характер, и нам вмешиваться не следует. Впрочем, судя по демонстративно независимому виду мальчика — в гробу он видал эти педагогические экзерсисы.

* * *

— Лер, ты понимаешь — это знак?

— Даря, ты сошла с ума!

— Почему?

— Он мальчик!

— А что? Ты хотела девочку?

Не знаю. Наверное, да. Пока еще не решила. С другой стороны…

— Даря, ему лет восемь!

— И что?

— Ну… я думала… мы возьмем маленького ребенка… Чтобы с самого раннего детства… Чтобы он… только нас знал…

— Чтобы не помнил о своей жизни до нас?

— Да! Что в этом плохого?

— Да ничего, собственно. Только здесь маленьких нет. Это надо в Дом малютки.

— Я не знала…

— Теперь знаешь. А вообще… — смотришь на меня задумчиво, — получается, у ребенка старше трех-четырех лет шансов попасть в семью уже нет. Он слишком много помнит, чтобы стать родным, так?

— Дарька! — ты меня серьезно разозлила! — Не передергивай!

— Не передергиваю, — отвечаешь грустно. — Пытаюсь понять. И, ты же знаешь, — улыбаешься смущенно и виновато, — я верю в знаки.

Черт бы побрал тебя и твои знаки!

* * *

Спустя две недели картина повторяется. Кабинет директора, мы, хозяйка кабинета и … Сережа.

— Ну что, Сереженька? Что скажешь? — у директрисы голос такой сладкий, что у меня сводит скулы. Она, должно быть, не верила своему счастью. Она на этом посту уже не первый десяток лет и прекрасно понимала — шансов на то, что Сережу кто-то решит усыновить — ноль целых, ноль десятых. И все же…

— Я вам уже сказал, — не поднимая темноволосой коротко стриженой головы, отвечает мальчишка.

— Сережа! — картинно всплеснув руками, восклицает директриса. — Ну что ты глупости-то говоришь!

— Я без Аньки не пойду! — он вскидывает голову. И кричит, отчаянно пытаясь сдержать слезы: — Никуда без Аньки не пойду!

— Сережа… — предупреждающе произносит педагог.

— Что за Анька? — перебиваешь ее ты.

— Сестра его младшая. Пять лет ей, — со вздохом отвечает директриса.

Про Сережу мы уже кое-что знали. Что ему восемь лет, в детском доме он с шести лет, что родители его живы, но лишены родительских прав за пьянство. Теперь вот знаем, что сестра есть.

— Родная? — зачем-то уточняешь ты.

— Да, — кивает директриса. — Год назад из Дома Малютки перевели.

— Я не пойду без Аньки! — отчаянно твердит Сережа, оттирая рукавом со щек слезы.

— А с Анькой — пойдешь? — серьезно спрашиваешь ты.

Внутренне ахаю и со всей силы наступаю тебе на ногу под столом. Плевать, что шпильки. Что ты делаешь, Даря?!

Ты даже не морщишься. Смотришь внимательно и серьезно на восьмилетнего мальчика, который упорно пытается спрятать свои слезы.

— А вы нас обижать не будете?

Ты отрицательно качаешь головой, никак не реагируя на впивающийся в ногу каблук.

— С Анькой — пойду, — тихо отвечает Сережа.

Что ты наделала, Дарина?!

Ракета 13.10.2011 10:38

Глава 9

/Лера/

Так неожиданно мы стали родителями сразу двоих детей. Наши Серенький и Анечка. Жалела ли я об этом? Ни единой минуты.

Анечка — чудо. Моя доченька. Ласковая, привязчивая, стосковавшаяся по любви и вниманию. Как-то почти сразу она стала называть нас «мама». Мама Лера и мама Дарина. Ты утверждала, что это потребность всех детей из детского дома. Что они всех женщин называют мамами. Можешь говорить что угодно — я точно знаю, как при этом екало твое сердце. Точно так же, как мое.

А вот Серый потребности говорить слово «мама» не испытывал. И упрямо называл нас по именам — Дарина, Лера. Когда подрос и хотел особо досадить — то еще и по имени-отчеству.

Если Анечка была преимущественно моей доченькой, то вот Серый — это был твой… крест, иначе не скажешь. Хлебнули мы с ним — мало не покажется. Но, повторюсь, — ни единой минуты не пожалели о принятом решении.

Хотя было временами непросто. В возрасте тридцати семи лет впервые в жизни оказаться ответственным за благополучие и здоровье двух детей — это не стакан воды выпить. Хотя про двух — это я соврала. Когда кто-то из детей заболевал, их количество увеличивалось до трех. Спокойная, уравновешенная, рассудительная Дарина впадала в панику, стоило кому-то из них чихнуть. Цифра 38 на градуснике приравнивалась к концу света. Первая Анькина ангина мне до сих пор снится в кошмарах. На второй день я просто выставила тебя из дому — был выходной, но я сказала, чтобы ты катилась куда угодно, но с глаз моих долой, и нервы мне не трепала — мне температурящего ребенка хватает.

А про то, что было, когда Серый навернулся с велика и пробил себе голову, лучше вообще не вспоминать. Угадайте, кто отвозил его в травмпункт?

* * *

Анечка была сущий ангел. Я носилась с ней, не жалея ни времени, ни сил. Отводила душу. Одевала как картинку. Возила на занятия в танцевальный кружок. Играла с ней в куклы. «Не балуй ребенка» — строго говорила ты мне при этом.

Серый рос самостоятельным парнем. И вроде бы значительных проблем не доставлял. Занимался спортом — сначала ты его таскала в бассейн, а с 11 лет он основательно «подсел» на каратэ. Учился он (и Анечка, кстати, тоже. Моя девочка — отличница) неплохо, особенно легко ему, к твоему удовольствию, давались точные науки.

На четырнадцатилетие ему был подарен скутер, после чего Серый начал изводить тебя критикой и советами по управлению автомобилем, за что был однажды высажен из машины прямо посреди загородной трассы. Правда, минут через пять ты остыла, и, развернувшись, в панике рванула за ним. А Серый дулся потом недели две. По-моему, он тогда в первый раз в жизни с нами — испугался. Трудный возраст дался нам легче, чем мы ожидали. Серегу миновали первые «пробы пера» в виде сигарет и алкоголя. Нет, не миновали, наверное, но прошли безболезненно. Мальчик наш и куревом не баловался, и пьяным домой ни разу не приходил. Возможно — иммунитет тяжелого детства.

А уж твою беседу с Серым на тему контрацепции надо было снимать на видео и выкладывать на youtube! Я буквально валялась от смеха под столом, за что была потом вознаграждена в спальне гневной нотацией на тему «Толку от тебя никакого, только ржешь!». Но презервативы всегда лежали в ящике тумбочки в коридоре. И периодически оттуда убывали.

И, кстати, о спальне…

Когда мы решали вопрос о смене квартиры — нам было категорически тесно в твоей трешке с одной спальней и одним кабинетом, временно переоборудованным в детскую… Ты попыталась съехать от меня. Что, типа, дети у нас, и это странно — что мы спим вместе. Давай, мол, в отдельные спальни и будем ходить по ночам в гости друг к другу. Ага, сейчас. Дети детьми, но тебя из своей постели никуда не отпущу. Отношения между нами вне спальни — невиннейшие, мы, прежде всего, — родители. Но, когда дверь спальни закрывается, ты моя. И только моя. Тебе пришлось с этим смириться. Зато в нашей новой квартире — в районе попроще, зато пятикомнатной, нашлось место для кабинета.