Рассказ о «Плане Жукова», который в нашей историографии обычно представляют как широкомасштабные планы Красной армии первой начать войну с Германией, как намерение нанести превентивный удар с последующим наступлением на запад, можно на этом завершить.
Правда, существует версия, что существовал некий другой план. Но либо это миф, либо правду откроют архивы. Когда — неизвестно.
В одной из послевоенных бесед маршал так прокомментировал свой визит к Сталину с планом упреждающего удара: «Хорошо, что Сталин не согласился с нами. Иначе мы получили бы нечто, подобное Харькову в 1942 году».
Любопытное признание. Похоже, что Жуков, как и многие советские генералы и руководители страны, не предполагал, что германская армия настолько сильна и мобильна. Наша же разведка, в том числе и агентурная, возглавлял которую генерал Голиков, оказалась настолько слабой, а донесения, доставляемые ею, обрабатывались и синтезировались настолько непрофессионально, да ещё с густой примесью политики и угодничества первому лицу, что расчёты даже таких суровых реалистов, как Жуков и Тимошенко, оказались неверными.
Генштаб успел осуществить в этот короткий период некоторые мероприятия, которые очень скоро окажутся спасительными для Красной армии и которые во многом определят хронику событий лета и осени 1941 года.
В военные округа Генштаб направил директиву, согласно которой предусматривалась вероятность отвода войск вглубь страны в случае внезапного нападения противника, эвакуации складов и промышленных предприятий. Оборона получала оперативную глубину, определялись три её рубежа: фронтовой — по линии демаркации; стратегический — по линии рек Западная Двина и Днепр; государственный — Осташков, Сычёвка, Ярцево, Рославль, Почеп, Трубчевск. Директива предписывала: штабы округов в кратчайшие сроки должны представить на утверждение оперативные планы обороны. Некоторые историки называют эти мероприятия, конечно же, отфильтрованные осторожным Сталиным, скрытой мобилизацией. Из внутренних округов на стратегический рубеж перебрасывались и развёртывались несколько армий. В частности, в те дни из-под Ростова-на-Дону на линию Киевского укрепрайона привёл 19-ю армию генерал Конев.
Именно в эти последние сутки наши оборонительные линии непосредственно у границы были более или менее усилены. Оперативная плотность порядков войск КОВО, где ожидался основной удар, составляла от 70 до 160 километров на одну дивизию. Чтобы сразу отбросить все мудрствования по поводу сталинского превентивного удара и планов наступления на Прагу и Берлин, необходимо напомнить читателю, что для успешного наступления Красной армии необходимо было иметь как минимум дивизию на пять-семь километров фронта. Ясско-Кишинёвская операция, которая служит неким эталоном удачно проведённых наступательных операций с последующим окружением и уничтожением войск противника, потребовала, к примеру, доведения оперативной плотности до 6,8 километра на одну дивизию при огневой поддержке восемнадцати орудий и двух танков или самоходки на один километр фронта. Притом что часть немецких войск, оказавшихся в ходе операции в «котле», всё же смогла вырваться и избежать уничтожения и пленения.
Единственное, чего смогли добиться перед немецким ударом военные, — немного уплотнить войска первой фронтовой линии.
Тимошенко и Жуков почти ежедневно бывали у Сталина. Докладывали. Напоминали. Настаивали на более радикальных мерах. Выслушивали очередную нотацию по поводу возможной провокации, уходили оглушённые. А на следующий день снова шли и обосновывали необходимость приведения войск в полную боевую готовность.
— Вы что же, — нервно пыхал трубкой Сталин, — предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы оба это или нет?
За три дня до начала войны Сталин согласился на некоторые уступки военным: Политбюро приняло решение о создании второго стратегического эшелона вдоль Днепра. Становилось очевидным: такую махину, какая скопилась по всей линии советско-германской границы, в приграничной полосе не удержать, так что война «малой кровью, на вражеской территории» была оставлена политрукам и корреспондентам газет.
В тот же день Жуков направил командующим войсками западных округов телефонограммы: фронтовые и армейские управления вывести и развернуть на полевых пунктах.
Глава двадцатая
Пятая война
«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами…»
Как ни странно, но для штабистов войны начинаются не тогда, когда тишину раскалывает первый залп и первая серия снарядов ложится на позиции противника. Для них война начинается раньше, иногда всего лишь за несколько часов до конца тишины.
Вечером 21 июня в Генштаб позвонили из Киевского Особого военного округа. Голос начальника штаба округа генерала Пуркаева[79] был подчёркнуто спокойным, но в этом спокойствии читались ответы на многие вопросы минувших дней. Пуркаев доложил Жукову, что пограничники в районе Сокаля задержали перебежчика[80]:
— Перебежчик показывает: сегодня во второй половине дня командир роты лейтенант Шульц отдал приказ приготовиться — сегодня ночью после артиллерийской подготовки их полк начинает форсирование Буга на плотах, лодках и понтонах. Кроме того, перебежчик сообщил, что их артиллерия заняла огневые позиции, а танки и пехота сосредоточены у бродов и переправ.
В те минуты, когда генералы разговаривали о перебежчиках, немецкие танкисты по ту сторону Буга и Прута дозаправляли топливные баки, проверяли боекомплекты и удаляли лишнюю смазку с трущихся деталей курсовых пулемётов. Лётчики уже получили приказ, нанесли на полётные карты боевые маршруты, а также объекты для огневого воздействия и стояли возле своих самолётов в ожидании команды «По машинам!». Пехотинцы, навьючив на себя снаряжение, коробки с пулемётными лентами и минами для ротных миномётов, смотрели на противоположный берег реки и застёгивали ремешки стальных шлемов. Для солдат Германии, которая все эти годы последовательно и энергично освобождалась от «версальского комплекса», начинался поход к новой, более масштабной катастрофе.
Наш герой тем временем выполнял свои обязанности.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.
— Приезжайте с наркомом минут через сорок пять в Кремль, — сказал И. В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы[81] этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос ещё уладится мирным путём. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.