Охота была также одной из чувствительных сторон молодого царя и, зная это, Долгорукие потащили его в свои имения, забавляя его на разные лады. А чтобы показать, насколько Петр занимался этим спортом, упомянём только, что его псарня состояла из 200 охотничьих и 420 гончих собак. Около 4000 зайцев уложил Петр в течение одной осени и кроме того массу лисиц, волков и медведей.

Но Долгорукого интересовало в этом случае не столько охота на зверей, сколько охота Петра на своих «милых» дочерей и вдруг! — действительно клюнуло. Петр влюбился, но на горе заботливому отцу, влюбился не в младшую, по рецепту Долгорукого, а в старшую дочь его Екатерину. 30-го ноября была назначена попойка: Петр официально объявил себя женихом. Да, нелегко приходилось бедняге Петру в то время. Старик Долгорукий во что бы то ни стало хотел как можно скорее повенчать счастливую парочку, но много важных голосов вотировали против этого брака, и их пришлось выслушать. Долгорукий до того политично обставил свои предприятия, что сумел присвоить себе, как и его предшественник, командование войсками и, пользуясь такими привилегиями, отдал по гвардии приказание, всегда быть наготове и по первому сигналу спешить на поле сражения, становясь, разумеется, на сторону Долгоруких.

Елизавета была ныне в опале, и нужно было держать ее настолько в ежовых рукавицах, чтобы она не могла тоже подать своего голоса. Ее хотели обуздать и старались поэтому свести с Иваном Долгоруким, с целью обручения. Царя же забавляли разными шутками да прибаутками, чтобы де он только не изменил своего хорошего расположения духа, но организм его благодаря разврату почти с детского возраста уже был настолько расстроен, и Петр до того стал томен, апатичен и грустен, что хорошее расположение духа могло быть вызвано только лишь вином. Он стал тяготиться жизнью, стал задумываться о самоубийстве, это навело на всех его окружавших боязнь за него. Петр окончательно углубился в монашеское одиночество, и единственным его теперешним развлечением была игра с куклами.

Его единственная сестра Наталия умерла от чахотки, и низость Долгоруких дошла даже до того, что они запретили Петру проститься с остывшим трупом близкого человека.

Но недолго пришлось несчастному Петру, доброму душою, но исковерканному уродливыми условиями его круга, оплакивать потерю сестры. 19-го января 1730 г. он слег, температура повышалась, и у него обнаружилась оспа. Тщеславный подлец Долгорукий, заметив угрожавшую опасность — надежды на выздоровление не было никакой — не постыдился даже тащить свою дочь Екатерину к смертному одру Петра, чтобы заключить между ними законный брак. К счастью, в это дело вмешался генерал Остерман и предупредил бессовестное намерение самолюбивого князя. 30-го января Петра не стало, а три месяца спустя Екатерина Долгорукая — nomen et omen! — родила дочь, несомненным отцом которой саксонский посланник Лефорт считает вышеназванного гвардейца Миктерева. Само собою, не умри Петр до брака, это дитя считалось бы его ребенком, и кто знает, быть может, добилось бы со временем и императорской короны, как напр. дочь повара Елизавета и т. д. — Наглость в таких случаях не знает границе, а холопам безразлично кого слушаться: лишь бы им жилось хорошо.

Опять наступило для России смутное время. Опять она оказалась без главы, без правителя. Все тяжелее и тяжелее становилось крепостничество и неоткуда было ждать освобождения из этих позорных цепей. Русь изнывала под тяжестью этого бремени и никого не было, кто бы осмелился подать свой голос против этой татарщины. Свободные поселяне, существовавшие в таком солидном количестве еще во времена Иоанна Грозного, в ту пору окончательно исчезли. Так называемые и всему миру за квинтэссенцию прогресса рекомендованные реформы Великого Петра положения о крепостных не только не улучшили, но в очень многом даже ухудшили, и вместо того, чтобы этот европеец разбил цепи рабства своего народа, Петр затянул петлю туже, и жить несчастному нашему поселянину положительно стало невыносимо. За всё то, что Петр отнял у дворян и князей, как титулы и пр., с целью величественнее казаться своему народу, он дал им привилегии, благодаря которым русский крестьянин и душой и телом попал в самое гнусное и унизительное рабство, от которого он и по сию пору еще не выбился окончательно.

Безмолвно и терпеливо вынес народ и эту пытку, и если тут или там проявлялся протест, подавал кто свой голос против этих нечеловеческих условий, то помощью острых штыков недовольство парализовалось, а восстанцев после пытки по последним журналам европейской культуры или вешали или на месте убивали, как псов и хуже даже этого. Права крестьянин нигде и ни в чём не имел и, нужно сознаться, таких наивных было не много, которые в судах искали бы для себя оправдания или защиты.

Итак Петра II-го не стало и то, что произошло после его смерти, крайне типично для полного понимания русского абсолютизма. «Право наследия» или, как это назвал Петр Великий «достоинство наследия» были понятия, о которых хищные наследники мало заботились. Каждый в этом выборе или назначении заинтересованный смотрел в ту сторону, откуда веял выгодный для него ветер. О благе края или способностях правителя ни один леший не заботился. Своя рубаха к телу ближе. На наш век, мол, хватит, а заботиться о процветании родины или бояться того, что-де этот престолопреемник опасен с этой или другой стороны, — обо всём этом хищники мало задумывались. Après nous le deluge, твердили они, радуясь выгодной позиции.

Не больше и не меньше как шесть различных партий собрались вокруг ломберного стола, на котором разыгрывалась лотерея аллегри, на котором лежала русская царская корона как первый приз, как выигрыш.

Одни требовали возведения на прародительский престол Евдокии, жены Петра Великого, но эта несчастная, из ума выжившая старушка, отказалась от мирских сует. Она до того уже успела сжиться с монахами и монашенками, что ничего другого не желала. Из прочих наследников Петра являлись претендентами на престол его дочь Елизавета и полуторагодовалый Петр Гольштинский. Последнего сразу объявила стародворянская партия за иностранца и таким образом вычеркнула из списка.

Последний же наследник, Елизавета Петровна, незадолго до этого происшествия проштрафилась тем, что, затевая заговор с любовником Алексеем Нарышкиным против Петра II-го, по неосторожности попалась в руки Долгорукого. Значит и ее нельзя было поставить во главе российской империи.

Итак внимание было ныне обращено на трех дочерей брата Петра Великого, полоумного прежнего регента царя Ивана Алексеевича. Из последних Екатерина была замужем за Леопольдом Мекленбургским, вторая дочь, Анна, была еще Петром назначена из политических соображений в жены Фридриха Вильгельма, последнего герцога Курляндского. Муж её вскоре после заключения брака умер и Анна стала регентшей Курляндии. Третья дочь Ивана была характером в отца, не любила церемоний и придворного шума, жила в одиночестве и тайной связи с генералом Мамоновым.

Все эти личности брались при выборе царя в расчет, и каждая из них имела за собою значительное число приверженцев, агитировавших в свою очередь в пользу своего протеже. Долгорукие рекомендовали, как отличную правительницу, мудрую и справедливую Екатерину, невесту умершего Петра и нынешнюю любовницу Миктерева, но среди этой партии нашлась и оппозиционная сторона, которая особенных благодеяний от овдовевшей невесты не ожидала и поэтому и против её выбора протестовала. Некоторые из государственных мужей пытались было предложить отказаться от всех династических соображений и ввести в России, вместо царившего деспотизма, новый правительственный режим, на подобие шведского, но и против этой смелой выходки нашлись возражатели в лице Голицына и Остермана и этот проект отправился в архив на съедение мышам.

Борьба партий была в ту пору крайне интересная, — каждый вербовал избирателей на свою сторону, но всего успешнее работали в ту страдную пору только что приведенные лица, Голицын и Остерман: они сумели соединить на курляндке Анне Иоанновне всего больше голосов, в числе коих главный контингент составляли голоса бояр.