*
Открыть глаза всегда интересно. Сон - как тёмное море, трясёт и качает, и укачивает, а потом вдруг запахнутое тучами небо раскалывается и склонённое надо мной маленькое, нежное лицо няни озаряет улыбка: "Ну, привет, наконец-то! Вставай, лежебока, вызов пришёл". Она целует меня в щёку, потом в другую, - губы мягкие и горячие, а кровать кажется жёсткой и тесной, хочется быстрее встать. Я вылезаю из неё, как из пещеры, и сажусь на стул, глядя на своё неудобное ложе - плотно пригнанную к телу скорлупу, которая почти не даёт шевелиться. Нянечка массирует мою затёкшую спину и рассказывает, куда мне сегодня предстоит отправиться. Голос тонкий и приятно звенит, я слушаю его переливы, не слишком вникая в суть того, что она говорит: до места меня отвезут, а там всё, что надо, сделается само собой - я уже чувствую в животе тяжесть созревшего околиста. Она приятна, и в то же самое время мне хочется быстрее от неё освободиться.
Нянечка надевает мне на шею шнурок с крестом, нижняя часть которого остро заточена и ложится точно в ложбинку между двумя голубоватыми холмиками - это моё оружие на случай, если я вдруг окажусь среди врагов. Один укол, и все просто отправятся на небеса, прямо к Господу. Это не больно, и порой даже хочется, чтобы это быстрее случилось, однако всему своё время. Уйти на небеса - это прекрасно, но только если я честно выполняю своё предназначение, а иначе Бог просто не примет меня в свою обитель. Сегодня всего второй раз, когда я отправляюсь на обряд, так что предстоит ещё много дел, прежде чем я отработаю всё, что мне положено, и с каждым новым выездом я буду придвигаться всё ближе к Господу, постепенно отрешаясь от всех человеческих проявлений.
Я принимаю душ, няня подаёт мне балахон, ткань приятно скользит по телу. Мы идём в столовую, где сидят ещё три мониски и с ними нянечки. Две стоят неподалёку, болтая и посматривая на своих подопечных, которые едят сами, и только одну из нас кормят с ложечки, постукивая ею о губы, чтобы она вовремя открывала рот. Видно, что мониска много раз была на вызовах и уже вплотную приблизилась к Господу, пару лет или, может, год назад окончательно расставшись со всеми земными мыслями, и поэтому не понимает, как надо есть. Она и говорить давно уже неспособна. Всем монискам предстоит вот так, полностью, обратиться к Богу, но я успела вырастить всего двух зародышей, поэтому ещё слишком привязана к мирской реальности, могу о ней думать и говорить, хотя и молчу - пока просто по желанию.
Моя няня последовательно подаёт мне три тарелки: пищу для монисков варит специальный комбайн, и приготовленные блюда надо принимать в строгой последовательности. Комбайн стоит тут же, в углу, и управляться с ним умеет старшая няня. Но ей уже недолго осталось этим заниматься: через пару месяцев девушка станет мониской, поэтому рядом стоит её преемница, внимательно запоминая, что и как нужно делать. Я тоже не так давно обучала младших нянечному делу, но заведовала не едой, а уборкой в одном из секторов монастыря...
*
Я словно очнулся ото сна и увидел, что стою, прижавшись ладонями и лбом к стеклу, а мониск отошёл в угол и лёг на поставленную в боксе койку, свернувшись калачиком. Он устал - понял я и, отлепившись от прозрачной перегородки, попятился назад, пока не наткнулся на стул. Опустившись на сидение, я тоже почувствовал себя вымотанным, голову распирало, в ней продолжали кружиться картины жизни монисков в монастыре: девочки-подростки, служившие няньками, которые становились девушками-монисками и переставали соображать, когда начинали растить околисты и выезжать на обряды. Ладно. Пожалуй, подумаю об этом завтра, сейчас я слишком устал... Поднявшись, я побрёл к выходу. Обернувшись на пороге, посмотрел на мониска - он уже спал. Пора было на боковую и мне.
* * *
Следующие дни я крутился как белка в колесе: задания от Сорвирога, масса всяческой суеты, связанной с жизнедеятельностью базы и постоянные выезды в город, во время которых мне особенно остро не хватало Женьки Белова, ставшего в последнее время фактически постоянным моим напарником.
Теперь мне всё чаще приходилось работать с Максом Бруховым - его проткнутое мной бедро зажило, но отношение ко мне вряд ли хоть чуть-чуть улучшилось. Он продолжал несправедливо винить меня в смерти своей приёмной матери, и меня это, естественно, раздражало: я что ли, заставил её переться с ним тогда в лес и вообще всю эту херню с главной химерой придумал?..
Драконов на базе было не то чтобы много, однако выбор имелся, так что Сорвирог наверняка специально нас совмещал: рассчитывал, что так мы быстрее притрёмся друг к другу и Макс в конце концов избудет свою вражду. Прав ли он был? Возможно...
Остальные на базе давно уже ко мне привыкли и относились нормально, даже Скан после того, как я его отловил, разоблачив идиотский план подставить собственную голову под молнию, смирился и перестал меня так сильно ненавидеть. А возможно, здесь ещё и Ленка руку приложила - видел я, как она жалеет его и с разговорами то и дело подкатывает, миротворица наша, вот, наверное, мозги ему и насчёт меня заодно прополоскала. Наш роман продолжался, так что она и обо мне постоянно заботилась, а я её к другим ревновал. Но она только смеялась, уверяя, что я - дурачок, если не могу отличить, когда она просто с людьми общаться, чтобы помочь, а когда глазки строит. Глазки не глазки, а Ленка к каждому может подход найти, разве ж тут уследишь? Не грех и поревновать!.. Я улыбнулся, вспомнив, как она читала задачи лежавшему на кровати Киберу. Готова, добрая душа, даже за андроидом ухаживать, чтобы ему легче стало...
В последние дни я совсем перестал уделять ей время, каждую свободную минуту проводя подле мониска, и Ленка на меня сердилась, хоть я и объяснял ей, что это надо для дела и будет исключительно интересно нашим учёным-искроведам.
"Знаешь, - Ленка посмотрела на меня долгим взглядом, - мне кажется, тебе самому уже пора у искроведов обследоваться. Пусть просветят, кто на самом деле командует: ты или твой околист".
Я рассмеялся, но Ленка в ответ даже не улыбнулась.
"А я, между прочим, вовсе не шучу! Здесь, знаешь ли, нет ничего смешного. Ты посмотри на себя!"
Я подумал, что это фигура речи, но тут Ленка достала из кармана зеркальце.
"Взгляни!" - она повернула его так, чтобы я увидел своё отражение.
Вид действительно был не ахти: лицо осунувшееся, бледное, круги под глазами, взгляд отсутствующий.
"Ну, устал немного, что с того? - я отмахнулся от зеркала. - Не стоит придавать значение таким мелочам".
"Мелочам?! - возмутилась Ленка. - Да на тебе лица нет, исхудал, выглядишь дико, ведёшь себя странно! Ты одержим! Одержим своим контактом с этим проклятым мониском".
"По-моему, ты просто ревнуешь, - попытался я всё перевести в шутку. - Мониски - это ведь женщины, хоть и переделанные".
"Так ты поэтому вчера так и не пришёл на ужин?" - криво усмехнулась Ленка.
"Аппетита не было! - я уже начал злиться. - Слушай, мне не пять лет! Что ты ко мне из-за каждой ерунды цепляешься!"
"Ах, ерунды! Значит то, что мы договорились там встретиться и я, как дура, сидела в столовой целых полтора часа, пока до меня дошло, что ты не придёшь, это, по-твоему, ерунда?"
И тут в памяти внезапно всплыло, как она мне вчера звонила, а я торопился и бормотал, что пересечёмся, мол, за ужином, тогда и поговорим.
"Чёрт, Ленка, прости! О господи, вот я, идиот, замотался... - осознание, что это обещание могло вот так взять и вылететь у меня из головы, обдало внутренности холодом. - Не понимаю, как это получилось... - Я в растерянности тёр лоб, сам себе поражаясь. - Я - свинья, извини!"
"Да ладно, проехали, не пились! - вздохнула Ленка. - Я поняла, что ты не специально. Ты просто забыл! Ну, сначала хотела обидеться, конечно, но потом... - она покачала головой. - Стёпа, я за тебя боюсь! Нет, серьёзно... - она взяла меня за руку. - Тебе надо обследоваться - я это чувствую!"
