Побег Алексея объявили за государственную измену. Петр, отец его, собственноручно нанес ему смертельный удар и неистовствовал над трупом сына до тех пор, пока он не превратился в комок мяса. Генерал Вейде, один из «просветительных» сотрудников Петра, отсек топором голову, но так как убитый царевич пользовался довольно большой популярностью и любовью среди бояр и духовенства, и Петр и Екатерина должны были ожидать мести с этой стороны за совершенное преступление, то и было решено скрыть истину и объявить верноподданным, что мол царевич умер от удара при прочтении приговора к смертной казни. Одна из камер-фрейлин Её Величества, одновременно и содержанка её августейшего супруга, по имени Анна Крамер, должна была снова пришить голову к трупу, покойника обмыли, нарядили по царски, шею прикрыли широким шарфом и уложили в гроб. Само собою, гроб был выставлен в Петропавловском Соборе для прощания, и ежедневно совершалось известное число панихид. Нужно же было пустить пыль в глаза и, правда, обман удался, как нельзя лучше.

Итак, царица-матушка отделалась от опасного соперника, путь для детей её к трону был свободен и она уже в душе ликовала, что её сынок некогда будет «царствовать на страх врагам». Но боги сулили ей иное. Вскоре после смерти Алексея Петровича, как будто бы в отместку, молнией был убит её сынок Петр, её надежда и радость.

Из мужских членов дома Романовых оставался таким образом всего лишь один 9-ти летний князь Петр, сын семь лет тому назад замученного и казненного Алексея Петровича. Но об этом дальше.

Итак, Петр Великий закрыл свои «орлиные очи» и делом первой необходимости для его верной супруги и верного слуги Меньшикова было скрыть от публики смерть царя и не обнародовать этого до тех пор, пока все их преступные замыслы не будут, как говорится, на мази. Нужно было спешить, нужны были люди, со стороны дворян угрожала опасность, и Меньшиков пустил все пружины в ход, чтоб упрочить за собой царскую корону. Известно ведь, что старые дворянские роды, как Репнины, Голицыны, Долгорукие, Головкины и др., были самые ярые враги петровского режима и все надежды свои они только и возлагали на будущего правителя, тогда еще мальчика Петра Алексеевича. Этот, по их мнению, должен был восстановить попранные Петром Великим дворянские права и преимущества и под правлением его дворяне должны были опять занять места допетровского времени и оказывать свое влияние на ход государственной жизни. Молодой царь должен был, по их предположению, объявить войну династическому абсолютизму и всей новой эре, к коим топор и виселица прочищали дорогу. Виды дворян на скорый успех были довольно основательные, и всё шло, как следует, но вскоре заметила Екатерина успех своих врагов и, разумеется, нанесла им удар насмерть. Генералитету и офицерам были обещаны всевозможные привилегии; кто на эту удочку не шел, того пытались подкупить деньгами, и в скором времени — всё это произошло в течение 7 дней — на её стороне оказалась сила; к тому же нашелся и святой отец Феофан Новгородский, тот самый, который также вотировал в пользу казни Алексея Петровича, за что и стяжал себе ненависть со стороны дворян и вообще людей допетровских воззрений. Этот архиепископ, само собою, по внушению Её Величества, не отказался даже в отдании присяги в том, что-де умирающий Петр в его присутствии объявил Екатерину своей достойной преемницей, и после этой официальной присяги, в сущности ложной, так как ничего подобного в действительности не было, отданной святителем пред войском и народом, Екатерина I была провозглашена Императрицей и Самодержицей всея России. Таким образом петербургская гвардия впервые вмешалась в судьбы политической жизни, так как дотоле эта роль всецело игралась лишь «буйными» стрельцами против Петра.

Екатерина, родом крестьянка, «сумела» под влиянием на то призванных людей подняться даже на такой высокий уровень, что могла с величием и достойностью носить державную корону святой Руси. Отец её, Самуил, литовский крепостник, жил со своей многочисленной семьей в крайне стесненных условиях, в имении польского магната Запейа, где-то на лифляндско-польской границе. Даже фамилии не имел этот бедный крестьянин, а звался просто Самуилом, как у нас и по сию пору еще сохранилось в помещичьем быту называть своих людей Ванькой, Петькой и т. д.

Одна из дочерей этого бедняка, по имени Марта, еще ребенком была взята в дом лютеранского пастора Даута, который и позаботился вскоре о том, чтобы молодая католичка ознакомилась с учением лютеранской церкви, а пастор Глюк в Мариенбурге (в Лифляндии), к которому уже подросшая Марта поступила в услужение, довершил её обращение, и она перешла к лютеранскому исповеданию.

В Мариенбурге сумела наша героиня заручиться симпатиями в шведском гарнизоне, и красота её и молодость — ей было в ту пору 16 лет — снискали ей множество поклонников, и один из последних, драгун Иоган предложил ей даже свое сердце и руку. Их повенчали, и всю жизнь пришлось бы нашей Марте маяться и жить в нужде, но Провидение сжалилось над бедной солдаткой. Между Россией и Швецией разгорелась война, и бедному супругу нужно было спешить на поле брани.

Русские войска вторглись в ту пору в шведскую Лифляндию, заняли, между прочим и город Мариенбург и взяли в плен горожан, в числе коих находилась и Марта, а по военным законам того времени, жены и девушки принадлежали в таких случаях победителям. Несчастный Иоган бежал с полком, оставив свою нежно любимую супругу на произвол судьбы. Красота жены нашего драгуна скоро была замечена, и уж многие потирали руки, радуясь своему успеху, своей важной добыче. Но не одни только простые смертные точили свой зубок на Марту. Командующий, генерал Шереметьев, тоже стал на нее засматриваться и в скором времени сделал ее своей любовницей. Но когда красивая солдатка попала на глаза всемогущему фавориту Петра, князю Меньшикову, послушный подчиненный охотно уступил ее последнему, за что и был вознагражден Меньшиковым. Ревнивый Меньшиков держал свою «добычу» взаперти, сделав ее своей крепостной служанкой и позволяя ей сходиться только лишь с её товарками или с людьми из её сословия и звания, но в особенности оберегал он ее от самого Петра и его сотоварищей по пьянству и дебошам. Марте удалось таким образом свидеться и со своим мужем Иоганом, который за это время уже успел возвыситься до чина унтер-офицера.

Итак нашей красавице приходилось служить двум богам: и Иогану, и Меньшикову, но вскоре к этим двум прибавился и третий бог.

На одной из царских попоек, Меньшиков в пьяном виде давай хвастаться своей прелестной рабыней; завистливый и распутный Петр потребовал от хвастуна, чтобы Марта тотчас же была ему представлена, и проболтавшемуся князю, разумеется, ничего другого не оставалось, как слушаться высочайшего повеления. Марту подвели к Петру, и она своей красотой или вернее: своим жиром и мясом произвела на него такое выгодное впечатление, что царь тут же на месте «соизволил повелеть» Меньшикову уступить ему этот «литовский жемчуг».

Ее нарядили и зачислили в штат слуг государя; т. е. в число женщин, которые сопровождали его во время его дальних поездок или походов.

Первое время после этой истории Меньшиков чувствовал себя обиженным и дулся на себя за неосторожность, вызвавшую такие грустные последствия, но вскоре сжился он с этим и даже выдумал, хитрец, повернуть это дело таким образом, чтобы и польза от него осталась. Нужно было повлиять на Марту и уж чрез нее оказать влияние и на самого царя. И правда, литовская девка и сын московского пирожника заключили против Петра оппозиционный кружок, и державный царь в последние 20 лет своей жизни вполне плясал под дудочку этих «сановных особ».

Следуя наставлением своего учителя, Марта вскоре сумела стать для Петра необходимой. О любви или ей подобных чувствах тут и речи не было: откуда было браться этому светочу в такой гадине, как Екатерина, или в таком развратном и распущенном человеке, каким был первый русский император!