Баба Маша хитро подмигнула в ответ на моё удивление. Подперев ладошкой подбородок, она устремила на меня внимательный взгляд:

– Так зачем пришла-то?

И снова я подумала о том, до чего же молодые глаза у старушки, ей же явно далеко за восемьдесят. Сухонькая, невысокая, но до сих пор красивая – курносый нос, чуть запавшие щёки, острый подбородок, переходящий в тонкую лебединую шею, сейчас покрытую складочками морщин… Белые, как снег, волосы заплетены в тугую и по-прежнему густую косу, что достаёт до пояса. В молодости, наверное, все парни деревенские по бабе Маше с ума сходили!

Мне почему-то совсем не хотелось обманывать эту милую старушку или уходить от темы, и я сказала прямо:

– За надеждой, баба Маша, устала я. Столько зла вокруг, все грызутся как собаки, каждую мелочь превозносят, и неважно, хорошую или плохую. Всё, что ценилось прежде, с грязью смешано. Думала, может, мне тут легче станет. Вдохнуть воздуха лесного – и снова в будни, к людям и их проблемам.

– Коли за надеждой… – протянула задумчиво бабушка, теребя подол сарафана. – За надеждой ещё никто не приходил. За богатством приходят, за исцелением, справедливости требуют, любви хотят. Надежды пока никто не просил.

Неожиданно моя собеседница довольно резво для своих лет поднялась со стула и молча отнесла посуду за печку. Видимо, там ещё какой-то шкафчик стоял, от входа незаметный.

– Ты вот что, девонька, – сказала по возвращении хозяйка, окинув меня задумчивым взглядом. – Ложись-ка спать, утро вечера мудренее. Может, раненько в часовне ответ на свой вопрос и получишь. Если надобно будет отлучиться по нужде, то справа за углом, как выйдешь из избы, нужное тебе место и сыщешь. Я на столе керосинку оставлю гореть, возьмёшь её.

Баба Маша выдала мне свободную ночную рубашку до пола с длинными рукавами, дождалась, пока я переоденусь и улягусь, затем уменьшила фитиль в керосиновой лампе и забралась на печь. Пожелав друг другу добрых снов, мы затихли.

Тусклый свет керосиновой лампы очерчивал вокруг стола желтоватое пятно, ещё больше оттеняя погрузившийся в темноту дом. Дыхание старушки скоро перешло в ненавязчивое тихое похрапывание, а ко мне сон не шёл. Надо было сходить машину проверить да перегнать её поближе к дому. Наверняка баба Маша знает все местные дороги. Отец по голове не погладит, если с его любимым драндулетом что-то случится. Он «Спутника» в девяностые в лотерею выиграл и считал, что легковушка приносит счастье.

Проворочавшись ещё какое-то время, я почувствовала, что советом бабушки всё-таки придётся воспользоваться, и, покинув тёплую и уютную постель, подхватила керосинку и вышла из дома. Отхожее место обнаружилось довольно быстро. Справив естественные потребности, я вновь оказалась на улице.

Непроглядный чёрный лес окружал маленькую избушку, которая сейчас казалась такой беззащитной перед его громадой. Раздавшийся откуда-то сбоку шорох заставил меня вмиг покрыться мурашками. Перед глазами промелькнули все самые жуткие сюжеты из виденных мною фильмов ужасов. Ну зачем я сюда пошла? До рассвета хотя бы можно было потерпеть? Стараясь не обращать внимания на приближающиеся шорохи, я поспешила к дому, но дорогу мне преградила крупная чёрная тень. Утробное рычание не оставило ни малейших сомнений в ее видовой принадлежности.

Спокойствие, только спокойствие! Не смотреть в глаза, не бежать. Если что, придётся лишиться единственного источника освещения, но своя шкурка дороже. Я сделала маленький шаг назад. Деревенский туалет, конечно, не дом, но тоже стены, да и дверь на крючок запирается. Стремясь смотреть исключительно на лапы волка, я шаг за шагом отступала к сомнительному убежищу, в то время как хищник приближался, сохраняя между нами прежнее расстояние. Однако вместо спасительной двери спиной я упёрлась во что-то мохнатое и большое. Это кавказские овчарки какие-то, а не волки! Тихое порыкивание сзади, глухое рычание спереди и шорох сбоку доконали мою психику, и, кинув керосинку в зверя, что был передо мной, я с визгом бросилась прочь. Скулёж и оглушительный вой остались где-то позади.

Темнота и лес обступали со всех сторон. Дом! Где дом? Я бросилась влево, но не обнаружила ни намёка на стену или присутствие поблизости жилья. Подол ночнушки обвивался вокруг ног и мешал бежать. Подхватив на ходу подол и задрав его до колен, я припустила по едва виднеющейся среди деревьев тропе. Точнее, мне показалось, что это тропа, потому что она была лишь на пару тонов светлее окружавшего меня мрака.

Волки быстро пришли в себя. За моей спиной всё явственнее раздавался топот их мощных лап. Что была моя скорость по сравнению со скоростью моих преследователей? Ни-че-го! Зачем я сюда поехала?! Тупой удар в живот выбил из меня воздух. Отпружинив от ветки, на которую налетела в темноте, я упала навзничь – и уже через несколько секунд была окружена чёрной стаей. Перед глазами плясали искры, а дыхание никак не могло прийти в норму. Казалось, что у меня ломит все мышцы и кости. Если выживу – обещаю заняться спортом! Я даже на фитнес запишусь и по утрам бегать буду! Только позвольте выжить!

– Р-р-рар!

Рычание ближайшей ко мне твари вырвало из охватившей меня дурноты. Волк навис надо мной и, рыкнув, впился зубами в плечо, которое не замедлило взорваться жуткой болью. Меня съедят заживо! Как это может быть? Разве так бывает? Между первым и вторым укусом не прошло и доли секунды. Бедро словно обожгло раскалённым металлом, и из моего горла вырвался странный звук:

– Мяк!

Я попыталась оттолкнуть морду зверя здоровой рукой, но внезапно поняла, что вижу каждую нависшую надо мной злобную морду, а вместо руки тяну к вцепившемуся в моё плечо волку мохнатую пятнистую лапу. Что? Да это сон! Какой-то дурацкий сон! Я сплю! Вот только очередная порция боли ненавязчиво указала на то, что это самая настоящая реальность.

– А ну, прочь, шавки безродные! – чей-то громогласный крик прорвал пелену наползающего на сознание тумана от потери крови. – Ишь удумали! Вон отсюда!

Терзающие моё тело клыки разомкнулись, и, скуля на все лады, стая скрылась в лесу. Только самый крупный зверь остановился на границе леса, обернулся на секунду и лишь затем последовал за собратьями.

– От ты ж, дурёха-то… – произнёс седобородый старик, опускаясь рядом со мной на колени. – Мать не научила, что ли, уму-разуму? Кто ж в Чёрную топь в одиночку ходит? Там право сильнейшего во главу угла ставят. Если ты слаб, тебе не жить.

Выудив из напоминающей котомку сумки пару чистых рубах и мешочек с какими-то травами, мой спаситель принялся рвать ткань на полосы. Прикладывая траву к ранам, он стал их бережно перевязывать, приговаривая:

– Молодая совсем… Отбилась, что ли? Ну-ну, потерпи, сейчас полегчает.

Дед ещё что-то нашёптывал и успокаивающе гладил меня по голове. Но сознанию не прикажешь – и, подчинившись увещеваниям обещающей покой темноты, я погрузилась в её объятья.

Меня разбудил стук. Монотонный, ритмичный, он вторгался в ватную голову с завидным упорством. С трудом открыв глаза, я обнаружила себя лежащей на устланном старой циновкой и соломой полу.

В теле ощущалась лёгкость на грани слабости. Из-за овладевшего мной бессилия даже поднять голову и осмотреться было невозможно. Всё, что я видела, – лишь печь в углу да рядом с ней стол, за которым сидел прогнавший хищников старик. За выглядывавшим из-за спины моего спасителя окном было темно, но жилище освещала пара зажжённых свечных огарков. Из своего угла мне был виден край миски и взлетающий над ней пестик. Знахарь какой, что ли? Может, баба Маша живёт около деревни старообрядцев? Эти к врачам редко ходят: у них есть молитвы и знахари.

Тихий стук в дверь отвлёк седобородого от его занятия, и, поднявшись из-за стола, он поспешил навстречу позднему гостю. Без всяких «кто там?» и сомнений «открывать – не открывать» хозяин впустил посетителя, но из моего положения разглядеть его было невозможно.

– Дед Михась, ночи доброй, – уверенный мужской голос разогнал уютную ночную тишину деревенского дома. – Тут малышня весь день твердила, что ты зверя дикого к себе притащил. Староста обеспокоен.