За столом, обложенным бумагами, сидел худой, бесцветный, невзрачный следователь.
Сбивчиво, с раздражением в голосе задавал он вопросы.
— Вы знакомы с господином Ганецким, он же Фюрстенберг, проживающим в Стокгольме?
— Да.
— Вам известен род его занятий?
— Он коммерсант. Представитель датской торговой фирмы в Стокгольме.
— А эта датская фирма не является ли филиалом берлинской конторы?
— Мне это неизвестно.
— Вы знакомы с гражданкой Суменсон?
— Немного.
— Чем она занимается в Петрограде?
— Она представительница швейцарской фирмы «Нестль».
— При каких обстоятельствах вы с ней познакомились?
— Не помню, кажется, нас свёл кто-то из товарищей.
— Разве вы не знаете, что порядочные люди избегают знакомства с этой демимонденкой[28], чуть ли не открыто работающей на немецкий генеральный штаб?
— У меня таких сведений нет.
— Помилуйте, но ведь это же известно всему Петрограду!
— Так вот на чём строятся ваши обвинения!
Злобно взглянув на Александру, следователь на минуту замолк.
— Хорошо. Начнём с другого конца. Скажите, что означает ваша телеграмма Ганецкому: «Почему до сих пор нет пакетов для Сонечки?»
Александра опустила глаза:
— Речь идёт о женских гигиенических пакетах для Сони Суменсон.
— Для её личного пользования?
— Нет, для коммерческих целей.
— При чём же здесь вы?
— Я... мне... иногда приходится принимать участие в коммерческих операциях... в качестве переводчика.
— Допустим. Тогда объясните, что означает отправленная вам телеграмма Ганецкого: «Прошу указать размер пакетов для Молотова»? Зачем же Молотову понадобились женские гигиенические пакеты?
— В этой телеграмме говорилось не о пакетах, а о пакетиках для Молотова, то есть о презервативах.
— Вы взяли на себя заботы по обеспечению товарищей по партии предметами половой гигиены?
— Видите ли, деньги, поступающие от продажи презервативов, поставляемых фирмой Ганецкого, идут на финансирование «Правды». Выручка же от продажи женских гигиенических пакетов, лекарств и тому подобного используется для поддержки других изданий.
— Возможно. Но почему в записке Ленина, которую вы нелегально вывезли в Стокгольм для Ганецкого, говорилось, что средств не хватает, и содержалось требование срочно выслать деньги? Почему Ленин просит у Ганецкого, то есть у фирмы, поставляющей в Россию товары, высылать ему деньги? В коммерции я не очень разбираюсь, но, по-моему, должно всё происходить наоборот?..
Допрос был пустым и бесцветным, но после него возникла уверенность, что материалов у них не так много... то есть сфабрикованных, конечно, материалов.
Вскоре Александру навестил тюремный инспектор Исаев, из левых кадетов. Она не раз встречалась с ним на политических банкетах 1904 года, в эпоху «политической весны» Святополк-Мирского[29].
Исаеву было явно неловко видеть её заключённой. Он уверил Александру, что её старый знакомый — министр юстиции Зарудный — склонен заменить меру пресечения залогом, но есть лица (Керенский), которые решительно против проявления такой слабости.
— Главное препятствие в том, что правительство боится, как бы вы опять не стали выступать. Ваши речи и без того много народу перепортили. Это не моё мнение, это говорят другие. Вообще всё это очень странно и нелепо; ведь вы же все социалисты, и вы, и Керенский, и Авксентьев, и Церетели. Очень странно!
Кадету-либералу не охватить всей остроты борьбы социальных классов, не понять разворачивающихся путей революции!
Как только ушёл Исаев, в дверях появились две надзирательницы, нагруженные свёртками.
— Ну и передачу же вам принесли. Прямо оптовый магазин. Чего только нет! Булки белые, колбаса, консервы, масло, яйца, мёд...
И записочка: «Моряки Балтийского флота приветствуют товарища Коллонтай».
Значит, Центробалт не разбит? Значит, дух моряков не сломлен? Значит, оборонцы не победили? Остальное всё приложится!
На радостях она была готова заскакать по камере, как соседка-американка.
Александра забралась на стол. Страстно хотелось поглядеть, что там — за окном? Но видны были лишь крыши домов и кусочек пятого этажа жёлтого здания. Она прислушалась: из-за окна доносился гул городской жизни. Никакими мерами пресечения жизнь не остановишь. Даже если сотни людей томятся сейчас в тюрьмах, остались миллионы!
Через несколько дней в камере появился улыбающийся начальник тюрьмы.
— Поздравляю, — сказал он, протягивая Александре руку, — по распоряжению министра юстиции Зарудного вас отпускают под залог пяти тысяч.
— Кто же дал эти деньги?
— Ваши друзья. Максим Горький и инженер Красин.
За пять минут, с бьющимся сердцем, собрала она свои вещи.
Страничка жизни в камере 58 дочитана.
Решение о замене ареста залогом было принято в отсутствие Керенского. Когда премьеру доложили об изменении меры пресечения, он рассвирепел и немедленно, ночью же, распорядился о наложении домашнего ареста.
Только одну ночь удалось Александре поспать без охраны. Со следующего дня в её комнате круглосуточно дежурили двое милицейских с ружьём. Не отходили от неё, даже когда она мылась в ванне. Так продолжалось три недели до начала Демократического совещания, делегатом которого она была избрана.
Сумрачным был Петроград осенью 1917 года. Погода стояла дождливая и сырая, часто моросили дожди. В такие дни Петербург в былые годы всегда навевал тоску и уныние. Но в октябре 1917 года было не до погоды, она не чувствовалась, не воспринималась. Атмосфера была насыщена надвигающимися грозовыми событиями. Что ни день, настроение среди рабочих, матросов и солдат становилось решительнее, напористее.
В историческом цирке «Модерн» не было больше дискуссий с меньшевиками и эсерами. Эсеры и меньшевики в чуждом, враждебном массам Зимнем дворце группировали свои силы вокруг Керенского и его сподвижников. Цирк «Модерн» заполнял городской пролетариат, матросы с открытыми, честными взглядами, от которых веяло сильной волей, солдаты, гарнизонные и окопные, с обветренными лицами и упорной решимостью в глазах, работницы, в выражении лиц которых читалась готовность на все жертвы во имя революции.
Солдатская масса — вся большевистская. Для неё большевизм — это мир, земля, тучные скирды хлеба, сытый скот и выгнанные из насиженных дворянских гнёзд помещики.
Советы уже в руках большевиков. Партийные центры уже не столько руководили, сколько стремились придать организованную форму тому стихийно совершавшемуся революционному напору широких низовых масс, что властно единой классовой волей толкал пролетариат и обнищалое крестьянство на великий исторический акт.
10 октября в десять часов вечера, на улице Милосердия, на квартире меньшевика из сочувствующих Суханова, состоялось конспиративное заседание большевистского ЦК.
За круглым обеденным столом, под зажжённой висячей лампой расположились знаменитые революционеры: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов, Сталин, Ломов, Бубнов, Коллонтай, Урицкий, Сокольников.
У занавешенного окна, нервно зажав в кулаке бородку, напряжённо вглядывался в темноту Дзержинский.
Возле Александры сидел какой-то незнакомый плешивый старичок с бритым лицом. Невольно отодвинувшись, она искоса изучала его. И вдруг в глазах незнакомца сверкнула лукаво-насмешливая улыбка.
— Не узнали? Вот это хорошо!
— Владимир Ильич!
Сердце наполнилось безмерной радостью: Ленин с нами!
Заседание началось с доклада Свердлова. Он сообщил о настроении солдат на разных фронтах.
Затем слово взял Ленин. Спокойно, буднично, деловито он объяснил необходимость подготовки масс к вооружённому восстанию.
