– Уже звонили минут десять назад, приглашали.
Супруги прошли в небольшую больничную столовую, которая находилась в том же крыле здания, что и их апартаменты.
В столовой стояли шесть длинных солдатских столов, списанных в соседней воинской части, но после ремонта вполне пригодных к использованию. До них здесь стояли 12 добротных столов времён совдеповских и передачи Крыма, которые прихватил с собой сбежавший куда-то больничный завхоз.
При солдатских столах находились железные стулья, сидения и спинки которых были обтянуты безупречным изделием Вознесенского завода «Искожа». На стенах столовой висели репродукции незатейливых пейзажей и натюрмортов. На деревянной тумбе, где раньше возвышался бюст учителя мирового пролетариата и губителя своего крестьянства, стоял телевизор «Темп-209».
С кухней столовую соединяли большое окно с деревянными ставнями, через которое в столовую подавались готовые блюда, и небольшая дверь с надписью «Для служебного пользования».
За ужином доктор рассказал Анне Ивановне и Андрею Петровичу о своем отчаянном плане.
– Ты же не хирург, – продолжала сомневаться его жена.
– Но я все-таки врач. Ты посмотри, кто у нас возглавляет Министерство здравоохранения.
– А про Министерство обороны я вообще молчу, – добавил Андрей Петрович.
– Кирилл Кириллович у нас мастер на все руки, – заступилась за доктора Анна Ивановна.
Действительно, с тех пор как главврач больницы сменил гражданство и уехал туда, где тридцать пятый меридиан пересекается с тридцать второй параллелью, а остальные врачи подались в «челноки» в район пересечения этого же меридиана с параллелью сороковой, терапевт Измайловский и руководил больницей, и вел приемы больных, и занимался их лечением. Порой даже делал операции, откладывать которые было нельзя. Вдобавок ко всему предметом его заботы стал морг при больнице.
Доктор Измайловский не обижался на своих коллег за то, что они оставили больницу. Многим из них, чтобы прокормить свои семьи, не оставалось ничего другого. «Хорошо, что у них, – говорил он, – появилась возможность выезжать в закордонье. Раньше ведь только за одни мысли об этом отправляли туда, где тридцать пятый меридиан пересекается с параллелью шестьдесят пятой».
Хозяйственные должности в больнице тоже оказались брошенными и поэтому на старшую медсестру Анну Ивановну, помимо ее прямых обязанностей, свалилось все больничное хозяйство, включая столовую. В сложившейся обстановке Измайловский уговорил ее мужа устроиться на должность завхоза и тот согласился скорее не из-за желания заработать, но чтобы помочь жене.
Однако в больнице продолжали безупречно работать медицинские сестры, оправдывая тем самым свое гордое звание.
– Ты что, не знаешь, чем закончил со своим опытом профессор Преображенский? – не унималась Антонина Васильевна.
– Это было другое время. Сейчас все-таки демократия.
– Демократия, да без понятия. Только и знают, что пустозвонят про эту демократию, да про права какого-то человека…
– И еще какого-то гражданина, – добавил Андрей Петрович.
– Да, человека и гражданина, как будто этот гражданин вовсе не человек, а так себе, приложение к тому самому человеку, – возмутилась Анна Ивановна.
– В конце концов, я не собираюсь его убивать, – сказал доктор.
– Кого? Человека или гражданина? – продолжал острить Андрей Петрович.
– Кто получится, того и не буду.
– Ваша операция, Кирилл Кириллович, – это прямо-таки что-то невероятное, – вздохнула Анна Ивановна.
– Да мало ли сегодня невероятного? – задумчиво произнесла Антонина Васильевна. – Вон на Марс собираются лететь. Это что, кажется вероятным?
– А про нашу жизнь я вообще молчу, – добавил Андрей Петрович.
Глава 2. Прибыла в Самару банда из Ростова
Чего в городе было завались, так это спирта. Точнее сказать, его было – хоть залейся. Повсюду появлялись сотни новых сортов водки, ничем особо не отличавшихся друг от друга, кроме названий. Названия были на любой вкус. Время было такое, что купить можно было все, что угодно: даже Парламент, не говоря уже про отдельных политиков.
Не было недостатка спирта и в больнице, на котором доктор делал разные наливки и настойки для внутреннего употребления, предварительно делая очистку спирта по одному ему известному рецепту.
Конкуренцию ему составлял Андрей Петрович, который собрал первоклассный аппарат из не нашедших применения запасных частей ракетно-космической техники, с которой он был когда-то связан по службе. Полученную с помощью этого аппарата продукцию он превращал в приятные напитки с разными градусами и вкусами.
В общем, на ужине у больничных квартирантов, назовем их так, всегда было что-то для разогрева аппетита. Магазинной водке здесь места никогда не было, потому что доктор называл ее не иначе как отравой. К тому же портреты политиков на бутылочных этикетках портили всем аппетит. Хотя многие в городе пили водку по имени Пэра города и закусывали сухариками по имени его Первого министра.
Еда была не такой разнообразной, но вкусной и экологически чистой. На закуску обычно шли либо огурчики, засоленные Анной Ивановной, либо соленые грузди, рыжики, волнушки, серушки и прочая солонина, которую Андрей Петрович в конце каждого лета привозил из грибного царства, расположенного в далекой северной сторонке, где жила его родня.
Основным блюдом обычно была картошка, выращенная, как и огурчики, в прямом смысле на приусадебном участке. Потому что больница, как мы уже знаем, располагалась в бывшей усадьбе. Каждый день картофельные блюда менялись: пюре, запеканка, драники, картошка отварная с укропом, запеченная, наконец, жаренная со шкварками.
Когда у Андрея Петровича удавалась рыбалка, что случалось не всегда, основное блюдо дополнялось ухой, жареной или запеченной рыбкой.
На выходные дни выздоравливающие пациенты отпрашивались из больницы домой, и покидали ее до утра понедельника. И поскольку по воскресеньям на обед больным было положено мясо, на столе у наших героев появлялось что-то мясное, оставшееся от общего котла.
Случались на столе и деликатесы. Доктор утверждал, что если плавленый сырок «Дружба» не глотать сразу большими кусками, а перед проглатыванием медленно разжевывать и рассасывать, то он будет таким же вкусным как сыр французский. Анна Ивановна убедила всех, что обжаренные с солью тыквенные семечки ничем не хуже импортных фисташек. На что Андрей Петрович, в свойственной ему манере, добавил, что если на бутылку Холойского шампанского наклеить этикетку от итальянского игристого вина, то содержимое бутылки будет вкуснее и того, и другого.
За общим столом все больничные квартиранты собирались только по вечерам. Часто ужин длился до самой ночи. Шли неспешные разговоры: собеседники делились воспоминаниями, разными историями, обсуждали свои и городские проблемы, спорили, шутили и таким образом хорошо проводили время.
У Мурзика был отдельный стол, состоявший из объедков, остававшихся после еды людей в синих халатах, которых доктор называл больными. В основном ему давали то, что больные называли почему-то молоком. Сам он называл это сливками, потому что видел, как эту белую жидкость сливали в его миску из недопитых кружек.
К удивлению Мурзика, люди, в отличие от кошек, ели очень долго. При этом они ели исключительно из своих собственных мисок и не пытались что-то выхватить из соседних.
Развалившись под батареей и делая вид, что спит, он всегда внимательно слушал происходившие за столом разговоры. Со временем он отметил, что люди говорили только о прошлом и настоящем. О будущем вообще не говорили, как будто у них его не предвиделось. Позднее он понял, почему это происходит. Если верить говорившим, то в прошлом они могли каждый год ездить на юг и иногда посещать «Славянский базар». Теперь же на юге разгорелась война, а «Славянский базар» и вовсе сгорел. По логике Мурзика, если их настоящее было хуже, чем прошлое, то будущее должно быть хуже, чем настоящее. И зачем в него заглядывать? Только настроение себе портить.