Родственники вспоминают случай: когда уже похоронили Галину Александровну, Жуков, больной, постоянно чувствуя своё одиночество, однажды в раннюю Пасху включил в столовой радио — «Голос Америки». Там транслировали концерт Нью-Йоркского симфонического оркестра — звучала «Всенощная» Сергея Рахманинова. За окнами ослепительный снег. Лучи солнца пронизывали сад и всю окрестность, проникали в столовую, скользили по полу и мебели. Он стоял, словно озарённый внезапной догадкой о смысле не только своей жизни, но и бытия вообще. Вспоминал ли он детство? Родителей? Учителей? Дядю и братьев? Своих любимых? Или молился о своих дочерях?

Вячеслав Молотов, будучи уже в отставке и не у дел, любил рассказывать такую историю: «Мы с Жуковым практически в одно и то же время выполнили одну и ту же задачу, отодвигая войну: я подписал Пакт о ненападении с Германией, а Жуков на Дальнем Востоке дал отпор японским самураям. Как появился Жуков на Халхин-Голе? Сталин сказал Тимошенко: “Мне нужен такой командир, чтоб он не просто разгромил японцев, а свирепо порвал их на куски, чтоб у них вообще отпала охота идти на север. Пусть устремятся в Океанию! Есть такой командир?” — “Есть”, — ответил Тимошенко и назвал имя Жукова».

Многие из очевидцев вспоминали, что перед сражением Жуков выбирался куда-нибудь на передовую и за несколько часов до артподготовки брал горсть земли и нюхал её. Словно пытался понять, принесёт битва победу или нет. По этому поводу высказался даже Хрущёв. На пленуме ЦК в октябре 1957 года, после которого Жуков был отправлен в отставку, Никита Сергеевич сказал: «Когда Жуков был в опале, мне Сталин говорил: “Вы хвалите Жукова, а вот Жуков, говорят, землю нюхает…” Сталин, похоже, видел в этом нечто религиозное».

Военный историк Михаил Попов из Твери рассказывал, что, работая над диссертацией, поехал в Архив Министерства обороны в Подольск и там на одном из приказов 1939 года штаба Первой армейской фронтовой группы обнаружил написанное рукой комдива Жукова: «Всем командирам частей — до начала наступления накормить людей горячими щами и галетами. Жуков».

В 1945 году, сразу после Победы, писатель Константин Федин разыскал Жукова, и у них состоялась обстоятельная беседа. Вот фрагмент, который, кажется, не вошёл ни в один из тогдашних очерков Федина: «…ещё маленькая пауза, нахмуренные и потом вдруг разжатые и поднятые брови, и — нечаянное признание: “Знаете, я недавно подошёл к карте, повёл по ней глазами и думаю — а ведь вряд ли найдётся место, где я не был! Шофер мой — хороший гонщик, мотоциклист Бучин — насчитал, что я с ним 175 000 километров наездил за войну. Это, выходит, сколько раз вокруг света? А я ведь не с ним одним ездил… Да сотни часов налетал на самолётах. Три самолёта износились. Как башмаки… Это — не считая Монголии».

Конечно, это байка, не больше. Но кто её знает… История помнит случаи, когда из нескольких вариантов правдой оказывался самый невероятный. 1945 год. Ставка. Сталин склонился над разложенной картой, тычет чубуком погасшей трубки: «Ну что ж, Польша и Украина теперь наши, советские. Только как между ними границу провести? Если отталкиваться от истории, то там сам чёрт ногу сломает. — Задумался, повернулся к своему главному маршалу: — А что по этому поводу думает товарищ Жуков?» Жуков подошёл к карте, бегло окинул спорный район. Места знакомые. И в 1940-м там был, и в 1944-м. «Я думаю вот так, товарищ Сталин». — И, вспомнив, как стояли его боевые порядки, решительно провёл красным карандашом. Вот так, с лёгкой руки маршала и была определена западная граница Украины.

В Одессе был Военторг. Когда Жукова сослали в Одессу командовать войсками округа, он время от времени его посещал. Что-нибудь покупал для жены, дочерей или родственников. Он любил делать подарки. Когда он входил в магазин, персонал пребывал в некотором напряжении. Все вскакивали со своих мест и изображали полное внимание и готовность услужить. Но был в магазине один человек, который не обращал на командующего ровным счётом никакого внимания. И это Жукову нравилось. Маршал буквально любовался его независимым видом, в котором чувствовались и достоинство, и культура. А ведь, казалось бы, всего лишь старик-швейцар. Для него даже стул выставляли у входа, чтобы не утруждал свои усталые ноги. Тем швейцаром был бывший личный конюх его императорского величества Николая Второго. Его знала вся Одесса.

Когда из Одессы Сталин отправил Жукова на Урал, в Свердловск, кто-то из близких друзей маршала, прощаясь, сказал ему: «В Сибирь». Но «Сибирь» Жукову так понравилась, так хорошо встретили его там уральцы, что он потом будет вспоминать годы, проведённые в Уральском военном округе, как лучшие годы в своей послевоенной службе.

На Урале любят рассказывать такую историю. Во время празднования 7 Ноября на трибуну, где стоял весь партийный актив Свердловска, протиснулся подвыпивший старичок и представился знаменитым большевиком Ермаковым, расстрельщиком царской семьи, и протянул Жукову руку. Маршал не только руку ему не подал, но сурово бросил: «Палачам руки не подаю», — отвернулся и всё время, пока шла демонстрация и менялись выступающие, стоял к нему спиной. Даже смотреть на него не мог.

Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР 1939 года лицам, дважды удостоенным звания Героя Советского Союза, на родине устанавливали бюст. Жуков получил вторую золотую звезду в 1944 году. Шла война, и заниматься этим было некогда. После Победы скульптор Евгений Вучетич приехал в Берлин и уговорил маршала позировать ему. Вскоре бюст был готов, отлит в бронзе. Его привезли в Угодский Завод. Но тут начались гонения на маршала. Местное начальство приказало бюст убрать с глаз подальше. Наступил 1953 год. Жуков начал подниматься. Зашевелились и в Калужском обкоме партии: где бюст Жукова? Срочно установить и отрапортовать перед Москвой! Кинулись искать. «Старые рабочие крахмального завода, — пишет в своей книге Мария Георгиевна Жукова, — показали место, где он валялся, — на одном из складов без крыши, забитом горбылём, в куче голубиного помёта…» Специалисты, конечно же, вскоре привели скульптуру в порядок. Постамент изготовили из красного гранита, того самого, который по приказу Гитлера был привезён из Норвегии в Россию специально для сооружения монумента победы Германии над Россией. Когда из Угодского Завода пришло приглашение, Жуков ехать на родину отказался. Сослался на занятость. «Как это я буду присутствовать на открытии собственного бюста? Мне кажется, это будет выглядеть как-то странно и нескромно». Послал на родину дочерей Эру и Эллу. Бюст свой он увидел через несколько лет, когда приехал на могилу отца.

Возможно, Жуков не приехал в тот раз на родину вот по какой причине. Когда в 1957-м его терзали на октябрьском пленуме в Москве, пленумы с подобной повесткой дня состоялись и на родине. В Калуге — областной. В Угодском Заводе — районный. Приказано было осуждать — и осуждали. Говорят, на пленуме райкома партии в Угодском Заводе кто-то из особо неистовых партийцев предложил убрать бюст «бонапартиста». Но здравый рассудок возобладал, памятник не тронули. Однако снег вокруг постамента расчищать перестали. И вот однажды 1 декабря в день рождения Маршала Победы в сквер пришла бригада плотников, молодых угодских мужиков. Где-то неподалёку в райцентре они рубили дом, «шабашили».

Сквер в центре села, прямо под окнами райкома партии. Кто-то из секретарей случайно подошёл к окну. И вот он наблюдает такую картину: плотники обошли памятник, обтоптали снег, сняли шапки, постояли и принялись своими шапками смахивать снег с бюста и постамента. Вскоре весь райком стоял у окон и наблюдал за тем, как надо любить свою историю и уважать тех, кто принёс нам Победу. На следующий же день сквер начали расчищать.