- Бабка Авдотья вчера целую корзину белых нарвала, - сказала мама поутру. - Сходила бы и ты, Лушенька, в лес за грибками. Я б пирогов с боровиками напекла.

Луша повязала косыночку, схватила лукошко и побежала к соседнему дому за подружкой Настасьей. Девочки шли по Скородумовке и всем рассказывали, что вчера бабка Авдотья огромный мешок белых набрала, с трудом до своей избы дотащила. Желающих пойти за грибами становилось все больше. С девочками увязались Власик и Протасик, любители побаловаться, рыжая Полька, и даже тетка Марфа, которая вместо того, чтобы гнуть спину в поле, решила прогуляться по лесу.

- Вчера бабке Авдотья три мешка белых нарвала, - рассказывала Марфа встречным-поперечным, - до дому дотащить не могла, мужа моего приглашала, он на телеге мешки до избы довез.

Старая Авдотья, услышав это, с недоумением долго смотрела вслед компании, торопившейся к лесу.

- Да кто ж у нас такая, - прошамкала старуха. - Я одна Авдотья и есть, да либо память у меня слаба стала. Вчера в лесу всего сыроежку и нашла.

Лес жадных не любит: чем больше тары берешь, тем меньше в нее положишь. Тетка Марфа обвязалась двумя мешками, рыжая Полька на каждое плечо повесила по лукошку, Луша шлепала босыми ступнями по нагретой солнцем тропинке и радовалась своей огромной корзине, в которую поместится много крепеньких боровичков. И только Властк и Протасик бежали налегке, рассчитывая в случае богатого урожая снять рубахи, связать рукава узлом и собирать в них грибы.

После жаркого солнца в лесу показалось прохладней, солнце просвечивало сквозь деревья, ложилось пятнами на траву. Луша любила лес. В нем было много интересного. Девочка давно позабыла про своих спутников, сошла с тропинки, заглядывала в чашечки колокольчиков, слушала птиц, искала ягоды. Грибов не было видно.

- Видать бака Авдотья вчера все боровики порвала, ни одного не оставила, - вздохнула девочка, села на траву, вытянув ноги. На дне корзинки лежал кусок хлеба, завернутый в тряпицу, девочка пожевала его и опять отправилась на поиски белых грибов.

Солнечные пятна на деревьях потускнели, верхушки старых осин качнулись, из оврага поползла вечерняя прохлада.

- Пора домой, - вздохнула Луша, - не видать нам пирогов с грибами. Тетя-я Марфа-а, ты где?

Дятел ударил по дереву и дробь разнеслась по лесу, качнулась ветка и прямо в лицо Луши заглянула шустрая белка, махнула пушистым хвостом и вмиг исчезла в листве.

- Тетя Марфа, Власик, Протасик, - жалобно сказала девочка, - вы где-е?

Старое дерево вздохнуло и разинуло рот-дупло, острый сучок торчал будто любопытный нос. Быстро темнело. Луша побежала, спотыкаясь о корни и ударяясь о стволы деревьев.

- Тетя-я Марфа-а, - кричала она, - Вла-асик, Прота-асик, Поля-а! Где вы?

В лесу было тихо. Луша устала, села на пенек, и горько заплакала.

- Это кто на моем домике сидит, да хнычет? - послышался сварливый голос.

Девочка вытерла глаза и увидела перед собой сухонькую старушку, вроде бы настоящую - в платочке, платье и безрукавке, - но словно игрушечную, совсем маленькую.

- Ты кто? - спросила Луша. От удивления она даже перестала плакать и бояться.

- Я-то старушка-лесовушка, а ты кто?

- А я Луша из Скородумовки.

- Эк тебя занесло! - недовольно крякнула лесовушка. - Ты чего мать не слушаешься. Говорила она тебе вглубь не заходить?

- Говорила-а.

- Говорила от друзей не отставать?

- Говорила-а.

- Говорила по сторонам смотреть и аукаться?

- Говорила-а, - ответила Луша и такой водопад полился из ее глаз, что у босых ног появилась лужица.

- Вот ведь плакса, - вздохнула лесовушка. - Что теперь с тобой делать? На ночь в лесу не оставишь, волков здесь много, в деревню я тебя не поведу - далеко, а в домик ты мой не поместишься. Хотя...

Старушка задумалась, приложила тонкий как сухая веточка палец к острому носику и вдруг расхохоталась.

- А давай ты будешь не Лушенька, а норушенька. Превращу тебя в мышку-норушку,

- Не хочу, - надулась Луша.

- Тогда в лесу ночуй.

Луша заплакала еще горше, а потом сказала:

- Согласна я мышкой быть, только завтра опять меня девочкой сделай, ладно?

- Ну это мы посмотрим, - усмехнулась Лесовушка, наклонилась, сорвала желтый цветок, помахала им в воздухе, пробормотала что-то на непонятном языке, и, взяв девочку за руку, три раза обвела ее вокруг пенька. С каждым кругом пенек становился все выше, а девочка все ниже.

- Заходи, Лушенька-норушенька, - сказала Лесовушка и толкнула дверь.

Луша переступила порог и забыла свою Скородумовку, мать и младшего братика Андрюшеньку.

Внутри было тепло и уютно. Вечерний свет проникал в избушку через маленькое окошко. В печи в чугунке булькала вода. Лесовушка подхватила ухватом чугунок, поставила его на пол, зачерпнула чашкой травяного настоя и подала Луше.

-Пей, моя радость, - сказала старушка. - Жила я одна в грусти и печали, теперь будешь ты меня веселить.

Старушка достала из корзины сдобный калач, налила в мисочку, медок. Луша ела, попивала чаек и весело улыбалась. В избушке было уютно, тихо и спокойно.

Все лето Луша бегала по лесу, но как бы далеко ни зашла всегда возвращалась к лесовушкиному домику.

Однажды Луша увидела женщину, она шла по лесу и как слепая натыкалась на стволы деревьев.

- Дочка, доченька, где же ты? - плакала женщина и ее длинные распущенные волосы цеплялись за колючий кустарник, - куда ты пропала, милая, хоть бы увидеть тебя еще разочек, а если нет тебя больше на этом свете, хоть бы по-православному похоронить.

Луше было жалко женщину, но мать свою так и не узнала.

Житье у Лесовушки было привольное, старуха день-деньской чем-то занималась, то ягоды собирала, то орехи, солила в кадушке грибы, развешивала по стенам избушки всякие травки от хворобы.

- Смотри и запоминай, - рассказывала она Луше, - эту травку нужно на заре собирать, тогда в ней самая сила будет, а эту лучше днем. Когда в небе останется месяц, тоненький и острый как серп, бери корешки, а когда луна что ни день, то круглеет и добреет, - значит листики пора рвать и стебельки. Голова заболит - эту травку заваривай, а если живот скрутит, то лучше зверобоя тебе и не найдешь. Поняла, Норушенька?

Луша кивала головой и опять бежала в лес.

Звери приходили к Лесовушкиной избушки. То лиса жалобно скуля прихромает на трех лапах, то ежик со слезящимися глазками спрячется у порога, то птица придет с перебитым крылом. Старушка всех лечила, смазывала раны, перевязывала тряпочкой больные лапы, промывала глаза, давала зверям пить свои настои. Весь день напролет избушка была наполнена птичьим щебетом. Иной раз пернатые ссорились друг с другом и начинали драку, отчего домик заметало перьями. Зайчик, сидевший в лукошке, водил ушами, лиса сердито тяфкала и лапой старалась достать озорников. Но как только Лесовушка появлялась в избушке, воцарялась тишина, ссоры и распри прекращались. Старушка смахивала с коричневых щек перья и качала головой. В избушке жила курочка Цыпочка и чувствовала себя здесь полновластной хозяйкой. И если ей что-то было не по нраву, больно и резко била клювом. Лушенька-норушенька иной раз едва со стула от смеха не падала, глядя как курочка лихо расправляется с расшалившимися гостями.

Частенько вечерами к Лесовушке заходил Леший. Он садился за стол, хитро прищуривался и улыбался, отчего рыжая борода полукругом обрамляла его лицо. От Лешего пахло березовым дегтем.

- Вот я сегодня веселился, вот хохотал, - бил Леший себя по колену. - девчонки за орехами пришли, а я в кустах спрятался, да как заухаю филином, потом как застрекочу сорокой, девчонки корзины побросали. орехи рассыпали. А я все подобрал, тебе, Лесовушка, два лукошка полных принес.

- Никак не угомонишься, старый, - пожурила Лешего старуха, но орехи взяла.