Наступила осень. Лес стал ярким, веселым, липы роняли золотые листочки, осины были яркими, бордово-красными, огромные дубы словно были окутаны желтым туманом. Утром встречал холод, из низины выходил густой и сырой туман. Лесовушка связала Луше телогрейку и велела без нее из дома не выходить, чтобы не замерзнуть. Бабы и ребятишки потянулись в лес за опятами. Луша смотрела на них из-за дерева, а вечером рассказывала, что бабы крикливые, а девки смешливые.

- Весело им наверное, - сказала девочка Лесовушке. - Увидят гриб, кинутся к нему с двух сторон, лбами стукнутся, аж треск по всему лесу идет, а сами хохочут-заливаются. Наберут грибов, песни затянут и домой торопятся. А у девчонок на шее бусики рябиновые так и горят алым цветом. Я себе такие же хочу.

- Ах ты моя норушенька, - ласково ответила Лесовушка, - они домой придут, кашу немасленую поедят и спать на печку завалятся. У кого есть клок соломы - подстелют, а то на голых кирпичах лежать будут. А у меня в избушке и перинка теплая и одеяло легкое, лежишь себе, как барыня. Бабы, которым ты позавидовала, раз в неделю тесто поставят, хлеба напеку, ковриги в сундук сложат и под замок. Есть сядут, лишь тогда каждому по ломтю хлеба отрежут. Не вволю всего. А у меня что ни день, то пряник, что ни вечер, то чай с пирогом. Бусики тебе рябиновые понравились, да я тебе настоящих из цветных каменьев подарю, залюбуешься.

Лесовушка полезла в сундук, достала из него шкатулочку, раскрыла ее и нежные розовые, голубые и зеленые искры легли на стены избенки.

- Смотри, как камни играют, - сказала старушка, - потому и называются они самоцветные. Вот тебе и бусики, и колечко, и сережки в уши. Да разве есть у девчонок деревенских такое богатство?

Лесовушка рассердилась, ее нос показался еще острее, а щеки сморщились, как кора старой ветлы.

В дверь тихо стукнули.

- Входи, Фома Никанорович. - приветливо сказала Лесовушка, ее злость словно ветром сдуло.

В избушку зашел старичок. Он был мал ростом, коренаст, с длинными белами волосами и густой бородой.

- Благодарствую, Пелогея Степановна, - чинно поклонился старичок и тщательно вытер сапоги о половичок у двери.

- Подарок я вам принес, Пелогея Степановна, - медку у хозяев разжился. Праздник у них скоро, праздник. - Старичок хлюпнул носом, и по его щеке сползла слеза.

- Что-то не похоже, что вы радуетесь, Фома Никанорович, - сказала Лесовушка, принимая из рук вошедшего горшочек.

Старичок потрепал за ухо зайца, сидевшего в корзинке, подмигнул бородатой козочке, лежавшей в уголке, выгреб из кармана горсть семечек и сыпанул их перед курицей. Потом подошел к Луше, взял за подбородок и внимательно посмотрел ей в глаза.

- Востроносенькая, - сказал старичок. - Чья ж будешь?

- Моя, - загородила девочку спиной Лесовушка, - ты за стол садись да чай пей, я вон бубликов на ярмарке купила, угощайся, Фома Никанорович.

- Беда у меня, Пелогея Степановна, любимицу мою, Катеньку, замуж выдают. Я ж ее еще в люльке качал. Бывало мать с отцом уйдут на работу, бабку с дитем оставят, а старая и задремлет. А я за девчонкой следил, не проголодалась бы, бабку за бок щипал, чтоб проснулась и дитя покормила. А то начну с Катюшей играть. Перышком носик пощекочу, а она хохочет, заливается. Меня в другой дом приглашали, Пелогея Степановна, в богатый, а я из-за Катеньки не согласился. Хорошего домового тоже поискать надо. Молодежь сейчас разве такая, как мы. У соседей такой нерасторопный поселился, лодырь, в кадушку залезет и воет по ночам, никакой пользы от него по хозяйству. У меня всегда заведено, чтоб никакой посуды на ночь на столе не оставляли. Мало ли, вдруг не угляжу, и кто пришлый в дверь проскользнет и в чашку сунется. Выгони его потом попробуй. Я и овинника проверяю, чтоб следил за всем, и банника. А Катеньку упустил!

Фома Никанорыч громко всхлипнул и с шумом вытер мокрый нос длинной бородой.

- Ну, говори, друг любезный, что с твоей Катенькой случилось?

- Замуж ее родители хотят отдать.

- Да разве это плохо? - всплеснула руками Лесовушка, - деточки пойдут, в избе веселья прибавится.

- Эх, Пелогея Степановна, разве я свою кралю чужому человеку отдам, я ж первым делом все разузнал, в соседнюю деревню к жениху бегал. Плохой он!

- Да чем же?

- Эх, совсем глупый. Мать с отцом работящие, работников держат, а этот за стол сядет, а у него изо рта куски валятся. Мою-то красавицу и такому...

- А родители твоей Катерины о чем думают?

- Бедные они, лишнего куска сроду не ели, да и детей много, попробуй прокорми всех. А та семья богатая. Они ж как рассуждают, выйдет Катя замуж, в сытости, достатке жить будет, научится у свекров работниками командовать, когда те помрут, все в свои руки возьмет. А у родителей жениха свои доводы. Ребенок у них единственный, вот они ищут, на чью бы шею его пристроить, чтобы, когда старые станут, было кому за ними и за сыном ухаживать. Завтра сваты приезжают, а я все плачу да плачу, сил нет. - Фома Никанорыч хлебнул остывшего чая, нехотя откусил бублик и начал вяло жевать.

- Вот верите, Пелогея Степановна, никакая еда в горло не идет. Смотрю на свою красавицу и слезами исхожу. Ведь я нашел для нее жениха из нашей Скородумовки, уже и с домовым по рукам ударили. А тут такая незадача, такая незадача Пелогея Степановна.

Домовой опять высморкался в бороду и потер кулаками заплаканные глаза.

- Пойду я, Пелогея Степановна.

- Да еще посидели бы, Фома Никанорыч.

- Всю ноченьку мне сегодня не спать - выть буду, хозяйку пугать. Пусть знает, что не к добру это сватовство. А пока сосну на печке. Прощевайте, Пелогея Степановна.

- И вам не болеть, Фома Никанорыч.

После ухода домового Лесовушка долго молчала, потом пожевала вялыми бледными губами, вытерла слезу с коричневой щеки и сказала:

- И нам спать пора, Лушенька ты моя, норушенька.

Утром старуха ушла по делам в лес, Луша поиграла с курочкой, погладила козочку, попила чаю и доела вчерашнюю баранку. Потом села у окна. Только что прошел дождь, капли еще не высохли на разноцветных листьях деревьев. Ветер махнул рукавом и раскидал тучи по небу, солнце заглянуло в образовавшуюся прореху, и лес засверкал, наполнился золотым и розовым сиянием.

- Хорошо то как, - сказала Луша, - пойду и я погуляю.

Девочка обула лапоточки, натянула душегрейку, покрыла голову платочком и побежала по тропинке. Воздух был свеж и прохладен. Тропинка петляла по лесу и скоро вывела Лушу к деревеньке, стоявшей на пригорке. Солнце освещало последние не сорванные головки подсолнухов, яблони, усыпанные спелыми плодами, желтые поленницы дров. Намокшие во время дождя избы были темными и хмурыми. Петух взлетел на плетень и звонко закричал, бабы шли к колодцу. Шел хлопотливый деревенский день.

- Вот она, Скородумовка! - вздохнула Луша.

Маленькая собачка выскочила из ближайшего домика и с визгом начала бросаться под ноги лошади, запряженной в телегу. Лошадка, покорно опустив голову, трусила по дороге.

- Но, но, - время от времени покрикивал возница.

В телеге, на красном ковре развалилась румяная сваха. Она была толста и кругла, ее щеки довольно лоснились, а маленькие хитрющие глазки заплыли жиром. Рядом с ней сидел парень в картузе, сдвинутом на ухо. Парень, приоткрыв рот, бессмысленными глазами смотрел по сторонам. Напротив устроились высохшие от ежедневного тяжелого труда крестьяне - родители парня.

- Сто-ой! - зычно крикнула сваха. - Приехали.

Телега остановилась у бедного дома с покосившейся крышей. Навстречу гостям вышел худой и нескладный мужик в праздничной рубахе и почти новом пиджаке. Это был отец Катюши. Высыпали несколько ребятишек, но тут же застеснялись и спрятались в дом. Сама же Катя вся в слезах метнулась к овину, чтобы спрятаться от гостей.

- У вас товар, у нас купец, - напевно заговорила сваха, вываливаясь из телеги, по-хозяйски прошла в дом и села на лавку.

- Ох, - сладким голосом сказала она, - счастье я привезла в ваш дом, не спрячешь его никуда, как ни старайся. Как солнышко в небе оно всем видно будет. Нашелся жених для вашей Катеньки. И пригож, и хорош, а добрый какой, ласковый, сроду никого не обидел.