— Что делать с фургоном, ты знаешь. Уезжай.

Час спустя Данни уже ехал по графству Арма. Графство было пограничным и традиционно сочувствовало ИРА. Примерно посередине пути от Портадауна к столице графства, городу Арма, он свернул на проселок, приведший его к старой Мой-роуд. Он проехал по ней, притормозил примерно в миле от фермы, на которой ветераны «Временной» когда-то учили его стрелять из пистолета. Здесь он свернул на старую, раскисшую от зимних дождей дорогу. Она поднималась по лесистому холму и заканчивалась на поляне, укрытой от посторонних взглядов порослью молодых дубов. Здесь стоял заброшенный фермерский домик — склон холма за ним местные жители использовали как мусорную свалку. Посреди этого склона у старого дерева возвышался остов сгоревшего автомобиля.

Данни остановил фургончик на склоне. Он торопился — необходимо было покончить с делом, пока не появились ненужные свидетели. Прежде чем покинуть кабину фургончика, Данни осмотрел ее — не осталось ли в ней чего-нибудь важного.

Он вытащил из кузова наполненную бензином канистру, вылил половину ее содержимого в кузов, потом плеснул бензином в кабину, постаравшись пропитать им виниловые сиденья. И наконец, отступив от фургончика на пару шагов, чиркнул спичкой и бросил ее в кабину. Спичка погасла. Данни вытащил из кармана брюк грязный носовой платок, обмакнул его уголок в лужицу бензина на полу кузова. Потом поджег платок и бросил его в открытое окно кабины. Оттуда рванул огненный столб, и Данни отбежал ярдов на двадцать. Скоро весь фургончик был объят пламенем.

Данни начал спускаться с холма к старой Мой-роуд — он собирался поймать там машину и доехать до городка Мой. Маршрутка довезет его до Портадауна, откуда он поедет поездом в Белфаст. Данни взял на работе отгул, так что никто искать его не станет. Мать будет волноваться, конечно, однако она знает, что он часто отлучается по секретным делам.

Когда он спустился к дороге, у него за спиной раздался гулкий хлопок. Это взорвался топливный бак. И Данни коротко, удовлетворенно кивнул.

На душе у О’Рейлли было неспокойно. Эта сволочь, Пигготт, никак не шел у него из головы, нужно было достать его — так или иначе. Но как? Встреча с человеком из МИ-5 прошла неплохо. Англичанин сумел вытянуть из него больше, чем собирался рассказать ему О’Рейлли, — и это даже хорошо. Но что сделают с полученной информацией британцы? Да и сделают ли что-нибудь?

А ему требовалась уверенность. Ему хотелось, чтобы Пигготт забеспокоился, чтобы он начал оглядываться за спину, чтобы задумался — кому он может верить, а кому нет.

Правда, Пигготт умен. О’Рейлли он слушать не станет — особенно теперь, когда почти уволил его. Надо найти какой-то способ встревожить проклятого янки — стереть с его лица самоуверенную улыбку. Вот только какой?

И наконец О’Рейлли набрел на, как ему казалось, правильную мысль — на старомодное решение, такие он любил больше всего. Никаких тебе компьютеров, никакой техники. А должно сработать.

Жена застала его врасплох. Ей полагалось сидеть в парикмахерской и прихорашиваться, а она была дома, стояла в проеме кухонной двери.

— Что происходит? — спросила она, ткнув пальцем в кухонный стол, в царивший на нем беспорядок.

— Дай мне пару минут, ладно? — ответил он. — Я тут все приберу потом, но сейчас уйди, оставь меня одного. Это касается моей работы.

— Работы? — явно не поверив, переспросила она.

Он поднял перед собой ладонь, и жена поняла, что спорить с ним не стоит. Она захлопнула дверь кухни, и он услышал, как она поднялась наверх.

На столе лежала стопка скопившихся за неделю газет, ножницы, несколько листов бумаги и клеящий карандаш. О’Рейлли осмотрел уже сделанную им часть работы:

Спасибо «Ньюс оф зе уорлд» и «Айриш ньюс» — без них он такую анонимку не состряпал бы. Если ему улыбнется удача, Пигготт увидит в письме все, что требуется, — предупреждение от сочувствующего их делу республиканца насчет того, что его французский «дружок» не тот, за кого себя выдает. И Пигготт примет это предупреждение всерьез, да О’Рейлли и самому казалось, что Мильро, иностранец, — подсадная утка.

Во всяком случае, Пигготт задумается. А это значит, что рано или поздно столкнутся два мира: если повезет, Саймон Уиллис выйдет на француза еще до того, как тот покинет Северную Ирландию, а Пигготт, получивший это сообщение, уже будет следить за Мильро. И обе ниточки, за которые потянул О’Рейлли, начнут завиваться одна вокруг другой и опутают, если в мире есть хоть какая-то справедливость, Пигготта.

Два дня спустя Лиз проснулась в маленьком отеле на бульваре Мальзерб. Она заселилась в него вчера вечером, приехав в дождливый, ветреный Париж и съев после утреннего завтрака лишь один бутерброд. Теперь же ей предстояло провести день в обществе Бруно Макея, и мысль об этом сильно портила ей настроение.

За время работы в МИ-5 она пересекалась с Бруно лишь несколько раз. Вообще-то говоря, Бруно с его манерами выпускника частной школы, прекрасно скроенными, пошитыми на заказ костюмами и вечным загаром казался Лиз самым обыкновенным пижоном. И при всем том действовал ей на нервы — этого она не признать не могла.

И Лиз, решив, что сегодня она не позволит ему перещеголять себя, облачилась в лучший свой костюм, купленный во время распродажи в «Браунсе» на Саут-Молтон-стрит. Темно-синий цвет этого костюма гармонировал с холодными серыми глазами Лиз, а узкая юбка и короткий жакет подчеркивали стройность ее фигуры. Вообще-то Лиз купила этот костюм на похороны Джоанн и теперь, надевая его, подумала о Чарльзе, и ей вдруг страшно захотелось увидеться с ним.

По тому, как шуршали за окном покрышки машин, она поняла, что вчерашний дождь так и не закончился. Слава богу, она сообразила купить, отправляясь в Париж, плащ, а вот взять зонт, с огорчением подумала Лиз, забыла.

Еще через полчаса она уже завершила короткую пробежку до посольства — дождь обратился в легкую морось, от которой волосы Лиз прилипли к голове. Сидя в приемной посольства, она отирала мокрый лоб.

И вот дверь отворилась, и из нее неторопливо вышел высокий, худощавый, одетый в безупречного покроя серый костюм, темно-синюю рубашку и галстук Бруно Макей.

— Доброе утро, Лиз, — легко сказал он и, наклонившись — увернуться она не успела, — чмокнул ее в щеку. Затем, отступив на шаг, окинул взглядом ее мокрые волосы. — Я вижу, на улице дождь идет. Ну ничего, мы вас высушим и обогреем.

Лиз сжала челюсти — нет, она не позволит Бруно Макею вывести ее из себя.

Он повел ее по широкой лестнице, потом по устланному ковровой дорожкой коридору с портретами королей и государственных деятелей на стенах и наконец распахнул дверь в просторную комнату с высокими потолками и большим старинным письменным столом, который стоял между двумя выходящими на парк посольства окнами от пола до потолка.

Затем он повернулся к Лиз, улыбнулся и сказал:

— Присаживайтесь.

Девушка внесла поднос с чайником, фарфоровыми чашками и блюдцами, украшенными королевскими коронами. Лиз, усевшись и отпив глоток чая, сказала:

— Как вы знаете, Бруно, у меня через час назначена встреча в ЦДВР.

— Ну да, в новом Direction Centrale du Renseignement Intérieur,[3] — произнес Бруно, демонстрируя свой безупречный французский выговор. — Прекрасно. Вам предстоит свидание с Изабель Флориан. Она большой молодец. Мы поедем в моей машине.

— Вы же наверняка очень заняты, Бруно. Я могу взять такси.

— Я настаиваю. — Лиз попыталась возразить, но Бруно наградил ее сладчайшей из своих улыбок. — Вы хорошо говорите по-французски, Лиз?

Она заколебалась. Шесть лет изучения языка в средней школе, чтение без словаря и обычные трудности при понимании быстрой речи.