Однако Елизавету все эти распри мало интересовали и поэтому она и не так-то уж заботилась о примирении с Берлином, и что, право, за важность, что ей было до старика Фридриха, или до блага «горячо любимой» России, — любовников имела она достаточно, вина было в погребе довольно.
И вот, одним из этой избранной рати царских любовников был и Алексей Разумовский. Этот крестьянский сын, хохол, обладал замечательно хорошим голосом, благодаря чему и удалось ему попасть в придворный хор певчим, а к царице бандуристом. И не случись истории с любовником Елизаветы, Шубиным, которого Анна сослала в Сибирь, Разумовский так и остался бы навсегда певчим, а тут ему вдруг, как говорится, повезло: еще до восшествия на престол пожаловала его Елизавета в камер-юнкеры, говорят даже и повенчалась с ним морганатически, а по достижении «высшей власти» возвысила его до камергера, обер-егермейстера, графа и в конце концов в генерал-фельдмаршалы, умалчивая о том, что он кроме того был обдарен с ног до головы. Это был чудак-человек, крайне ограниченный, добродушный, без тени самолюбия или, ревности. Историк Гельбиг говорит о Разумовском, что «его в государственные дела не вмешивали, Елизавета даже воспретила раз навсегда тревожить его. сиятельство какими бы то ни было правительственными вопросами, желая его таким образом поставить вне бурной и тревожной, полной интриг, политической жизни».
Говорят, что любовь Елизаветы к этому счастливцу была иная, чем к её прочим избранникам. Дюкло с своих «Mémoires secrètes» сообщает, что из этого «брака» произошло восемь детей, но ни одного из этих ребят Елизавета не пожелала признать официально за своего и поэтому подруга и доверенная в любовных похождениях царицы, итальянка Джиованиа, приняла их всех «на свой счет». Большая часть этих незаконнорожденных царевичей и царевен была распределена по монастырям, некоторых же из них отправили заграницу и лишь один из елизаветиных птенцов, названный Закревским, пользовался счастьем находиться в том же С. Петербурге, где его возлюбленная «maman» развратничала напропалую. Этот Закревский был позднее произведен в тайные советники, назначен президентом медицинского коллегиума и т. д.
Один брат Разумовского, по имени Кирилл, был уже с 12-ти лет, прямо из деревни, при дворе, но так как от него уж слишком пахло мужиком, то и было решено отправить его на счет царицы в Берлин для обучения, откуда он вернулся через шесть лет и был назначен Президентом Академии Наук (sic!), а также гетманом всех казачьих войск. По смерти брата, Кирилл унаследовал от него несказанные богатства, приносившие ему около трехсот тысяч рублей годового дохода.
Но Елизавета и своего первого возлюбленного, сержанта Шубина, не забыла и тотчас же по восшествии на престол повелела разыскать его, а так как в ту пору преступники, ссылавшиеся в Сибирь, получали новое имя, то отыскание Шубина было, разумеется, сопряжено с массой трудностей, и потребовалось немало времени, пока его наконец нашли случайно в одном из подземных заточений Камчатки. Шубина, потерявшего уже всякие надежды увидать свет Божий, расковали, нарядили и объявили ему царскую милость, благодаря коей отныне он числился не бедняком сержантом, а уже помещиком и богачом генерал-майором Шубиным. Он имел намерение явиться опять ко двору, но Разумовский настоял на том, чтобы Шубин поселился в одном из «честно нажитых» им имений. К числу фаворитов Елизаветы принадлежал также и её кофешенк, некий Кара-Сиверс, который, лакеем подаренный, по воцарении Елизаветы «за заслуги» был пожалован в обер-гофмаршалы и германские рейхсграфы. Камергер её величества Лёлин, прежний крепостной крестьянин, был царицей замечен на улице во время её прогулки. Краснощекий здоровяк понравился Елизавете, «пленил её сердце» — и был, разумеется, призван к высочайшему двору, вернее — в спальню нашей bête humaine. Наша пословица говорит «за Богом молитва, за царем служба не пропадают», и вот видим мы оправдание этой народной мудрости: конюх Вощинский и слуга Скворцов «за верную службу» были одарены чинами, орденами и несчетными поместьями. Певчий из крепостных, по имени Полтарацкий, добился, выражаясь словами Гельбига, «тайными путями» до солидной высоты действительного статского советника с титулом «превосходительства».
Но иногда натыкалась северная царица и на фиаско, как например в случае с горным директором, саксонцем Куртом фон-Шёнберг. Этот ответил на её предложения, насколько заманчивы они ни были, отрицательно и, как сообщают хроникеры того времени, не из нравственного благородства, стоявшего на пути, а только лишь из боязни лишиться любви жены Лестока, по которой влюбленный немец сходил с ума и с которой он находился в непозволительно близком отношении. А что это была за особа, заглянем в труды Гельбига, где о мадам Лесток говорится следующее: «бессовестная, уродливая, грязная и пьянствующая женщина».
Из всего приведенного видели мы, что немалое число статских и тайных советников, камергеров и графов было обязано государыне за пожалованные титулы и чины, и если «вкус» — bon goût — её величества и менялся довольно часто, однако Елизавета своих «верных слуг» и в отставке не забывала. А какая масса наших сегодняшних графов и князей, украшающих себя коронами да гербами, ведет свое начало из того, блаженной памяти, золотого времени, — пусть судит проницательный читатель уж сам.
Во всяком случае Разумовский был елизаветиным фаворитом очень долгое время: ему была она всего дольше «верна» (sic!), но пришел и ему конец, пропел и он свою лебединую песенку и уступил в 1751 году свое «доходное место» камер-пажу Ивану Шувалову. Этому же выпало на долю быть последним из могикан, так как солнце милости её величества сияло для него до заката, до смерти Елизаветы. В 1753 году родила Елизавета от Шувалова дочку, которая считается той княжной Таракановой, за коей Екатерина Великая послала графа Алексея Орлова в Рим, имевшего миссию волей или неволей доставить княжну в Петербург.
Притащив ее насильно в столицу, бедняжку запрятали в шлиссельбургской крепости, где она и умерла ненормальной смертью. Шувалов, прокутившийся окончательно, в ту пору жил заграницей и, как передают летописи, нуждался порядком, так что, когда к нему было обращено предложение вернуться в Петербург к царице, он не медля ни минуты похерил заграничную жизнь и покатил домой, Екатерина хотела его, вероятно, таким образом вознаградить за его дочь, княжну Тараканову, и осыпала его немалыми щедротами, так что Гельбиг спрашивает: «разве не видно из этого призвания ко двору, что Екатерина имела в виду заплатить отцу деньгами и орденами за отнятую у него и насильно лишенную жизни дочку, лишь бы замять это гнусное преступление».
Но мы забежали вперед.
Кто из нас, читая эту ужасную хронику, может себе представить, что Елизавета при всех её недостатках была учредительницей московского университета, основательницей Академии Наук, что ею была отменена смертная казнь, отменены таможни внутри Россия и пр. и пр. и право, нужно благодарить судьбу, что и в ту пору жили люди (Ломоносов, Панины, Сумароков, Миллер и др.) с живым рассудком и человеческими стремлениями и, разумеется, только благодаря присутствию этих названных и многих еще других выдающихся, даровитых и благородных личностей, наша родина и о елизаветинском времени может вспомнить не краснея за свое прошедшее, не краснея и за те 20 лет!
Но немало крови протекло за время царствования дочери Петра I-го. Сейчас по вступлении на престол, Елизавета нарушила обещание Петра, данное им Швеции, и вместо того, чтобы возвратить отнятые у шведов провинции, она повела свои войска в Швецию и отняла у неё Финляндию, поступившую с той поры во владение России.
По окончании этой кампании, полки Елизаветы (около 100 000 чел.) были посланы в Австрию на помощь против Пруссии, враждовавшей в ту пору из-за Силезских владений с домом Габсбургов. И тут разгорелась (1756–63 гг.) семилетняя война, стоившая Пруссии целых рек крови и громадных денег. В этом походе Германия впервые увидела «русские штыки» и вот как доносил русский генерал-квартирмейстер, фон Веймарн, в Петербург: «В первый день нашего вступления в прусские земли, совершены были русскими самые гнусные злодейства, насилия, грабежи и истязания местных жителей, так напр. в г. Гольдапп наши не только что причинили всякого рода обиды поселянам, но они даже позволили себе такие выходки, как сожжения домов и разорения имуществ неповинных людей».
