Пожалеть бы ее, но мое сегодняшнее положение еще хуже.

– Мяу! – отработанным жалобным голосом протянул кот.

– Чего ты плачешь, киска? Есть, наверное, хочешь? Бедненькая… ну, нет у меня ничего.

– Ррррр, – проворчал кот и подумал: «А если нет ничего, так зачем пристаешь? Это сытой кошке доброе слово приятно, а мне бы сейчас вместо доброго слова – добрый кусок мяса».

Киоскерша пошла домой к своему сыночку, а кот перевел внимание на пожилого, но еще нестарого мужчину, который вышел из магазина, не так давно сменившего название «Гастроном» на «Супермаркет».

Мужчина, им был Кирилл Кириллович Измайловский, пошел было в сторону от кота, но тот собрал последние силы и стал выдавливать из себя такие жалобные «мяу», от которых дрогнуло бы сердце самого бессердечного человека.

Злой февральский ветер заглушал кошачий призыв о помощи, громко трепля рекламный транспарант фирмы «Новый грузовик» (в нашей книге грузовик – это не автомобиль, а член партии грузовиков, которые примерно сто лет назад свершили социалистическую революцию и создали наш город). Слева на транспаранте сотрясались щеки владельца фирмы, справа – нелепого вида сапоги, а посередине – крупные буквы: «Я ОБУЮ ВЕСЬ ГОРОД!»

Однако Измайловский, обладавший неплохим слухом, все же повернулся на мяуканье, увидел кота, подошел к нему и начал рыться в своем пакете, тихо напевая: «Здравствуй, моя Мурка! Здравствуй, дорогая…»

«Никак я повстречал человека с большой буквы. Такие нынче редкость», – подумал кот и, продолжая мяукать, потерся своим левым боком сначала об одну, потом и о вторую ногу Измайловского.

Человек с большой буквы достал из пакета сосиску и положил ее на землю перед самым кошачьим носом.

«И как их только люди едят? – подумал кот, понюхав сосиску. – Это же чистая химия».

Но в данный момент голод был страшнее химии. К тому же, нельзя было обидеть Человека с большой буквы, и поэтому сосиска была съедена как будто даже с удовольствием.

– Ну что, Мурка, пойдем со мной? – сказал Кирилл Кириллович и пошел в нужном ему направлении, маня за собой кота: – Кс, кс, кс.

Кот в знак благодарности протяжно мяукнул и, превозмогая боль в боку, засеменил за своим благодетелем.

«Вообще-то я не Мурка, а Мурзик, – продолжал рассуждать кот. – Муркой зовут мою мать, которая не приходит домой с марта прошлого года… с тех пор как ушла от отца с другим котом в отдельный подвал со всеми удобствами под каким-то высотным зданием. Но называйте меня хоть котом Баюном, только дайте кров и чего-нибудь посъедобнее Ваших сосисок».

Впервые Мурзик доверился незнакомому человеку. По характеру он был котом крайне подозрительным.

Вдруг ветер на мгновение сменил направление и Мурзик почуял исходивший от незнакомца запах валерьянки, отчего доверие Мурзика к нему усилилось. Боль в боку стала порой забываться, благодаря надежде на теплый дом и пищу, а может быть и на шесть капель валерьянки.

Вскоре они оказались у незнакомой Мурзику двери. Лишь только дверь приоткрылась и не успел еще Измайловский договорить фразу «Заходи, не бойся», как гость уже проскользнул в теплое помещение и с удовольствием отметил, что в нем не пахло ни собаками, ни котами.

– Это еще что за чудо? Где ты ее взял? И главное – зачем? – засыпала Человека вопросами интеллигентного вида женщина, которую он назвал Антониной.

Мурзик моментально и безошибочно, как ему казалось, мог отличить интеллигентного человека от неинтеллигентного. В его понимании интеллигентный человек – это, прежде всего, тот, который не на «жэ» – не жулик, не жадина, в общем, не жлоб. Самым отвратительным для него типом неинтеллигентного человека был, по известным причинам, живодер.

И хотя среди людей на «жэ» были и такие, сущность которых Мурзик не понимал, он все равно относился к ним с подозрением, например, к жирондистам, жуирам и журналюгам.

– За ужином все расскажу, дай ей пока молока, – сказал жене доктор.

– Что сказал адвокат? – выполняя просьбу мужа, спросила она.

– Сказал, что дом, в котором мы с тобой жили, возвращен какому-то руководителю в соответствии с законом о реабилитации. И судиться – бесполезно. Никто нам его не вернет. Так что пока будем жить здесь, при больнице.

– И как долго?

– Не могу сказать. Андрей Петрович уже который год ждет квартиру, которая положена ему по закону после увольнения из армии. Ты же знаешь, что город давно уже ничего не строит. А хозяев многочисленных замороженных строек с украденными ими деньгами так называемые правозащитительные органы никак не могут найти. Хотя всем известно, где каждый из них радуется удавшейся жизни в отдаленном закордонье.

– Может, муниципальные власти что-то строят?

– Им вообще не до того. У них сейчас все силы брошены на подготовку к конкурсу на «Лучшее чучело зимы 2012 года».

– Понятно. А что с домом, который отобрали у моей семьи, когда нас репрессировали? Мне его вернут?

– Нет, не вернут. В нем, как оказалось, живет какой-то другой руководитель. Адвокат сказал, что по закону репрессированным или их наследникам положено либо возвратить дома, либо выплатить денежные компенсации. Тебе холойские руководители решили выплатить компенсацию.

– Да что на эту компенсацию можно купить?

– Максимум комнатушку в коммуналке, а через полгода, с такой инфляцией, только собачью конуру.

Услышав слова «собачья конура», Мурзик мигом бросил пить молоко и вытаращил на хозяина дома испуганные глаза.

– Ну, я думаю, до этого не дойдет, – продолжал доктор, посмотрев на Мурзика, и тем самым его успокоил. – У меня есть план. Я решил повторить опыт профессора Преображенского. Помнишь, который не совсем удачно пересадил собаке гипофиз человека? Потом он вынужден был сделать обратную операцию и через некоторое время его пациент скончался. Двух операций, сравнимых с революциями в живом организме, собачье сердце не выдержало. Но я надеюсь на успех, признание и все вытекающие из этого последствия. Может, мне дадут лабораторию в отдаленном закордонье. Ну, и жилье, разумеется.

Мурзик не знал слова «гипофиз» и, пока думал над его расшифровкой, потерял суть сказанного доктором. Однако на всякий случай принял позицию для удирания. При этом он отвернулся от доктора, но краем глаза держал его в поле своего зрения.

– Мечтатель ты мой! – сказала Антонина. – Сам хоть веришь в то, что говоришь? Врач холойской больницы Измайловский – мировая знаменитость.

– Если бы не верил, не брался бы. Я думаю, что ошибка Преображенского была в том, что он пересадил собаке гипофиз какого-то забулдыги. Надо взять гипофиз приличного человека и пересадить его не собаке, а кошке. Кошка, в отличие от собаки, животное доброе.

«Зачем кошке гипофиз? – спросил себя Мурзик. – Даже приличного человека».

– Так вот для чего ты кошку привел! – догадалась жена доктора.

– Кстати, я даже не знаю, кошка это или кот. При встрече оно откликнулось на Мурку, – сказал доктор и негромко запел, как всегда на свой манер, популярную в городе песню: – В темном переулке встретился я с Муркой, Мурка эта рыжая была. – и, потянувшись к Мурзику, обратился к нему: – Ну-ка, иди сюда, я посмотрю, кто ты есть.

Но кот мигом бросился под диван и оттуда – в коридор, где спрятался в обувной полке за ботинками доктора.

– Впрочем, какая разница? Сделать из кошки женщину – тоже неплохо, – сказал доктор. – Пусть будет, кто будет. Сейчас главное не это. Чтобы делать операцию, надо ее сначала хоть немного откормить. У нее же кожа да кости.

Этих слов удравший Мурзик уже не слышал и поэтому своего мнения о сказанном не составил.

– А наше новое жилище не так уж и плохо, – продолжал доктор. – Посмотри, какие стены! Какие потолки! При Царе здесь была графская усадьба. Революционные массы не разрушили ее до основания только потому, что она стала резиденцией Реввоенсовета. Потом в ней много еще чего было, пока во время войны здесь не поместили военный госпиталь. А после войны госпиталь стал городской больницей. К тому же Анна Ивановна и Андрей Петрович – прекрасные люди. С ними наши вечера стали не такими скучными, как раньше. Кстати, они, наверное, уже в столовой.