Вещи были быстро убраны в сундук, а в руках старушки оказался сверточек. - Дороженька моя пряменькая, - сказала старушка, - ни по чем с ней не расстанусь, как надо куда быстренько сбегать, расстелила и ее - и в путь. Завтра с Лушенькой-норушенькой к Ведуну отправимся. Ты с нами пойдешь, Фома Никанорыч?

- Я бы рад, да некогда. Хозяин лежит, хозяйка ревет, я один за домом приглядываю.

Утром Лесовушка оделась потеплее, повязала Лушу новым платком, надела на нее жакетку, дала новые лапти. Погода была теплой, летела легкая паутина. Лес в желтых и красных пятнах, пронизанный солнцем, светился золотом. Лесовушка вдохнула прохладный воздух, достала из-за пазухи сверточек, бросила его на землю и перед нею появилась ровная дорожка.

- Прямой дорожки - вот чего не хватает людям в жизни, - говорила старушка. - Иной раз человек и так крутит, и эдак, год блуждает, второй, третий, порой вся жизнь у него уйдет на поиски нужной дорожки. Уже изменить ничего нельзя, а он вдруг поймет, что не туда шел и не с тем человеком. А у меня всегда дорожка ровненькая и прямая, по ней, куда угодно за четверть часа можно добежать.

Луша перебирала ножками в лапоточках и видела перед собой только покачивающуюся старухину спину. Девочка запыхалась и немного устала. Листья падали по обе стороны дорожки, становясь красочным орнаментом.

Наконец впереди показался домик. Из трубы в голубое небо поднимался ровный белый столб дыма.

- Печку Ведун топит, нас ждет, - довольно крякнула Лесовушка. - Чайку напьемся.

Дверь приветливо отворилась, Лесовушка и Луша вошли в дом. Дед Ведун сидел за столом, покрытом скатертью в синий цветочек. Начищенный самовар сиял медными боками.

- Проходите, гости дорогие, - сказал старик. Он был сед и сгорблен. Ведун наклонился к Луше, пытливо посмотрел на нее и усмехнулся.

- Ты что, старая, под закат жизни грешить начала? Девчонка скоро совсем в мышку превратится. И носик востренький, и глаза-бусинки, и усики уже просматриваются.

- Без тебя знаю, что делать, - сердито ответила Лесовушка и села за стол. Луша пристроилась рядом с ней. В тарелочке лежали конфеты, девочка вопросительно посмотрела на старика, тот ободряюще кивнул, девочка развернула одну конфетку и положила в рот.

- Вкусно? - прищурился Ведун.

Луша довольно закивала.

- Ты, старый, скажи, не заходила ли в последнее время к тебе Кикимора?

- Была, да уж порядочно времени прошло, недели три как. Зашла под вечер, скукоженная, несчастная, спина согнута сильней чем у меня, космы нечесаные, под глазами синяки. Жалкое зрелище, Пелогея Степановна.

- И ты, старый, ей поверил, оставил ночевать.

- Неужто я на ночь глядя несчастную должен был выгнать? - руки старика взлетели, как два уставших крыла.

- Ничего эта несчастная у тебя не украла? - прищурилась Лесовушка.

- Помилуй, Пелогея Степановна, у меня и брать-то нечего.

- Ха! А скатерть-самобранка, а сапоги-самошаги.

- Вспомнила! Скатерть мыши погрызли, расстелешь ее, а там одни объедки появляются, сапоги-самошаги протерлись, шапку-невидимку моль съела, диковинки стареют так же, как и обычные вещи. А новых мастеров, Пелогея Степановна, нет, наступает бесчудесное время. Иной раз выйду поутру на крылечко, окину взглядом белый свет и подивиться не на что. Все чудеса остались в сказках.

- А дудочка, через которую силу забирают, где?

- Она у меня далеко спрятана, это вещь опасная. Хотел я ее поломать и в печке сжечь, но пожалел, вдруг пригодится.

- Кикиморе пригодилась, - насупилась Лесовушка. Ты что наделал, старый, не уберег дудку.

- Не могла Кикимора ее забрать, легла себе на сундучок и спала всю ночь.

Старик заволновался, встал из-за стола, подошел к буфету и начал выдвигать многочисленные ящики, пакетики с крупами, узелки с сушеными травками полетели на пол.

- Куда ж я ее дел? - бормотал старик, - маленькая она, сразу и не найдешь.

Ведун распотрошил сундук, залез в ларь, но ничего не нашел. Потом старик взял свечку, спустился в погреб и начал шарить между бочек с капустой и огурцами.

- Отыскал пропажу-то? - напевно спросила лесовушка.

Ведун только досадливо пыхтел. Он вернулся в избу, достал из шкатулочки стеклышко и начал медленно рассматривать сквозь него избу.

- Нигде нету, - бормотал старик, - надо же, потерялось.

- Украла у тебя Кикимора опасную вещь, а ты не встрепенулся. Если у кого корова потеряется, ты знаешь, где искать, как мужик на том конце деревни чихнет, ты уже травки готовишь, чтоб отвар сделать. А тут из под носа увели диковинку.

- Сейчас глянул, - сказал старик. Из той же шкатулочки он взял что-то, завернутое в тряпицу. Это оказалось блюдце. Ведун подышал на него, протер рукавом и, вытащив из кармана яблоко, положил на блюдце.

- Скажи, мне милая, что гостья в моем доме делала.

Луша забралась на стул позади старика и с любопытством заглядывала ему за плечо. Яблоко медленно катилось по блюдцу, и его поверхность покрывалась туманом. Ничего не было видно, но не успела Луша расстроиться, как туман рассеялся и появилась картинка. На ней была та же самая комната, слышалось чье-то похрапывание.

Лесовушка сердито взглянула на старика:

- Ты что ль соловьем распелся?

- Дык, - развел руками Ведун, - разморило что-то с чаю. Гляди-ка, а что это Кикимора делает?

На картинке появилась лохматая тощая старуха, она вставила в глаз волшебное стеклышко Ведуна и, захихикав, потерла руки с длинными коричневыми пальцами. Кикимора подскочила к буфету, нашарила что-то на верхней полке, сунула себе за пазуху и тихонько вышла из избы.

- Вот кто во всем виноват! Ты! - крикнула лесовушка. - Нашел время спать! Теперь лес погибнет.

- Пелогея Степановна, хорошая ты женщина, но сердитая, и так ты торопишься посердиться, что некогда тебе подумать. Кикимора выпивает чужую силу и сама становится сильнее. Что будет, если она получит силы больше, чем поместиться в ее тельце?

- Лопнет!

- Может быть и не лопнет, но силу потеряет.

- Что делать-то Ведун, научи.

- Я все сказал.

Старик убрал блюдце с яблоком в шкатулочку, положил туда же увеличительное стеклышко и пригласил всех пить чай с конфетами.

Вечером Лесовушка затопила печку, напекла блинов, и стала думать. Думала она тщательно, морщила лоб, хмурила выцветшие реденькие бровки, чесала сухими темными пальцами затылок.

- Думай, голова, думай, - бормотала старушка. Она стала ходить по избушке: от печки к лавке, от лавки к печке, села на сундук, скрестив ноги в лаптях, но так ничего не придумала. Курочка заснула на жердочке, коза потрясла бородой и тоже закрыла желтые глаза, в корзинке примолк заяц. В избе стало тихо-тихо. И тут из-за печки послышалось пение сверчка. В глиняном черепке оплывала свеча. Слышно было, как за окном засвистел ветер, и капли дождя ударили по стеклу. Луша натянула одеяло к подбородку, дрема охватила ее. Время от времени девочка приоткрывала глаза и видела беспокойную Лесовушку. Та бесшумно металась по избе. Луша уснула.

Утром в избушке не было слышно стука чугунка, торопливого бормотания Лесовушки.

- Бе-е, - сказала недовольно голодная козочка. Курочка клевала под столом крошки хлеба, заяц грыз кусок морковки. Лесовушка крепко спала на лежанке.

Луша налила в кружку воды, стараясь не разбудить бабушку, но та открыла глаза и потянулась.

- До утра не спала, думала. И ведь придумала! Глянь-ко, чем я остаток ночи занималась. Лесовушка достала из-под подушки сверток и показала огромную мужскую рубаху и порты.

- Ой, пискнула Луша, - на великана шила?

- Увидишь, - хитро улыбнулась старушка, - давай завтракать и пошли в лес.

Утро было прохладным и хмурым, на траву лег первый заморозок.

Лесовушка втянула носом воздух.

- Зимой пахнет, - поежилась она, - уже песни вьюги и метели становятся слышны.

В лесу было тихо, лишь изредка слышался стук дятла. Пожухлый ковер из листьев пах сыростью.