Лиз работать под началом Байндинга еще не доводилось, однако несколько лет назад она допрашивала его в ходе одного расследования — того самого, которое позволило выявить крота среди высшего руководства МИ-5. Разговор получился трудный: Байндинг вел себя заносчиво, отказывался отвечать на вопросы и присмирел лишь после того, как Лиз пригрозила ему тем, что позовет генерального директора.
После этого он, когда пути их случайно пересекались, демонстрировал ей свое негодование, но за рамки не выходил. И теперь Лиз не без опаски ожидала реакции Байндинга на то, что она стала его подчиненной.
— Должен сказать, — начал он, — я надеялся, что нам пришлют сотрудника с несколько большим опытом работы в Северной Ирландии. Вы ведь, насколько я понимаю, его почти не имеете.
Лиз смотрела на него бесстрастно.
— Большого не имею, — бодро подтвердила она. — Но, как вы, несомненно, знаете, у меня есть немалый опыт работы с руководителями агентуры, отчего, полагаю, я и получила это назначение.
Байндинг помолчал, а затем сменил тему:
— Работы здесь намного больше, чем вы, возможно, думаете, — сказал он, словно в чем-то оправдываясь. — Я знаю, центр не обладает полной информацией о том, что у нас происходит, однако конфликт далеко еще не завершен. И поскольку у вас нет опыта, связанного с Северной Ирландией, вам, возможно, будет трудно разобраться в текущей ситуации.
Лиз заставила себя промолчать.
— По нашим оценкам, у республиканцев все еще сохранилось больше сотни людей, входивших когда-то в их полувоенные формирования. Организованы они, слава богу, не очень хорошо — количество группировок примерно соответствует количеству активистов.
— Даже сотня разъединенных людей может нанести немалый вред, — сказала Лиз.
— Вот именно, — подтвердил Байндинг памятным Лиз тоном, назначение которого состояло в том, чтобы заставить ее почувствовать себя школьницей на экзамене. — Не менее тревожным является и то обстоятельство, что они могут породить реакцию другой стороны. В настоящее время группы лоялистов также сложили оружие, однако убийства нескольких фанатиков могут изменить ситуацию в течение одной ночи.
— Откуда экстремисты берут средства? Они все еще получают поддержку из-за рубежа?
— Насколько нам известно, нет. Аль-Каида, если вы ее имеете в виду, здесь пока не появилась, — с тяжеловесным сарказмом добавил он.
— Вообще-то я имела в виду не ее, — сухо ответила Лиз. — Я думала о деньгах и оружии, которые могут поступать из Штатов, из Северной Африки, от басков, от кого угодно.
Ее осведомленность о прежних источниках финансирования ИРА Байндинга явно удивила.
— Насколько нам известно, сейчас они добывают средства непосредственно здесь. И исключительно незаконными способами. Преступной деятельностью самых разных видов — наркотики, проституция, грабежи.
— В какой мере нам удается отслеживать эту деятельность? Имеются у нас надежные источники информации? — спросила Лиз, приближая разговор к сфере своей ответственности.
— Надежные в разумных пределах, — ответил Байндинг. — Как я понимаю, вы уже познакомились с некоторыми из руководителей агентуры. Командовал ими до вас Дэйв Армстронг. Однако Дэйв — оперативник, человек действия. И предпочитает работать на «земле».
«А чем, по-вашему, я занималась большую часть своего рабочего времени?» — подумала Лиз и ответила:
— Я работала с Дэйвом. Он очень хорош. Мне определенно понадобится выяснить все, что он знает, чтобы как можно быстрее приступить к работе.
Байндинг с нескрываемым нетерпением посмотрел на часы.
— Хорошо, в таком случае устраивайтесь, поговорите с Дэйвом. А через день-два мы встретимся снова и вы расскажете мне о ваших первых впечатлениях.
«А вы объясните мне, в чем они не верны», — подумала Лиз.
Другая работа, другое место, другая одежда. И тот же Майкл Байндинг.
— Я ухожу, — крикнул, покидая дом, Дермот О’Рейлли. Ничего кроме этого он о том, куда направляется, жене обычно не сообщал — привычка к секретности, приобретенная им во времена конфликта, когда безопаснее было, чтобы она не знала, чем он занимается.
Впрочем, она имела об этом представление и потому не очень удивилась, когда в 1975 году мужа увели из дома несколько сотрудников ККО.
— Не вешай нос, — сказала она, впервые навестив его в Мейзе. — Считай, что отдыхаешь от меня.
«Отдых» продлился два года и оказался для Кэт временем особенно трудным. Дермот знал, что он грубиян и жить с ним не просто, однако был по-своему предан жене и понимал, чего ей пришлось натерпеться. Особенно после того, как он, выйдя на свободу, уже через двое суток вернулся к своим прежним делам, за которые, собственно, и угодил в тюрьму.
Дермот заведовал боевым снабжением второй роты Белфастской бригады. Все это разнокалиберное стрелковое оружие в ранние дни конфликта хранилось в дюжине надежных мест. Это было еще до того, как полковник Каддаффи прислал им из Ливии целый транспорт с новейшим оружием и деньгами, благодаря которым они смогли здорово развернуться.
Еще одним устойчивым источником поступления средств были американцы ирландского происхождения. Действительно ли все эти пьянчуги из бостонских баров верили, что деньги, которые они бросают в корзинки сборщиков, попадут в руки вдов и сирот? Симус Пигготт знал это в точности, поскольку руководитель «Братства» был родом из Бостона.
Пигготту Дермот не доверял. С какой стати американец ввязался в их борьбу? Чего рассчитывал этим добиться? Тем не менее Дермот вступил в «Братство», потому что оно казалось ему наиболее обеспеченным из всех отколовшихся группировок. Поначалу он был назначен старшим офицером по планированию операций. Идея состояла в том, чтобы убить копа из новой полиции Северной Ирландии — продемонстрировать, что хотя они и переименовались, но для настоящих республиканцев все равно остаются врагами. У Пигготта имелся список адресов, и Дермот провел много холодных, сырых дней, наблюдая за полицейскими и их семьями, выясняя, когда они уходят из дому, когда возвращаются. Он обрадовался, когда Пигготт приобрел для слежки пару фургончиков, в которых можно было сидеть в относительном тепле, поставив их у нужного дома и нацелив на него фотокамеру сквозь специальное отверстие в кузове. Фургончики, чтобы они не мозолили глаза, часто перекрашивали.
Он прошел под объездной дорогой в Андерсонстаун. Впереди показался паб Падди О’Брайена. Бармен налил ему пинту «Мерфиса» еще до того, как он вошел в дверь. Снял деревянной лопаточкой пену и поставил стакан на стойку.
Дермот, пробормотав слова благодарности, огляделся вокруг. Ему нравилось приходить сюда: этот паб превратился в место неформальных встреч многих бывших активистов «Временной ИРА», в особенности тех, кому в последнее время не везло. Некоторые из них уже были здесь — коротали время за пинтой пива. Работать сегодня Дермот не собирался — последний разговор с Пигготтом отбил у него всякую охоту делать что-либо.
Над барной стойкой висела черно-белая фотография скончавшегося в результате голодовки Бобби Сэндса, под которой стояло только одно слово: «Верность».
«Верность» — это слово потеряло для Дермота почти всякий смысл. Когда-то оно было девизом его профессиональной жизни — верность делу, организации, тем, кто стоял в иерархии выше его. Это был принцип, который он принес с собой и в «Братство», отбросив сомнения по поводу Пигготта; впрочем, чего уж там, в последнем ему помог тот факт, что деньги там платили хорошие.
Прежде у Дермота денег вообще не водилось, и теперь он понимал, как легко привык к комфортабельной жизни: к спутниковой тарелке на крыше дома, к февральским отпускам на Коста-Брава, помогавшим избавиться от серого, промозглого холода. А в перспективе — уход на покой, маленький коттедж в Донегале, предмет его с Кэт мечтаний. Еще пару лет в «Братстве», и он был бы свободен. Вот только теперь его оттерли в сторону.
Пигготт говорил с ним цинично:
