— О чём ты? — поднял брови Олег.

Ивор поднялся:

   — Спустя сутки как Гард покинул Новгород, я обходил караулы в Детинце. Ночь была тёмная, и ничего не было видно на расстоянии брошенного копья. Луна пряталась за тучами. Я поднялся на сторожевую башню, которая обращена к воде, и вдруг ухо моё учуяло плеск вёсел. Присмотрелся, и мне почудился драккар. Он пробирался, таясь, к Ильменю. Я окликнул, но никто не отозвался. Я снова прислушался, но было тихо, и я подумал, что мне всё это примерещилось. Теперь понимаю, то был драккар Гарда.

   — Куда же он повёл викингов? — спросил Ратибор.

   — Не иначе как к Аскольду и Диру в Киев, — ответил Олег.

   — Почему таясь? — снова спросил Ратибор.

Вукол раскатисто засмеялся:

   — Ты славянин, а Гард викинг, и у викинга меч не покрывается ржавчиной. Но разве могли викинги обнажить мечи против викингов?

Ратибор с шумом отодвинул скамью, поднялся:

   — Ты, ярл, считаешь, что мой меч заржавел?

   — Не надо ссоры! — примирительно сказал Олег и повысил голос: — Гард поступил так, как ему подсказал разум. Довольно о нём. А мечи вам, русы и викинги, ещё не раз обнажить доведётся, но только не друг против друга, а на врага общего.

Неожиданная смерть Рюрика и власть, какую обрёл Олег, были настолько неожиданными для него, что подчас он чувствовал растерянность. Особенно это проявлялось в отношениях с дружиной. И как ни странно, не с русичами, а с викингами, его соплеменниками. Олег чувствовал поддержку славян, князя Юрия, воеводы Ратибора и всех дружинников. Вот и ныне за трапезой Ратибор справедливо ответил задиравшемуся Вуколу. У ярла мысли волчьи — Олег догадывается. Если бы знал Вукол, что Гард в Киев поплывёт, небось и сам отправился бы с ним.

С уходом Гарда в Новгороде осталось не больше сотни викингов, зато в дружине Олега более трёх сотен русичей, и они в воинской хватке норманнам не уступают. Олегу это придаёт уверенность. Рюрик не с набегом пришёл на Русь, а в надежде объединить всех славян в государство. Рюрика и Гостомысл, и новгородцы поняли, понимают необходимость единения князь Юрий, воевода Ратибор и бояре большой дружины. Без сильной власти ни торг вести, ни ремесла развивать. А надобно ли это викингам? Их добыча манит, как звала она раньше и Рюрика, и его, Олега, да и других норманнов. Но вот явился Рюрик на землю славян, и ушли в прошлое набеги на далёкие побережья.

Прежде Рюрик говорил: «Море — дорога варягов. Наши драккары бороздят воды, и нам не страшны бури». Но здесь, в Новгороде, он сказал слова, которые Олег хорошо запомнил: «Отныне мы осядем в этой обильной Гардарике, а по Днепру быть государству славян, ибо нет на земле места, где всё есть, но нет единства. Нас, викингов, мало, но с нами заодно встанут и русичи».

Прав оказался Рюрик: хоть и не быстро, но нашёл он опору у славян.

Не сразу привык Олег к Новгороду. Ему часто виделась Упландия, суровый край, земля морских викингов — детей фиордов.

Когда над Волховом дули холодные ветры и со свистом врывались в Новый город, Олегу было особенно тоскливо. Мысленно он переносился в каменный домик на берегу Варяжского моря, видел очаг, зажжённый руками матери, медную посудину над огнём — в ней булькало варево, а за стеной бесновалась непогода...

В такую пору женщины выходили на высокий берег, всматривались в море. А оно поднимало высокую волну, с грохотом плескалось о камни. Женщины ждали своих мужчин, воинов, рыбаков — они должны воротиться с добычей. И каждая надеялась: коль море проглотит какой-нибудь драккар, пусть только не тот, на котором плывёт её муж или брат. О том молилась и мать Олега, но судьбе было угодно, чтобы отец не вернулся из набега, когда сыну исполнилось десять лет.

В памяти Олега отец остался бесстрашным воином. Он плавал на драккаре, которым командовал Рюрик. Рюрик пообещал Олегу взять его с собой в плавание и побывать там, на берегах Фландрии[30], где погиб отец...

Рюрик сдержал слово. В тринадцать лет Олег уже ходил с ним в набеги на прибрежные поселения франков. Викинги были беспощадны. Они разоряли и жгли городки, нагоняя ужас на приморских жителей, и те молились своим богам, просили: «Избавь нас, боже, от ярости норманнов!»

Однажды, когда драккар пристал к берегу, Рюрик сказал Олегу: «Смотри, воин, здесь был бой, в котором Вотан взял твоего отца. На этом месте мы справили по нему хорошую тризну и кровью врагов щедро полили землю...»

Как и все викинги, Олег был жесток и не знал жалости, но однажды на острове англов, шагая по горящему городку, где на улицах лежали убитые, он увидел молодую женщину. Она жалась к стене, и лицо её молило о пощаде. Олег не стал убивать женщину, он поманил её, и она поплелась за ним, как собака. Олег привёз Лауру в Упландию, и она жила в его доме, но детей у неё так и не было. Олег винил в том Лауру, и, когда Рюрик повёл викингов на Русь, она осталась в Упландии.

Теперь, когда минуло несколько лет, Олег убедился: нет вины на Лауре. Сколько было у него наложниц — и ни одна не имела ребёнка. Олег изгонял этих женщин, брал других, но всё оставалось по-прежнему...

От Перыня до Новгорода край тёмный, лесистый, с топями болотистыми, берега местами обрывистые, Ильменем-озером изрезанные на малые заливы. И хотя это не фиорды, но Олег любил наезжать сюда в гости к словенскому князю Юрию. Его владение на самом берегу. По теплу Олег с Юрием и смердами заводили в Ильмень сети, вытаскивали огромных рыбин, охотились по лесам, а зимой поднимали медведей, брали их на рогатины.

Кривой Юрий коренаст, широк в кости, борода и волосы сединой тронуты, а на истекшем глазу кожаная повязка. Окривел Юрий от кривичской стрелы ещё в молодые годы. Юрий — воевода надёжный, товарищ верный, и Олег решил: коли придётся Новгород оставлять, то только на князя Юрия.

У Юрия подолгу живёт малолетний Игорь. Того захотел Олег. У князя сын Игорю ровесник, здесь славянские обычаи, и они, по мысли Олега, должны влиять на княжича, будущего князя славянского государства. Игорь обязан понять законы славян, их образ жизни...

Близилась зима, срывался первый снег, и по утрам мучная изморозь покрывала землю. Трава сделалась хрупкой, звонкой. Ильмень хотя ещё и не остановился, но по мрачной воде поплыла редкая шуга. Заунывно пели ветры, раскачивая вершины деревьев. Ночи стали утомительно долгими и тоскливыми — самое время леших и домовых. Люд просил: «Чур меня!»

По первопутку приехал Олег к Юрию на пироги с брусникой. Во владении князя стряпухи отменные, пироги пекли пышные, духовитые, на все хоромы пахли.

С дороги выпили Олег с Юрием медовухи, закусили грибами солёными. Грузди на зубах похрустывали. Побаловались рыбой в тесте. Вошла хозяйка — круглолицая, румяная, сама, как пирог, сдобная, — поклонилась, поднесла Олегу чашу с вином, но прежде поцеловала гостя.

   — Сладка хозяйка, слаще мёда, — улыбнулся Олег.

Тут стряпухи пироги горячие внесли, на стол выставили. Конунг руками развёл:

   — Ну, кудесницы!

Прищурился хитро:

   — А скажите, хозяйка и хозяин, отчего дочь от меня скрываете?

Княгиня промолчала, а Юрий повязку поправил:

   — Не суди. Ты норманн, а варяги к нам всегда с мечом приходили, и нашим женщинам от них одно зло.

   — Разве ты не убедился, что Рюрик и я явились на Русь не с разбоем?

Юрий помолчал, уставившись в столешницу. Наконец ответил:

   — Перун вручил вам землю славян, и оттого мы с тобой, Олег, заодно.

После обеда Олег собрался уезжать. В длинном корзне чёрного сукна, подбитом мехом и отороченном соболями, стянутом на правом плече серебряной застёжкой, в бобровой круглой шапке Олег вышел во двор. Юрий провожал его до ворот. Гридень подвёл коня, помог поставить ногу в стремя. Разобрав поводья, Олег сказал то ли в шутку, то ли всерьёз:

   — Ты, князь, Ладу от меня не прячь, о её красоте наслышан. Вдругорядь приеду, покажи — не обижу.